Адамитская и каинитская экономика

Адамитская и каинитская экономика

Вальтер Хайнрих

Публикуя блестящую на наш взгляд работу немецкого мыслителя Вальтера Хайнриха (Генриха), принадлежащего к христианской универсалистской школе, называемой ещё школой целостности, созданной Отмаром Шпанном, не могу умолчать о том, кто предложил мне её публикацию и его мнение об этом сгустке западной консервативной христианской мысли об экономике. Это сегодняшний глава данного направления мысли Фридрих Ромиг, неоднократного на нашем сайте представленный своими работами. «Дорогой о. Георгий! Если у Вас есть немного времени и покоя, возможно, Вы захотите прочитать книгу Walter Heinrich: Adamatische und kainitische Wirtschaft — über die letzten Fragen im Wirtschaftsgeschehen. Это воспроизведение лекции, которую Вальтер Хайнрих прочитал в 1949 году в переполненном бальном зале дворца Шварценберг в Вене перед избранной аудиторией венского общества. Это была лучшая лекция, которую я когда-либо слышал в своей жизни. На мой взгляд, она могла бы понравиться и русским читателям».  Перевод мой, за возможные погрешности в котором прошу прощения у читателей. Прот.Георгий Титов

 

Адамитская и каинитская экономика

О последних вопросах экономики

Лекция

Профессор д-р Вальтер Хайнрих, Вена

(Университет мировой торговли)

1. Текст из Откровения Иоанна и толкование: экономика Вавилона в последней и самой загадочной книге Священного Писания, Откровении Иоанна, есть отрывок, который кажется особенно таинственным, более того, сам апокалиптик называет его загадочным. Вслушайтесь в текст сами: «И пришел один из семи Ангелов… И повел меня в духе в пустыню; и увидел я жену, сидящую на звере багряном… и на челе ее написано имя, тайна: Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным… я скажу тебе тайну жены сей и зверя… Зверь… был, и нет его, и выйдет из бездны, и пойдет в погибель… Жена же, которую ты видел, есть великий город, царствующий над земными царями. После сего я увидел иного Ангела, сходящего с неба…. И воскликнул он сильно, громким голосом говоря: пал, пал Вавилон,… сделался жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу, … и купцы земные разбогатели от великой похоти ее. (Здесь необходимо пояснение от русского переводчика. В русском синодальном переводе этот отрывок переведен как «и купцы земные разбогатели от великой роскоши ее», в церковнославянском : и купцы́ зе́мстiи от­ си́лы пи́щи ея́ {от­ бога́т­ст­ва сласте́й его́} разбогатѣ́ша; однако, , если взять оригинальный греческий текс, то точный перевод его: и купцы земные обогащались от силы ложа ее – Г.Т) …в один час пришел суд твой. И купцы земные восплачут и возрыдают о ней, …И слышал я как бы громкий голос многочисленного народа, … говорящих : аллилуия, ибо воцарился Господь Бог Вседержитель (εβασίλευσεν κύριος ο θεοσημων ο παντοκράτωρ)… ибо наступил брак Агнца… И увидел я отверстое небо; и вот, конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный, Который праведно судит и воинствует… И на одежде Его и на бедре Его написано имя : «Царь царей и Господь господствующих». И пришел ко мне один из семи Ангелов… и сказал мне: пойди, я покажу тебе жену, невесту Агнца… и показал мне… святой Иерусалим». (Откровение Иоанна 17-21).

Какую тайну раскрывает это апокалиптическое видение? Что означает «Великий Вавилон», «великий город, ставший вместилищем всех нечистых духов»; «от похоти которого разбогатели купцы земные» (похоть: στρήνος = напряжение, владычество, высокомерие; можно перевести «strenos» как: «спазм любостяжания»); город отверженный, ядом которого обольщены народы земли. А с другой стороны: царство, βασιλεία, Царь, «который зовется Верным и Истинным», «который сражается по справедливости», «святой Иерусалим»? Какие разные миры, какие архетипы культуры, какие события в истории человечества сопоставлены здесь?

То, что это видение касается экономических вопросов, процессов, связанных с экономикой, очевидно: пять раз в тексте упоминаются купцы, торговцы и корабельщики, связанные с этим великим городом, оплакивают его, погибают вместе с ним. То, что определенная экономическая форма, экономика великого города, противопоставляется другой, экономике царства, βασιλεία, также прямо показано предложением, которое стоит в центре, на видном месте: «И купцы земли будут плакать и скорбеть о них, потому что товар их уже не будет покупаться, товар золота и серебра и драгоценных камней и жемчуга и дорогого виссона и пурпура и шелка и багряницы и всякого благовонного дерева и всяких сосудов из слоновой кости и всяких сосудов из дорогого дерева и из меди и железа и мрамора, и корицу, и ладан, и миро, и благовония, и вино, и масло, и муку, и пшеницу, и скот, и овец, и коней, и колесницы, и тела, и души человеческие. » Обратите внимание: «И души человеческие»! Эта экономика торгует душами людей и растлевает их тела и души.

Мудрый человек нашего времени Леопольд Циглер, исследовавший тайну контраста между этими экономическими формами, говорит в своей последней работе «Menschwerdung» («Воплощение») (Ölten 1948): Из первой книги Библии, из Бытия, «полис (город, WH) известен нам как основа Каина и каинитов» (II, 35). «В Откровении Иоанна истинная Великая Мать (? —  Г.Т) и Дева обозначает Царство, Basileia ton Theon, а ton Ouranon — блудница Вавилон, с другой стороны, обозначает город-государство как таковое, собственно полис» (II, 34). «Истина заключается в том, что Вавилон сохраняется и является западом везде, где город как таковой является преобладающей поздней формой и разновидностью человеческих ассоциаций, человеческой экономической деятельности, человеческого образа жизни со всеми ужасными последствиями неумолимо прогрессирующей урбанизации… Это наше собственное незыблемое право сказать о каждом из убивающих душу мегаполисов нашей машинной цивилизации, что «здесь или нигде — это Вавилон» (II, 32). «Апокалиптическая фармакия (φαρμακεία = дар или потребность в лекарстве, волшебном снадобье или зелье, яде, WH) — это, с одной стороны, сладко перебродивший пьянящий напиток благополучия и роскоши, который хамский полис предлагает царям и народам… . Но в то же время та же фармакия — это и …, адское искусство, которое практикуется во все времена и повсюду среди людей, чтобы вымогать свою роскошь, свой комфорт за счет труда других. В этой двойной форме фармакия становится главной характеристикой, которая безошибочно отличает экономику полиса от экономики базилевса- царства. Она выступает как фактическая неэффективность и бесхозяйственность, неизбежно возникающая там, где стренос (похоть) и либидо изгибают и искажают экономическую деятельность адамитов, которая изначально была тесно связана с потребностями, в каиническую» (II, 54 f.).

2 Отверженная экономика и изначальное противопоставление экономических форм

Это ключевое слово нашей темы. Здесь сопоставляются две первобытные формы, противоположность которых приводит к кризису. Здесь мы смотрим в лицо событию, которое было и остается недопустимым и отвергнутым: того события в истории человечества, которое, так сказать, является продолжением изгнания из рая. Сначала изгнание заставило человека обратиться к внешней природе и развивать свои физические и нравственные силы путем непрестанных усилий, так что проклятие: «В поте лица твоего будешь есть хлеб твой» содержит в себе и благословение: именно физическое и нравственное развитие сил труда. Однако теперь происходит новое событие, которое еще больше развращает человека и превращает его экономическую судьбу в настоящее проклятие: «Экономика адамитов превращается в каинитскую», как говорит наш автор. Таким образом, мы имеем дальнейшую ступень вниз, действительно, говоря экономическим языком, решающий поворот к пропасти. Та первая экономическая форма, в которой проклятие и благословение для человечества все еще уравновешивали друг друга, которая все еще соответствовала судьбе человека: экономика адамитов, теперь испорчена, она превратилась в каинитскую. Теперь она должна быть отброшена, потому что ее товаром являются: «тела и души людей».

Теперь мы должны проанализировать эту первобытную антитезу еще глубже: экономика Вавилона, великого города, как полиса, как государства, против экономики царства; экономика любостяжания (strenos) и инстинкта похоти (libido), вечно ненасытных потребностей, против экономики, обеспечивающей хлеб насущный и жизненные потребности; короче говоря — если придерживаться символов Писания — адамическая экономика против каинитской.

Я должен попросить вас о терпении, чтобы исследовать это первобытное противостояние в его истинной глубине, ибо это духовный путь со многими станциями, которые нужно пройти. Я также должен просить вас о снисхождении, поскольку могу остановиться на каждой из этих духовных остановок лишь в нескольких предложениях. Но, несомненно, этот путь еще глубже раскроет нам тайну священных книг и, возможно, покажет таким образом, к какой экономической форме мы должны стремиться, а какую бояться и с какой бороться: даже в наше время, когда эти вопросы так настойчиво стоят на первом плане, что из-за них разделяются целые мiры, и почти апокалиптическая судьба вновь угрожает всему человечеству, вращаясь вокруг вопроса: что является изначальной противоположностью экономических систем? Каково ее значение для человеческой жизни?

Давайте хоть раз выберем священные книги, чтобы осветить нам путь — в отличие от привычного способа рассуждать о ценах и вознаграждениях в экономике. Возможно, они приведут нас дальше, чем «за» и «против» отечественных экономистов, к числу которых отношусь и я.

3. Рассмотрение экономических форм

Что означает эта первобытная антитеза? Значит ли это, что экономика сначала была натуральной, а потом стала денежной и тем самым испортилась? Являются ли деньги изобретением дьявола? Следует признать, что деньги и денежная экономика таят в себе опасность, особенно когда денежный поток направляется в точки наибольшей отдачи без всякой заботы о судьбе отраслей производства и когда в экономике наблюдается чрезмерная мобильность денежных знаков и акций. Деньги – как это подчеркнуто ясно для нас, современных людей, которым пришлось пережить лихорадку инфляции и шок дефляции, — несомненно, являются носителем опасностей и путаницы. Конечно, денежная экономика — в большей степени, чем натуральная, — может привести к повышенной восприимчивости к кризисам и обострению социальных контрастов. Но противопоставление монетарной экономики и натурального хозяйства не дает должного результата. Оно отнюдь не является исчерпывающим. Сегодня мы знаем, что сравнение натурального и денежного хозяйства сомнительно с точки зрения исторических фактов, тем более что денежное обращение существует в каждой экономике, пусть и в разных формах. Кроме того: может быть хорошее и плохое использование преимущественно натуральных экономических форм; возмутительная эксплуатация возможна и при натуральных экономических формах. Точно так же, как существует благотворное и пагубное использование денежной системы. Национальная экономическая теория вполне способна сказать, при каких условиях деньги могут быть использованы во благо. Этот контраст между натуральным и денежным хозяйством лишь отчасти совпадает с нашей изначальной антитезой.

Означает ли этот изначальный антитезис, например, что экономика должна быть направлена на удовлетворение потребностей, а не на стремление к обогащению? И опять-таки мы должны признать, что есть разница, господствует ли в экономике идея пропитания, дохода, соответствующего положению, наилучшего обеспечения, или же в ней господствует жестокое стремление к наживе, невзирая на все узы экономических организаций, муниципальных или государственных властей и требования общего блага. Но мы знаем, что даже во времена преимущественно постоянных экономических условий, например, в Средние века, развивались изобретательность и личная инициатива отдельного хозяйственника; что, напротив, безжалостная корысть может преобладать и в централизованно управляемой экономике. Таким образом, видно, что это противопоставление также не выдерживает критики. Однако следует признать, что экономика — это царство средств для достижения целей; она служебна по своей природе. Φάρμακων, от которого происходит слово φαρμακεία, может означать лекарство и яд в равной степени: φάρμακων просто означает средство. Поэтому следует отвергнуть всякую экономику, которая закрывается от высшего, от целей сообщества, но открыта для демонов ненасытного любостяжания. Должна быть отвергнута всякая экономика, которая ради стяжания производит лишние вещи; которая служит требованиям гедонизма; которая ради накопления богатства, которым в своей спешке она в конце концов не наслаждается, умножает нищету полную злобы, нужды и жажды обогащения. Средства получают свое освящение только от того, чему служат. Экономика — это часть жизни, она получает свое освящение от нее и от ее содержания. Поэтому тезис о том, что экономика — это судьба жизни, должен быть отвергнут.  Но также должна быть отвергнута экономика, которая позиционирует себя как главное в жизни, и которая стремится преобразовать мир потребностей ради увеличения прибылей. Эта экономика избыточности отверженна, недопустима: «Эта экономика намеренно стирает тонкую грань между потребностями и желаниями, а значит, и грань между ограниченным и неограниченным, разрешенным и неразрешенным. Благословенная отрасль деятельности человеческого рода, согласно ясным свидетельствам истории, все больше превращается в проклятие, которое в поздние времена меркантильно-капиталистических веков постоянно осуществляется заново, и кто знает, в каких жутких   проявлениях оно сбудется» (Ziegler, II, 52). — Таким образом, мы приходим к выводу, что контраст между удовлетворением потребностей и стремлением к доходу еще не полностью покрывает наш исходный контраст, но в правильной перспективе он вносит важный вклад в его прояснение. Оно показывает нам, что экономика требует надэкономических рамок, рамок, обеспечиваемых государством, сообществом и, наконец, этикой: этичным и гуманным поведением индивида, а также этически упорядоченным сообществом.

Следует ли говорить о напряжении между преимущественно самодостаточной экономикой, которая довольствуется собственными основами, с одной стороны, и экономикой, которая в основном снабжается за счет других, с другой? Экономикой, которая стремится к глобальному разделению труда и хочет каким-то чрезмерным образом охватить весь мир. Должна ли экономика адамитов быть преимущественно самодостаточной, построенной на производственных основах небольшой локальной территории, а каинитская экономика городов мiра — мiровой? Кажется, что так. В конце концов, в Апокалипсисе перечислены товары всего мiра. Упоминаются купцы, торговцы, судовладельцы и корабельщики, то есть именно те профессии, которые характеризуют экономику, основанную преимущественно на внешних поставках: торговля, транспорт, денежные операции, экономическое положение крупных городов. «И здесь, действительно, Вавилон принимает бесчисленные имена, Ниневия и Дамаск, Эфес и Коринф, Карфаген и Рим, Византия и Каир, Ливерпуль и Новый Орлеан… Кто их назовет все?» (Ziegler, II, 53). Итак, мы знаем и признаем, что здесь есть опасность, причем опасность чрезмерная. Мы испытали на себе разрушительные последствия слишком преувеличенной интеграции в расширенный экономический контекст еще до того, как были созданы экономические основы небольших локальных территорий. Мы узнали о нарушении внутреннего баланса в большом европейском пространстве под воздействием центробежных усилий колониальных держав. Мы узнали о повышенной уязвимости экономики, зависящей преимущественно от иностранного сырья и продовольствия, которая слишком легко может быть ввергнута в кризис и безработицу из-за потери внешних рынков. Сегодня отечественная экономическая теория способна продемонстрировать несостоятельность противопоставлений: автаркии и глобальной экономики, защитных тарифов и свободной торговли. Она знает законы, говорящие в пользу правильной, соразмерной самодостаточности с необходимостью развития всех незадействованных экономических сил внутри страны. На протяжении долгого пути она может определить правильно сбалансированную меру экономического развития, основанную на самообеспечении, с одной стороны, и привлечении иностранных экономических ресурсов, с другой. Она также знает, что, при признании экономических, психологических и социологических движущих сил закрытой экономики, глобальная экономика также является реальностью и, в конечном счете, глобальная экономика также является подлинным сообществом, в котором один или другой член не должен безнаказанно подвергаться обнищанию, чтобы другие, процветающие, победоносные экономики не были охвачены заразой обнищания и кризиса. Человечество, пережившее репарации и демонтаж, однажды поймет, что экономические законы также имеют разумную природу и ими нельзя безнаказанно злоупотреблять.

Признав экономические законы и развивая экономику в соответствии с ними, можно показать умеренно сбалансированный путь, согласно которому правильная экономика должна быть экономикой середины: она должна быть и экономикой города, и экономикой села. Только так можно избежать опасных крайностей переаграризации и сверхиндустриализации.

Это осознание законов экономики тщательно взвешивает, в какой степени правильная экономика должна основываться на крупных предприятиях, а в какой — на малых и средних; оно избегает экономических и социальных опасностей гигантских предприятий, а также утопии возврата к полностью кустарной экономике.

Это понимание знает, как измерить степень, в которой правильная экономика должна быть децентрализованной и избегать концентрации и централизации в гигантских компаниях, гигантских городах и огромных промышленных районах. Избегать этого необходимо не только по экономическим причинам, но и для защиты природы, сохранения человеческой основы всей экономической деятельности, а также по социальным, политическим и культурным причинам.

Наконец, это понимание также дает руководству экономики ориентиры, в какой степени экономика может и должна развиваться в условиях массового производства с высоким разделением труда, а в какой степени мастерская работа, полноценное ремесло, художественное творчество, индивидуальное удовлетворение потребностей должны занять свое место и долю в общей экономике, которую невозможно измерить достаточно точно.

Все эти противопоставления: самообеспечение против внешнего снабжения, экономика страны против экономики города, мелкая экономика против крупной, децентрализованная экономика против централизованной, механизированное разделение труда против полного ручного труда — все они имеют огромное значение. Все они в той или иной степени затрагивают нашу изначальную противоположность, но ни в коем случае не исчерпывают ее.

А может быть, адамова экономика должна была быть экономикой без технологий, а каинова экономика — экономикой технологий? Должна ли была катастрофа начаться с появлением первого техника? Должна ли была каинитская экономика проявиться в полной мере только сегодня: в наше время реактивных истребителей, ракетных снарядов и атомных бомб с тем уровнем технологий, который связан с этими «достижениями»? Опять же, следует признать, что технология (особенно современная технология снятия барьеров органической природы, технология добычи, которую так легко увеличить до бесконечности, в то время как вся обработка земли всегда привязана к ритмам возделывания и времени сбора урожая), что эта технология также полна опасностей для человека. Мы готовы признать, что «технически используемая, механически эксплуатируемая сила природы» обладает присущим ей демоническим качеством. Мы также знаем, что арабское Kajn, ивритское Kajin, кузнец, до сих пор используется в качестве титула в некоторых надписях и означает князь или повелитель. Символ: основатель города, братоубийца, принес знания о металлообработке, он — князь или повелитель земли! Мы знаем, что человек — платя большие деньги за услуги техники — может быть превращен ею в робота, винтик, оператора машины, номер на конвейере. Вспомним болезненное разочарование, которое испытал один из тех, чье имя только и могло бы олицетворять технологию сегодняшнего дня, Генри Форд: он платил самую высокую зарплату, отстаивал принцип самых низких цен, принцип: каждому рабочему — свой дом со всеми удобствами, каждому рабочему — свой автомобиль. Но голосование показало, что из всех заводов Соединенных Штатов именно на его заводе было подано наибольшее количество голосов в пользу самого радикального, самого революционного, самого коммунистического профсоюза. Робот на сборочном конвейере взбунтовался против процесса, который Зомбарт называет одухотворением, который мы также можем назвать изгнанием человека, дегуманизацией. — Но: экономика без технологий — это утопия. Промысл нашего великого Создателя не ведет к утопии или ирреальности, а, скорее, ведет вглубь реальности. В этой реальности, однако, несомненно, всегда существовала технология, очень совершенная технология. Должны ли были высокоразвитые города с канализацией и строительными нормами третьего тысячелетия до н. э., о которых недавно стало известно благодаря протоиндийским раскопкам (Hrozny, Die älteste Geschichte Vorderasiens und Indiens, 1943, 184 ff.), функционировать без технологий? Должны ли были египетские пирамиды, греческие храмы, готические соборы быть построены без самых совершенных технологий? Можно ли заставить технологию, которая касается только способов ведения хозяйства, но никогда — его сути, не служить человечеству? Стоит ли забывать — возвращаясь к современным технологиям — что электричество тоже является частью технологии, но до сих пор его почти не удавалось поставить непосредственно на службу разрушению? Что именно это позволяет широко децентрализовать экономику, а также дает малым предприятиям ту форму энергии, которая может сделать их равными крупным компаниям? — Таким образом, противопоставление экономики без технологий и механизированной экономики оказывается недостаточным и не может покрыть нашу изначальную оппозицию.

Итак, мы продолжаем наш поиск и переходим к заключительному этапу: может быть, часто используемое и избитое противопоставление свободной и связанной экономики, свободной или плановой экономики поможет нам сделать выбор в пользу правильной экономики? То, что сегодня у всех на устах, должно заставить нас насторожиться. Мы можем с полной уверенностью сказать, что это сравнение не только вводит в заблуждение, но и — если свести его к истинной сути — неадекватно. Как и все предыдущие пары противоположностей, оно тоже затрагивает часть нашей изначальной оппозиции, но не все ее напряжение. Ни так называемая свободная экономика не является экономикой царства, ни связанная экономика не обязательно должна быть экономикой царства; также связанная экономика может не быть экономикой антипода царства. Однако экономика империи, адамитская экономика, так или иначе является связанной экономикой.

Что касается ошибочности этого сравнения между свободной и связанной экономикой, то мы утверждаем, что никогда не было и не будет по-настоящему свободной экономики, то есть такой, в которой конкуренция была бы единственным организующим принципом. Как раз и навсегда показал Шпанн, конкуренция означает не что иное, как стремление двух или более хозяйствующих субъектов превзойти друг друга при интеграции в уже предопределенный рынок, то есть в рамках, в порядке. Экономика никогда не возникает в результате совершенно неорганизованной встречи отдельных субъектов экономики. Помимо того, что — если бы мы хотели создать хотя бы приблизительное подобие такого состояния экономической деятельности в неупорядоченном пространстве — должны были бы иметь место и величайшие нарушения этой так называемой конкурентной экономики. Ведь победитель в конкуренции становится сильнее, побежденный — слабее или уничтожается, а значит, при реализации даже приблизительного варианта полностью свободной конкуренции должны немедленно возникнуть монополии, то есть односторонние позиции власти, что противоположно конкуренции. История капитализма учит нас этому! Именно поэтому либерализм в той форме, в которой он все еще осмеливается появляться сегодня, так называемый неолиберализм, требует государственных рамок для того, чтобы обеспечить подлинную конкуренцию, то есть равные возможности для всех, именно посредством порядка. Но если конкуренция должна осуществляться через порядок, значит, экономика уже связана, и задача, которую должно решить экономическое управление, остается задачей балансирования сил порядка и сил конкуренции для достижения оптимального баланса, что есть не что иное, как вопрос о целесообразности экономического управления и соответствующих задач. Таким образом, так называемая свободная экономика — это модель, которая никогда не может быть реализована. Точно так же моделью является и ее противоположность, а именно максимальная степень связывания или командования экономикой — централизованная плановая экономика. Все наши предыдущие противостояния научили нас тому, что экономика не может избежать связанности. Поэтому вся историко-реальная экономика была и всегда будет связанной экономикой. Не стоит также упоминать, что связывание экономики никогда не должно означать подавления личной инициативы и всякой конкуренции; что его нельзя отождествлять с полицейской системой управленческих предписаний; с централизованным планированием или даже централизованным управлением; что связывание никогда не должно быть синонимом национализации. Но все контрасты, которые мы обсуждали до сих пор, показали нам: экономика требует надзора и попечения. Управление экономикой возможно только в том случае, если степень свободы и обязательств правильно сбалансирована, т.е. если существует минимальный уровень экономической организации. Экономическая организация, однако, требует экономических ассоциаций и их самоуправляемой деятельности. Она также требует наличия государственной структуры. Мы также видели, что за пределами этих государственных рамок экономика нуждается в руководстве этики, если она не хочет погрузиться в пучину необузданных желаний и инстинктов или оказаться в темнице жестокого насилия. Она требует этических рамок, которые должны указывать человеку, экономическим организациям и сообществам, а также государству направление планирования и действий. На этом мы должны остановиться, потому что нам предстоит сделать решающий шаг: Таким образом, связывание, ограничение экономики не может быть чисто политическим, чисто государственным. Она не может проистекать исключительно из временной земной власти государства. Ибо, действительно, нужно ли еще доказывать нам, людям сегодняшнего дня, что экономика, связанная только политическими обязательствами, экономика, поставленная на службу государству, не может также вести в пропасть? Разве не должно быть отвергнуто и то, что земная власть порабощает человека, нарушает и попирает священные законы духовной власти, вечное естественное право человеческой личности!

4. Истинная противоположность экономических форм

Поэтому мы должны усилить контраст: свободная экономика против связанной экономики, добавив еще один контраст: только мирская, только политическая, а значит, в конечном счете, только материально связанная экономика против — здесь мы должны сделать мощный разбег, глубокий вдох и иметь ясный ум, чтобы совершить большой прыжок. Мы больше не должны прыгать слишком близко с этим «против», потому что мы останавливаемся в конце нашего пути. Если мы хотим отдать должное нашему руководителю, Иоанну из Откровения, мы должны целиться достаточно далеко, чтобы не промахнуться мимо цели. Давайте еще раз поразмышляем перед этим «против». Все это: внутреннее экономическое равновесие, направляемое реализацией экономических законов, государственные рамки, руководящие принципы этики — всего этого недостаточно. Экономика нуждается в большем. Каждая сфера жизни и сообщество нуждаются в большем; они нуждаются в надэкономическом, надгосударственном, надобщественном, в сверхестественном. Как же мы можем это сделать? Сверхестественнное, сверхэкономическое и сверхматериальное, сверхобщество? Мы понимаем так: это святое, сакральное, метафизическое, исходящее от Бога. Мы спрашиваем: должна ли и может ли экономика, эта сфера средств, материально-вещественного, зависимости человека от природы, плана необходимости, может ли и должна ли она быть затронута божественным? Мы должны ответить — наш анализ не оставляет нам другого выхода, и священные книги подтверждают наш вывод: экономика также требует освящения. Правильная экономика в конечном итоге должна быть освященной. Пусть сегодня большинство людей смеется или издевается над нами из-за этого результата — насколько глубоко в каждом из нас сидит вавилонский яд. Пусть благонамеренные люди также скажут: как это может произойти, как это возможно сегодня? Мы должны осознать это: экономика также ведет человека — через природу — к сверхприроде, то есть к его истинному предназначению. Экономика, которая не ведет человека к его судьбе, которая не ведет его к Богу, действительно «покинута духом и Богом, и именно в этом заключается судьба человека» (Отмар Шпанн, «Fluch und Segen der Wirtschaft»). Но она отверженна, эта экономика противоположна Царству. А в экономике царства есть и благословение: человек должен сначала пройти сквозь природу, чтобы достичь сверхприроды. Это также заставляет человека соединиться с себе подобными: экономика ведет его к сообществу. Вот почему всякая экономика есть и всегда была экономикой общинной и почему даже экономические сообщества в эпоху расцвета всех культур сохраняли очарование священного. Все эти экономические сообщества были не просто специализированными объединениями. Итак, мы наконец-то осознали истинную противоположность: освященная экономика против десакрализованной экономики.

Мы обнаружили, что вся экономическая деятельность человека — хотя бы косвенно — также должна быть обрамлена священным.

5. Выводы из реализации первоначальных форм экономики

Только в этом случае экономика перестает быть только политически связанной или свободной только ради материальных выгод. Она свободна ради человека и связана ради человека. Она не свободна ради экономической деятельности и не связана только ради экономической деятельности. Она снова стала экономикой, в центре которой находится человек, ибо человек — это мерило, по которому измеряется все остальное. Но не человек как природное существо, а человек как духовное существо. Как духовное существо, которое неразрывно связано с метафизическим, божественным. Если эта пуповина обрывается, связь человека со сверхчувственным истощается, человек и все его сообщества деградируют. Они погружаются во внутренний и внешний кризис. Подлинный смысл европейского культурного кризиса заключается в параличе связи с метафизическим. Именно поэтому экономика также стоит на краю пропасти.

Только тогда экономика освободится от своей изоляции, выйдет из своей превратной автономии, которая хотела быть самозаконной, но совершила насилие над всем живым. Она хотела быть самоопределяющейся, но грозила поработить все человеческое и духовное. Тогда экономика перестает восприниматься как изолированная область, а к ней перестанут относиться как к отдельному объекту. Восстанавливается ее неразрывная взаимосвязь с жизнью и историей, с обычаями и культурой.

Только тогда экономика вновь становится персонифицированной и общинной. Персонифицированной в двух отношениях: потому что она служит человеку, который является или должен стать личностью. И потому, что ее агентами являются живые люди, которые хотят оставаться личностями даже в своей работе, в своих компаниях, в своих деловых организациях, во всех своих социальных институтах. Общинной в двух смыслах: она служит сообществам людей, малым и большим. Но и сама она богато пронизана общинной жизнью, живые экономические сообщества всех видов и всех уровней становятся носителями экономической и надэкономической деятельности, как они существовали во все исторические периоды процветания: семейные и домашние сообщества, цеховые и деловые сообщества, деревенские общины и кооперативы, профессиональные и региональные сообщества, культурные и другие организации всех видов. Только в этом случае учитывается тот факт, что агентами экономики являются живые люди, живущие в сообществах, которые, будучи по-настоящему сильными в ней и в своих сообществах, не являются бедными даже тогда, когда они бедны. Они также имеют дело с социально-политически активными сообществами и институтами, в которых они сами имеют право голоса; но не с централизованными, бюрократическими, гигантскими социальными органами, которые в конечном итоге имеют дело только с цифрами или с холодным монстром, массовым государством-левиафаном.

Только тогда станет очевидной последняя и, в конечном счете, единственная характеристика правильной экономики в противовес отвергнутой: наносит ли человек ущерб своему телу через экономику и в экономике, наносит ли он ущерб своей душе. Экономика, которая вредит телу человека и вредит его душе, будь то через организацию потребления или через организацию производства или распределения экономических благ, отвергается. Будь то человек в качестве ведущего носителя экономической деятельности — независимо от того, распоряжается он экономическими средствами как своей собственностью или нет, — или человек в качестве ведомого, зависимого члена экономики. Эта экономика отвергается, потому что она нарушает назначение человека: она низводит до товара «тела и души людей» и богатеет за счет этого товара. Но это богатство противоречит «истине и правде», справедливости. Такое богатство попадает в » точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя»

6. Доказательство реализации сущности адамической экономики в истории

Теперь, когда мы подошли к истинной антитезе — освященной и десакрализованной экономике, — открывается совершенно новый взгляд на историю. Теперь секрет раскрыт: почему экономика первобытных народов, почему экономика ранних исторических времен и ранних культур, почему экономика высоких культур и расцвета истории всегда была священной экономикой, почему она является священной экономикой, почему — поскольку в политеистических религиях священное принимает форму магического — это магическая экономика!

До сих пор непонятные черты экономики и те, которые всегда неправильно понимались натуралистическим взглядом на историю, теперь становятся более понятными. Те черты, которые присущи всей экономической деятельности человечества вплоть до Средневековья и даже до наших дней. Теперь нам понятны отношения царской власти, которые передаются в многочисленных источниках «и которые можно проследить далеко в современной истории, к определенным работам, позже названы низкими, которые рационализм позже захочет объяснить как почитание низших, но очень важных для государства сословий» (Rudolf Eisler, «Weltenmantel und Himmelszelt. Religionsgeschichtliche Untersuchungen zur Urgeschichte des antiken Weltbildes», Munich 1910). В этой работе Эйслер говорит о королевском мастерстве, о сословных богах, о мистицизме примитивного ремесла, о ткачестве как магии и о звездной вышивке, которая изображает коронационную мантию императора как мантию мира, украшенную балдахином из звезд. Эйслер накопил почти неисчерпаемый материал, раскрывающий мистико-магические ориентиры любой экономической деятельности. Он показывает, что некоторые ремесла, такие как кузнечное дело, каменная кладка, ткачество, судоходство и, наконец, обработка земли, считались священными и могли практиковаться только вождями или королями (Эйслер ссылается на кузнечную мастерскую Карла IX и токарный станок Людовика XVI в Лувре, на часовое мастерство Карла V. в Сен-Жюсте) ремесло, которому по древнему обычаю должен был научиться каждый принц Гогенцоллернов, и, наконец, драгоценные ковры ручной вязки с подлинными подписями, которые продавали безмерно богатые багдадские халифы, чтобы содержать себя. Якобы для того, чтобы не прокормиться нажитым нечестным путем. На самом же деле, поскольку эта работа с ковром как образом небесного полога, мантии мира и космоса, изначально происходившая в магическом созерцании, представляет собой обряд, посредством которого представитель создателя мира на земле участвовал в жертвоприношении, которому бог, человек и мiр обязаны своим созданием, сохранением и соответствующим омоложением. Эйслер называет эти факты королевского ремесла окаменевшими под влиянием сакрального консерватизма пережитками того времени, когда глава клана «сам, умелой рукой, все еще отвечал за весь клан как Δημιουργός (Демиург- Г.Т) мудрых дел, которые он один умел выполнять». Не забывайте, что сам творец мира называется Демиургом и что в дорийских и пелопоннесских греческих племенах высшее лицо власти все еще носило титул Δαμιωργός в то время, когда трудовые потребности таких больших племенных объединений уже давно удовлетворялись особой, изначально наследственной кастой δημιουργοί, то есть ремесленников! Анекдот о пашущем императоре Иосифе, рассказанный в стране пашущего короля Пшемысла, помещает Эйслер в круг, в котором проходил ежегодный праздник пахоты императора Китая, получившего название Иккар Бабилс, т. е. пахарь или земледелец Вавилона, как вавилонский царский титул, удары молота правителя при закладке фундамента стоят в одном ряду с легендами о царях-строителях стен (Орфей, Ромул), в одном ряду с Моисеем, который своими руками построил скинию. Мы уже упоминали, что Кайн означал кузнеца и князя; среди халдейских первобытных царей один называется Аменон = «умману» или ремесленник, другой царь в Библии называется Рокем (? – Г.Т), то есть вышивальщик. Боги-предки искусных родов повсеместно занимали свое место в культе и таким образом становились сословными богами и сословными  героями; даже Зевс, отец богов, был прозван Зевсом Механиком .»Таким образом, за… идеей мiросозидающего демиурга в конечном счете стоит гений того царственного, мудрого, искусного и магического вождя клана доисторических времен… архетипа багдадского халифа, ткущего ковры». Мы раскрыли происхождение дворцовой мануфактуры, ставшей столь важной для истории роскошных ремесел, но и многое другое: «Из мистического концептуального содержания этого древнего священного ремесла, которое в нераздельном единстве охватывало мантику (пророчества, прорицания –Г.Т), магию, искусство пения и медицину вместе с более поздними отдельными ремеслами и слило их друг с другом, еще позднее проистекает сильное мистическое влияние, которое надолго проникает в работу отдельных ремесел. Древние линии мысли с тех времен, когда злые заклинания или защитные благословения изречений вплетались в нить и приводились в действие ловкой рукой у ткацкого станка». Обратите внимание, как сильно наш язык все еще пронизан этим магическим архетипом: мы и сегодня говорим «прясть нить» и «подстрекать к злу»! ( отсылка к магическому здесь относится к немецкому языку— Г.Т.)

Кто-то возразит, что великий творческий труд когда-то был настолько редок и имел такое бесконечное значение для человечества, что его носители почитались как священные. Но и сегодня творческий труд — редкость и необходимость для людей. Можно также утверждать, что всегда существовал священный труд и рабский труд. Но в реальной экономике даже рабский труд все равно воспринимался в более высоком свете. Это вырождение рабства, когда раб становится товаром, лишенным всяких общинных отношений, как раз и есть отвергнутая экономика Вавилона.

Таким образом, в правильной экономике «священное» — это свет, который посылает свои лучи не только на то, что сегодня является профессиями, науками и светскими искусствами, но и на ремесла и материальные формы деятельности» (J. Evola, «Erhebung wider die moderne Welt», 1935). «Вспомните архитектуру или каменную кладку, символика которых и сегодня используется тайными шабашами герметического происхождения. Таким образом, приобщение к тайнам искусства или даже ремесла изначально не имело ничего общего с эмпирическим и внешним обучением современности. Этим прозрениям приписывалось внечеловеческое происхождение: Боги, демоны или герои — Ваал, Гермес, Вулкан, Прометей — посвящали людей в искусство. А Янус, бог инициации (высшей инициации, WH), был богом римских Collegia Fabrorum, ассоциаций ремесленников. Эти древние корпорации или сообщества ремесленников возникли еще в доисторические времена в традиционных культурах повсюду. Они никогда не лишались религиозного характера. В Риме каждая корпорация имела своего деймона или лара, посвященный ему храм, общий культ погребения и смерти, создававший единство жизни и смерти, свои жертвенные обряды, совершаемые магистром для сообщества членов или коллег, которые отмечали свои праздники, игры и определенные дни поминовения в мистической манере». Те же черты Эвола выделяет и в средневековых профессиональных сообществах скандинавских стран: «Помимо общего ремесла, гильдии и цеха объединялись этико-религиозным элементом. В этих корпоративных организациях члены объединялись на всю жизнь, скорее благодаря общему ритуалу, чем из-за материальных интересов или ради каких-то внешних целей. И влияние этого внутреннего единения, охватывавшего всего человека, а не только ремесленника в нем, пронизывало повседневную жизнь во всех ее проявлениях. Немецкие гильдии — тоже миниатюрный образ города — имели своего святого или покровителя, особый алтарь, общий похоронный и душевный культ, свои символические знаки отличия, свои ритуальные памятные даты, свои моральные законы, своих глав, полноправных товарищей, которые отвечали за управление ремеслом, а также следили за соблюдением общих правил и обязанностей своих товарищей. Характерной чертой этих профессиональных объединений было чувство чести, безупречности и безличности в работе… каждый занимался своим делом спокойно, отбросив свою личность, но, тем не менее, был активен и свободен. И это был один из аспектов той великой анонимности, которая принадлежит Средневековью в той же мере, что и любой другой универсальной культуре». Так пишет Эвола в своей вышеупомянутой работе.

Позвольте мне завершить этот взгляд на историю человеческой экономики и культуры. Существует еще бесконечное количество материала, который можно было бы представить для доказательства нашего тезиса об освященной экономике.

7. Освященная экономика и преодоление социального кризиса

Освященная экономика не знает социального кризиса, какой бы бедной она ни была. Десакрализованная экономика, однако, никогда не преодолеет социальный кризис, какой бы богатой она ни стала. Социальный кризис — это не что иное, как дегуманизация человека в десакрализованной экономике. Он не имеет ничего общего с бедностью и богатством. В доказательство этого я вспоминаю разочарование Форда, о котором говорилось выше. Как может комфорт когда-нибудь найти свои пределы! Как может человек, который не находит смысла своей жизни в работе как таковой, но который в результате опустошения этой работы вынужден переносить цель своей жизни за пределы своей сферы деятельности, как может он — разделенный на животное труда и животное удовольствия — когда-либо найти пределы своего удовольствия! На скользкой плоскости дурной бесконечности, неумеренности он деградирует. Если бы десакрализованная экономика давала каждому удобную квартиру и «Фольксваген», он бы захотел виллу на море и «Мерседес». Но если бы освященная экономика дала каждому отдельный дом с садом, он бы даже не заботился о машине. Теперь мы знаем, почему Бюхер в своей работе «Труд и ритм» говорит о «мiре счастливого труда» у первобытных народов, который, к сожалению, утрачен для нас. Этот «мiр счастливого труда» простирается далеко в средневековье, более того, он доходит почти до наших дней. Вот слова одного автора: «С далекой юности я помню, как видел самых бедных среди деревенских жителей, которые зарабатывали свой скудный хлеб объедками, которых едва хватало на жизнь. Однако впоследствии я редко встречал людей более спокойных и жизнерадостных, чем эти». Пение сопровождало работу и делало ее менее трудной; импровизированные песни оживляли вечера и праздники; громкое пение молодых и старых доносилось из леса, с пастбищ, с полей и из задымленных хижин. Веселые разговоры и старые истории развлекали вечерние беседы; бедная месса в бедной церкви была праздником; паломничество в маленькую деревенскую церковь, одиноко стоящую где-то в горах, было праздником; маленькая ярмарка в маленьком приходе была праздником; целомудренный танец под открытым небом был праздником; свадебный ужин, приправленный строфами импровизатора, был подобен пиру богов. Ничто не могло доставить им радости: безобидное риторнелло, рассказ о героических или чудесных деяниях, красиво раскрашенная ткань, пара новых туфель, рождение ягненка или теленка. Бог никогда не забывался, даже в самом обычном разговоре» (G. Papini, «Papst Cölestin VI. Briefe an die Menschen», Vienna 1948, 85 f.). Таким образом, мы можем сказать: эти бедные люди не только имели Царство Небесное, которое ожидало их после смерти, они также имели доступ к Царству Небесному, которое сияло на земле! Я слышу, как вы внутренне возражаете: Как можно быть таким утопистом! Сегодня, когда даже высокие специалисты, квалифицированные работники, представители духовных профессий стали неверующими, как можно вернуться назад? Конечно, назад пути нет, но есть движение вперед, к обновленным формам веры и образа жизни, которые могут стать реальностью только в том случае, если, как всегда в истории, их примером будут высшие слои общества.

Теперь к выводу: наш разделение историческое и существенное, проверенное с положительной и отрицательной стороны. Мы знаем: десакрализованная экономика, экономика, которую политически связывает и насилует столь же десакрализованное государство, — это каинитская экономика. Это экономика Вавилона Иоанна из Откровения, нашего руководителя на долгом пути, чьи великие символы, достойные священных книг народов, служили нам маяком. Ей противостоит освященная экономика, управляемая сверхэкономическими силами, которая получает свое руководство, свои рамки и свой смысл от государства и сообщества, которые также освящены. Подобно мировому ясеню наших предков, корни которого уходят в небеса, он имеет свои опоры и центр тяжести в сверхэкономическом, а в конечном итоге — в метафизическом. Теперь все пары противоположностей, которые мы испытывали одну за другой и находили слишком легкими, действительно преодолены: пары противоположностей натурального хозяйства и денежного хозяйства, удовлетворения потребностей и приобретения, самообеспечения и внешнего снабжения, крупного и мелкого хозяйства, экономики страны и экономики города, экономики ради себя самой и экономики ради человека, свободной и связанной экономики. И вот все эти сопоставления получают свою меру, которую они не могут взять у самих себя. Они получают свою меру свыше. Все эти противоположности преодолеваются и обобщаются в поистине безмерном противостоянии, уходящем в глубь тысячелетий и сияющем в тысячелетних священных книгах человечества. Видение Иоанна, измеряющее почти непостижимое, взвесило их друг против друга: экономика Вавилона и экономика Василиады, экономика анти-царства и экономика Царства, экономика вожделений и инстинктов против экономики заботы о завтрашнем дне, утвержденной в четвертом прошении молитвы «Отче наш», десакрализованная экономика и освященная экономика. Они взвешиваются друг против друга, и выносится приговор на все времена: одна отвергается, экономика каинитов, другая утверждается в глазах Отца, адамическая экономика.

Прошу вас не сердиться на меня за то, что я выбрал новые, незнакомые слова; они были взяты не из желания новизны. Это было сделано для того, чтобы показать, что прежние сравнения неадекватны. Но дело не должно ограничиваться только новыми словами. Новое звучание призвано побудить нас — вслед за Иоанном из Откровения, указывающим на тайны, — к преобразованию знаний и действий, к μετάνοια или изменению ума, которое может произойти заблаговременно, прежде чем, как это часто бывает в истории человечества, «в один час пришел суд твой».