Андрей Вязигин: Созидательный национализм

Андрей Вязигин: Созидательный национализм Пережитое недавно Россией «освободительное безумие» не было неожиданностью для многих, ибо подготовка революционного движения производилась у нас с редкой откровенностью: из года в год затаптывались все глубже в грязь наши исторические святыни, высмеивались народные верования, попиралась правда и царило беззаконие, так как иначе нельзя назвать преступное забвение долга и обязанностей, своекорыстное попустительство и равнодушное потворство власть имущих. С ужасом и тревогой смотрели любящие Святую Русь люди на грозное будущее, сулившее великие потрясения для нашего Отечества, которое вдобавок ослаблялось экономическими нестроениями в государственном и народном хозяйстве, развращалось отречением «интеллигенции» от прошлого и преклонением перед космополитическими идеалами, всесветной революцией и диктатурой пролетариата, утратившего веру, совесть, родину и честь; передовые журналы и газеты усиленно проповедовали «переоценку всех ценностей», восхваляли «непротивление злу», глумились над «ошибками исторического христианства», насаждали обожание «сверхчеловека», пресмыкались перед «новыми людьми», не знавшими ни добра, ни зла, ставили в образец для юных поколений или преступников, или скотоподобных босяков. «Капитал» Маркса1 был своего рода Евангелием для юношества, которое лучшие годы своей жизни отдавало подготовке к революционным выступлениям, а не вдумчивому изучению особенностей родной земли. Оно готовилось не к служению Отечеству, но к его порабощению международным капиталом под личиной социалистического рая. Тайные общества и съезды работали над сплочением всех тех, кто с ненавистью и презрением относился к устоям русской жизни. Народ, забытый и заброшенный, дичал, пропитывался суевериями, присоединял, благодаря неправильно поставленной школе, верхоглядство невежества к наследственной темноте. Его не учили добру и христианской истине, а просвещали светом человеконенавистнических, противообщественных учений; его не лечили, а растлевали его душу пропагандой зависти, насилия и отрицания, оставляя гнить и голодать его тело. Всевозможные ухищрения пускались в ход, чтоб превратить в революционное «пушечное мясо» подрастающие поколения, темных крестьян и сбитых с толку рабочих. Дело их распропагандирования велось настойчиво, упорно, с большим напряжением, и, невзирая ни на что, бюрократическое правительство пребывало в сладкой уверенности: «все обстоит благополучно».
Над Россией все гуще и гуще спускался сумрачный туман приближавшихся смутных дней. Он заволакивал мало-помалу школу, суд, земство, городское самоуправление, деревню, заводы и фабрики; его волны проникали в среду пастырей церкви и захлестывали столпы нашей бюрократии. Нужно было очень хорошее зрение, чтоб уловить в этой надвигающейся мгле очертания подползавших к русским святыням врагов. Но даже голос зоркого стража терялся в густом воздухе, пропитанном тяжелыми испарениями, и предостережения пропадали даром для широких кругов. Впрочем, многие, имея уши, просто не слушали досадных разоблачений, требовавших от них живого дела вместо канцелярских отписок: спокойнее было получать свои оклады и утешаться мыслью о всеобщем благополучии, чем доискиваться причин нестроений и работать над их искоренением. Другие были до такой степени самоуверенны, что питали искреннее убеждение, будто ничто не может укрыться от бдительного взора начальства, которое слышит даже, как «трава растет», а тем более знает все ходы подпольной крамолы.
Поэтому всякая попытка к общественной самодеятельности и пробуждению самосознания в народных глубинах встречала непримиримо враждебное отношение со стороны не только правящей бюрократии, слишком полагавшейся на свои силы, но и революционных кругов, которые не хотели допускать общественного отрезвления и дружной работы над улучшением условий народного труда и поднятием благосостояния русской деревни, ибо всякое изменение к лучшему портило задуманную игру и вырывало козыри у тех, кто, потирая руки, злорадно твердил: «чем хуже, тем лучше».
Все попытки к преобразованиям с высоты престола разбивались о косную неподвижность общества, привыкшего к постоянной опеке, о глухое и упорное противодействие внутренних врагов и тупое самоослепление самодержавных бюрократов, которые умели бросать препятствия на пути к осуществлению царских предначертаний, раз они шли вразрез с привычками канцелярий и ведомств. Достаточно припомнить все заботы Государя о религиозном и национальном воспитании русского юношества, чтоб убедиться в полнейшем пренебрежении исполнительной властью согретых искренней любовью к народу указаний Государя. Он не находил вокруг себя в достаточном числе преданных, понимающих Его намерения и самоотверженных работников, и потому Его манифесты оставались гласом вопиющего в пустыне. Из года в год все выше поднимались головы смутьянов, ободряемых безнаказанностью, явным усилением своей «партии» и духовным развалом русского общества.
Правда, в кровавую годину войны, казалось, солнце народной любви к Родине рассеет своими лучами ползущий туман смуты, но враг не дремал и воспользовался всем, чтоб сломить нежные ростки национального самосознания. Мало того, лучшие народные чувства были поруганы вестями с полей битв: неподготовленность, бездарность, хищения, явная измена, преступная пропаганда, изнеженность и своекорыстие, воровство пожертвований, собранных чистыми душами, и ни одной победы после бесконечных отступлений и даже горделивой похвальбы, а потом нежданный, нежеланный, позорный, но прославленный мир…
Народное недовольство было ловко использовано руководителями нашей революции, но они, подражая примеру французского образца, забыли, что во Франции революцию не смогла произвести только космополитствующая интеллигенция: патриотически настроенный, но обманутый вожаками французский народ без стойкого противодействия, по своим национальным особенностям, ринулся в бездну смуты очертя голову.
Лжи и обмана было слишком много пущено в ход и на Руси, но все-таки русский народ стихийно, грубо понял, что «освободители и соблазнители, будя жадность, зависть и ненависть, отрицая Бога, посягая на власть Царя и лишая первенства русский народ, покушаются на нечто высшее, составлявшее святыню ряда поколений, создавшее самые устои государственного бытия России. Наглость зарвавшихся инородцев, возомнивших себя господами положения и открыто глумившихся над горем и растерянностью русских людей, открыла глаза многим простодушным обывателям, и бурный поток «освободительного движения» был задержан черносотенной плотиной, воздвигнутой наскоро, как попало, из груд жертв революционной злобы и пламенной любви к Родине.
Несомненно, что первый бурный натиск разбился об это неприхотливое сооружение стихийных народных чувств. Но напор не прекратился, и через плотину стали уже кое-где просачиваться предательские струйки. Опасность отсрочена, но не миновала, ибо надо укрепить воздвигнутую народом преграду. Надо детищу стихийного, оскорбленного чувства придать стойкость убежденного сознания» и не позволить врагу обойти народное дело, подмыть и ослабить его устои. Каждый по мере сил обязан внести свою лепту в эту великую, всенародную работу, и да будет выпускаемый в свет сборник статей, речей и докладов, вызванных горячей любовью к Родине, скромным камушком, который закроет какое-либо опасное место в народном сооружении, укажет другим работникам на необходимость совместными усилиями и планомерным трудом отстаивать духовно то, что бурное народное движение вырвало из наглых и цепких рук.
Статьи, составившие эту книгу, написаны до 1906 года, т. е. до того времени, когда освободительное движение стало уже искать себе иное русло после октябрьских «погромов» и декабрьской революции в Москве. Первая из этих статей излагает программу журнала «Мирный Труд»2, основанного в предвидении революционного брожения, в противовес гнету космополитических увлечений нашей передовой печати. В ту пору (1902 год) можно было достичь многого, если бы наше общество лучше понимало положение вещей и настоятельную необходимость духовного отпора разрушительным учениям. Хотя и тогда одни спали, возложив надежды на сыскные отделения, а другие боялись отступить от модного преклонения перед ложными кумирами, усиленно прославляемыми захваченной инородцами печатью, тем не менее уже давно замечались поиски иных путей*, и при большей самостоятельности и самодеятельности, при большей сплоченности русских людей борьба против развратителей приняла бы характер беспощадного обличения их ухищрений**. Надо было только правительству и обществу всматриваться глубже в причины нестроений и, пробуждая дремлющее национальное самосознание русского народа, создать незыблемую идейную почву, на которой не проросли бы плевелы различных лжеучений, упорно насаждаемых российскими интеллигентами в мундирах первых сановников империи. Впрочем, вместо того, чтоб зорко следить за воспитанием юношества не путем неисполняемых циркуляров, а тщательным подбором лучших сил для учительской деятельности, наше правительство радело больше о процветании монополии, чем об участи злосчастных педагогов***.
Но на заре смутных дней в наших университетах и других высших и средних учебных заведениях все-таки не было такого увлечения революционным политиканством в ущерб научной правде, какое замечается впоследствии. Достаточно сказать, что сознательный национализм и отрицание плодотворности революционных переворотов, легшие в основу программы «Мирного Труда», встретили сочувствие в преподавательских кругах и, например, почти все профессора историко-филологического и юридического факультетов Харьковского Университета не только дали свои имена в качестве будущих сотрудников журнала с явным уклоном к славянофильству, но даже выступили открыто против нападок иудействовавшего «Харьковского Листка»3. Красноречивым показателем тогдашнего настроения огромного большинства профессорской семьи служит открытое и мужественное выступление на студенческой сходке в защиту необходимости самодержавия для России проф. Н. А. Гредескула, впоследствии одного из кадетских «лидеров» и героев печальной памяти «выборгской кумедии». И он дал хотя небольшую заметку для первой книжки «Мирного Труда».

Подобное отношение к этому журналу тем более знаменательно, что Харьков издавна пользовался славой крупного революционного центра, ибо в нем сосредоточились три высших учебных заведения, несколько крупных заводов и фабрик. Как торговый центр и железнодорожный узел он привлекал к себе много пришлого люда; свыше 20 тысяч иудеев, в большинстве «непрописанных», многочисленная польская колония, несколько десятков украинофильствующих чудаков оказывали заметное влияние на внутреннюю жизнь «столицы Слободской Украйны». Но, несмотря на деятельную и многолетнюю пропаганду революционеров, именно в Харькове были условия, благоприятные для выступления, с исповеданием сознательного национализма, широкого и терпимого. В этом отношении благотворно действовало богатое духовное наследие покойного профессора А. А. Потебни4, учениками и слушателями которого явились все члены первоначальной редакции «Мирного Труда». Раздраженные его появлением враги русского дела пустили в ход клевету и злобные наветы, упрекая в человеконенавистничестве и ретроградстве. Известно, какое впечатление производят подобные упреки на наше образованное общество, безвольное и несамостоятельное. Многие испугались, что иудейские писаки причислят их к сонму реакционеров, и к новорожденному журналу стали относиться с недоброжелательством уже за то, что он ребром поставил национальный вопрос. Поборники революции понимали, что пробуждение русского самосознания сводит на нет их многолетнюю упорную работу, а потому «Мирный Труд» осужден был на смерть за свою дерзкую попытку создать идейное противотечение революционному космополитизму. Проступок был тем более тяжелым в глазах «интеллигентных читателей», что в журнале появились статьи, обличающие недостатки «угнетенного племени». Естественно, что вся еврейская и еврействующая печать должна была покарать издание, виновное в оскорблении «невинного» и «безгрешного» народа. Первоначально пытались высмеять и оклеветать его в иудейской печати, но потом по всей линии был отдан приказ замалчивать самое существование «Мирного Труда», так как выяснилось, что высмеиваемые взгляды находят сторонников и получают таким образом нежелательное для иудеев распространение. Последствия не замедлили сказаться в остановке роста подписки, а потому и крайней убыточности издания. Никто из виновников его возникновения не располагал свободными средствами для покрытия убытков, и в издании произошел перерыв. Оно возобновилось через год и существует доселе единственно благодаря все растущим долгам издателя и полному бескорыстию гг. сотрудников. Тем временем Харьковский кружок поборников русских исторических идеалов вошел в более тесное общение со своими петербургскими единомышленниками, ставшими на первую стражу под стягом Русского Собрания. Плодом этого общения было учреждение профессорами и преподавателями местных высших учебных заведений первого его Отдела в Харькове и расширение круга деятельности учредителей. Им пришлось выступать с речами, докладами и статьями, разъясняющими цели и стремления нового общества. Естественно, что возобновленный «Мирный Труд» стал главным проводником воодушевлявших членов Отдела начал и, оставаясь верным своему идейному знамени, отстаивал под гул начавшейся войны необходимость национального пробуждения и широких преобразований на национальных основах. Патриотический подъем, несомненно пережитый Россией в начале войны, явственно показал, что ядро русского народа совершенно здорово и болезнь чужебесия привилась лишь поверхностно к русским людям. Но столкновение с внешним врагом и боевые неудачи окрылили надежды темных сил, которые употребили все усилия, чтоб бросить отзывчивую русскую молодежь на скользкую тропу деятельного выступления против правительства. Крамольные посевы, брошенные вражеской рукой в предшествующие годы, стали всходить и своим буйным ростом начали заглушать нежные ростки национального самосознания. Естественно, что школьные нестроения должны были вызвать желание положить конец развращению юных душ, которые жаждали воды чистого знания и пламенели любовью к Родине. Их положение в высших учебных заведениях было невыносимо тяжелым, но они бодро стояли за свободу своих убеждений против «либеральных насильников» и находили в кругу «мирных тружеников» нравственную и духовную поддержку. Это идейное единение между наставниками и студентами, конечно, не нравилось «освободителям», и вот на «Мирный Труд» был сделан клеветнический извет, нашедший себе гостеприимный приют на страницах «опрятного» «Вестника Европы»5. На брошенный ему вызов никто, однако, не рискнул открыто выступить, ибо злонамеренность вымысла нетрудно было доказать, и тогда у клеветников вырвано было бы их жало. Они предпочли остаться «анонимными» и, распуская настойчиво заведомую неправду, отрывать студентов от общения с «мирными тружениками». Это сулило более успешное революционизирование студенчества и умаление влияния «русско-собранцев», которым стали грозить бойкотом. Студентам воспрещалось посещать их лекции и записываться в число их слушателей. Началось открытое гонение на «правых» профессоров, причем застрельщиком выступил проф. Н. А. Гредескул6, уже превратившийся в яростного сторонника всяких «равноправий» и в конституционном увлечении забывший свои собственные слова о необходимости самодержавия для России. Когда постыдный Портсмутский мир7 подорвал доверие народа к правительству и смута подняла высоко голову, одной из ближайших задач было поставлено изгнание русско-собранцев из университета, или, по крайней мере, лишение их возможности читать лекции студентам. Нападению прежде других подверглись проф. Т. И. Буткевич8, ныне член Государственного Совета, проф. М. А. Остроумов9, вышедший вскоре в отставку за выслугой 25 лет, и проф. А. С. Вязигин, ныне член Государственной Думы. Последний воспользовался речью проф. Гредескула в Университетском Совете и добился гласного повторения распускаемых из-за угла обвинений. Для более полной характеристики клеветнических изветов следует заметить, что упоминаемый проф. Гредескулом учитель Сахаров был удален до появления в печати статьи «Обновление», а проф. Степанов добровольно сложил с себя обязанности директора гимназии, так как ему не удалось «выкурить» черносотенного и прямолинейного «преподавателя истории, принадлежавшего к членам Русского Собрания. Статья «Мирного Труда» вовсе не имела в виду привлечь громы на главы отдельных лиц, но ставила целью обратить общественное внимание на ряд возмутительнейших попустительств со стороны «власть имущих». Прошло несколько лет, но и теперь, после освободительной передряги, можно только повторить, что отмеченные в статье «Обновление» явления недопустимы в здоровой школе, ибо благодаря им тысячи отцов и матерей оплакивают ныне грустную участь своих сыновей и дочерей, развращенных на школьной скамье освободителями, которые хладнокровно посылали на путь кровавых преступлений молодежь и втягивали ее в политическую борьбу.
Отповедь проф. Гредескулу вызвала в харьковском обществе живой интерес и сочувствие к «русско-собранцам». Тогда в иудейском «Харьковском Листке» стали появляться письма несчастных попугаев, которые никогда не читали ни одной строки находившегося под херемом «Мирного Труда» и все-таки заявляли о своей солидарности с проф. Гредескулом. Обозленные неудачей «освободители» уклонились от дальнейшей полемики, от рассмотрения затронутых в «Обновлении» вопросов по существу и перешли к «активному бойкоту», вследствие которого проф. А. С. Вязигин и Я. А. Денисов10 не могли читать лекций в университете и подвергались заочным оскорблениям на студенческих сходках. Их имена были вывешены на «позорных плакатах», помещенных в окнах университетского здания, и им выражено за подписями их слушателей «презрение» не за плохое чтение лекций, ибо даже враги признавали их сведущими и дельными специалистами, не за превращение кафедры в орудие пропаганды, ибо самое придирчивое следствие, произведенное студентами, установило, что лекции читались вполне научно, без политики, а за их «деятельность в Русском Собрании». Условием снятия бойкота было поставлено прекращение чтения докладов и выход из «реакционного общества». Так проявлялась свобода слова, совести и убеждений, за которую распинались «либералы». Они вели себя подобно инквизиторам, и этот бессмысленный бойкот, конечно, не заставил гонимых изменить своим воззрениям. В ответ на запугивания они учредили Харьковский Союз русского народа и тем самым приобрели более обширную народную аудиторию. Таким образом, произошло сближение образованных русских людей, сознательных националистов, с низами, носителями стихийного национализма. Борьба получила чисто идейную окраску, и Харьков не знал «погромов» потому, что харьковская черная сотня научилась бороться словом и убеждением. В свою очередь, единение с народом отразилось и на литературной деятельности, ибо составленные по полномочию рабочих и крестьян-союзников листки получили широкое распространение во многих сотнях тысяч экземпляров, будучи перепечатываемы единомышленниками во всех концах России.
Так в самый разгар «освободительного движения» намечался и осуществлялся идейный отпор насильникам. Харьковское русское собрание устраивало заседания несмотря на все запугивания и «смертные приговоры», даже в тяжелые осенние дни злополучного 1905 года и выступило, одним из первых, с объединяющей программой. Эти усилия не пропали даром. Несомненный успех выпал на долю стараний харьковских борцов за родные святыни. Правда, борьба далеко не кончена, но поле духовной битвы будет за нами:
Сплотимся лишь тесней
Вокруг родного дела.
Осветим правдой смело
Туманы смутных дней…
Установленная трудами великих языковедов прошлого (XIX) века тесная и неразрывная связь между языком данного народа и его миросозерцанием дает правильное и беспристрастное решение столь жгучего и спорного вопроса о национальной самобытности, ставя его на вполне научную почву: строй мышления каждого человека, угол его зрения, определяются, помимо его сознания, постоянным и могучим воздействием родного языка, хранителя мыслительной работы ряда угасших поколений; всякое заимствованное понятие неизбежно пропитывается национальным духом, приспособляется к его особенностям и подвергается творческой переработке.
Эти выводы точной науки наносят смертельный удар космополитическим мечтаниям и увлечениям: вне народности нет мышления, нет познания, нет творчества.
Стало быть, и каждый русский не может отрешиться от своей национальности, ибо еще ребенком, с первым своим лепетом, начал проникаться ею, постепенно все теснее и неразрывнее сливаясь всем существом с родной стихией.
От света науки исчезают не одни только призраки «мирового гражданства»: она решительно осуждает и не в меру усердные старания рьяных охранителей, бьющих в набат перед мнимой опасностью: наш великий народ не утратит своего облика и своей духовной самобытности, пока на земле будет звучать живая русская речь.
«Великий, могучий, правдивый и свободный русский язык»11 сам по себе рождает глубокую веру в лучшее будущее для народа, его создавшего.
К двадцатому веку у нас накопился уже богатый и разнообразный материал для замены «стихийного национализма», свойственного и дикарям, признанием значения народности, присущим только культурным людям: за истекшее столетие русская литература приобрела мировое значение и стала предметом ревностного изучения и подражания для наших недавних «учителей»; русское искусство также пользуется общепризнанной славой; творения русских композиторов находят восторженную оценку со стороны знатоков музыки и за пределами нашей Родины; русские ученые внесли уже, на различных поприщах знания, свою, и притом не малую, лепту в общую научную сокровищницу; русская философская мысль проявляет вполне самостоятельное отношение к существующим построениям и намечает путь, ведущий к примирению крайностей.
Безвозвратно минуло время, когда даже передовым русским людям казалось, что нам, «отщепенцам человечества», нечего противопоставить блестящим и разносторонним успехам наших западных соседей! Мы вошли уже не как этнографическая величина, а как полноправный член в среду культурных народов.
Но, следуя завету нашего великого национального поэта, «на поприще ума нельзя нам отступать»12! Достигнутые крупные успехи возлагают на нас уплату великого долга перед родным народом, передавшим нам в языке плоды многовековых наблюдений и обобщений, обеспечившим своим потом и кровью возможность дальнейшего развития и преуспевания.

Недостижимость полного отрешения от своей национальной стихии возлагает на каждого верного сына своего народа нравственную обязанность любить и лелеять, хранить и изучать все родное.
Однако расширенный наукой кругозор заставляет нас оставаться далекими от огульного осуждения всего чужого и кичливого превознесения всех народных свойств и даже недостатков. Только горделивое самомнение, только узкая исключительность возносит «превыше всего» свой народ и обрекает весь мир на рабское усвоение «истинной культуры», отожествляемой со своей собственной. Сознательный националист должен обнаруживать терпимость и уважение к особенностям иноплеменников, признавая право на существование и за другими нациями.
Недаром наш широко образованный мыслитель и поэт «все зовет народы в духовный мир, в Господень храм» и: «благословляет всякое племя на жизнь вольную и развитие самобытное»13.
Да и наука показала, что истина лишь частично становится доступной отдельным народам: все они подходят к ней своим вековым путем; все открывают в ней особые стороны; все стремятся обладать ею, но никто не может схватить ее в совокупной цельности, постигаемой только «соборным сознанием». Народность служит для всего человечества лишь орудием для более глубокого и полного проникновения в тайны природы и мысли.
Отсюда вытекает для нас настоятельная необходимость проверки своей отправной точки сличением ее с углом зрения других народов, необходимость дополнения и исправления своего плодами деятельности других.
Для нас немыслимо действительное самопознание помимо тщательного изучения наших ближайших родичей по крови и языку — славян. Всестороннее и внимательное ознакомление с их литературой и наукой, бытом и историей, раздвигая наш кругозор, спасает от крайне нежелательной исключительности и самодовольства, пробуждает ясное сознание общеславянских интересов и дает возможность лучше понять и уяснить свои особенности и недостатки, присущие всему «опально мировому племени» и служащие помехой для осуществления упований и чаяний всех его лучших представителей.
Нам нельзя поворачиваться спиной и к Западу – «стране святых чудес», по выражению родоначальника нашего славянофильства А. С. Хомякова14. Пока мы выносили на своих плечах борьбу с кочевниками, вырабатывали свой государственный уклад и расширяли свои пределы, народы Запада проделали великий исторический опыт, следствие которого явственно сказывается на наших глазах. Они достигли неоспоримых успехов во всех отраслях науки и искусства; они взошли на высоты материальной культуры и явили миру великие образцы подвижников истины и художников слова. Но у них же с поразительной яркостью обнаруживаются зияющие общественные язвы, выясняющие всю односторонность западноевропейской цивилизации.
Нам нельзя, однако, в слепом ужасе перед ними вырывать, — как все еще приглашают иные ревнители, — глубокой, непроходимой пропасти между «гнилым Западом» и нашим «во благополучии пребывающем Отечеством». Все человечество связуется ныне слишком тесными и несокрушимыми узами, чтобы народы отгораживались друг от друга пресловутой «китайской стеной»; да и в ней сделан теперь незаполнимый пролом. Живое взаимодействие народов лишь облегчает их совместную работу на благо общечеловеческой семьи. Надо только каждому ее члену, оставаясь самим собой, не гоняться за недостижимым, не рвать со своим прошлым и не покидать устоев, воздвигнутых трудами длинной вереницы поколений. Нет оснований считать путь, избранный Западной Европой, единственно верным и для всех обязательным! Нельзя усматривать в ее недавнем прошлом и настоящем точный показатель нашего будущего.
Для избежания пережитых ею и грозящих ей превратностей необходимо с особым вниманием и осмотрительностью взвесить хорошее и дурное в общественном строе и укладе жизни наших западных соседей, а не требовать ускоренного им подражания, не видеть наше единственное спасение в простой пересадке их учреждений и нравов на нашу почву. Такое наивное и слепое увлечение западноевропейскими порядками доживает в настоящее время свои последние дни. Его несостоятельность непреложно обличена научными изысканиями, посвященными сравнительному изучению судеб всех отраслей человеческого рода.
Еще недавно «всеобщая история» считала в сущности только западноевропейскую культуру достойным предметом для научных занятий, признавая лишь за ней мировое значение; остальные народы считались сырым материалом, предназначенным для восприятия благ западноевропейской цивилизации. К концу XIX века «всеобщая история» сознает свою ошибку и начинает все более преобразовываться во «всемирную».
Прежние узкие рамки раздвинулись под влиянием обстоятельного изучения как угасших уже древних цивилизаций, так и существующих ныне самобытных культур, начало которых теряется в густом сумраке прожитых тысячелетий. Европейцы были еще истыми варварами, когда в Индии и Китае процветала уже своеобразная гражданственность, об которую, на наших глазах, разбиваются в прах все усилия насадителей «истинной культуры». Однако события последних лет вовсе не знаменуют собой приближение «конца всемирной истории». Нет! Перед нами загорается заря нового, длинного дня: разрозненные и обособленные потоки только начинают сливать свои воды в единое, общее русло и в стоячих, казалось, озерах Востока замечается жизнь и движение. Человечество не исходило уже все дороги, не уперлось в глухую стену: народы только выходят, каждый со своим камнем, на постройку широкого и торного пути действительно мирового общения. И нам нечего ныть, отчаиваться в лучшем будущем и бессильно опускать руки; наоборот, мы должны приложить все старания, чтобы на этом мировом смотре наша кладка оказалась достойной великого народа.
К сожалению, в наше общество далеко еще не проникли твердые и ясные выводы современной науки. Оно все еще недостаточно знает свое родное и легковерно усваивает обобщения, без должных доказательств, как непреложную истину, как своего рода откровение. Запад по-прежнему остается поставщиком веяний и идей, заимствуемых без проверки и порождающих только умственный и нравственный сумбур. Крайности и извращения, встречающие стойкий отпор и дружное опровержение на месте своего происхождения, у нас принимаются за руководящие начала, за новые слова, вливающие жизнь в одряхлевший мир. Поклонники новизны пытаются водворить у нас культ силы, настроения и страсти, объявляют беспощадную войну «обанкротившемуся» разуму и суровой логике, усматривают спасение от наших болезней в скорейшем усвоении прелестей капитализма и кадят перед новым кумиром — босяками, выдавая их за носителей обновляющих идеалов…
Так заходит к нам с Запада сильное умственное течение, сулящее породить значительные осложнения, ибо оно обретает страстных поборников в среде нашего юношества, склонного, по самому возрасту, к увлечениям и совершенно неподготовленного к критическому рассмотрению, широкому, вдумчивому пониманию и борьбе за истину культурными средствами. У нас ему проповедуют быстрое и легкое усвоение готового мировоззрения по данной указке, окрашенной яркой исключительностью и нетерпимостью, а не выработку твердых убеждений путем самодеятельности, тщательного искания правды, продолжительного изучения представителей различных направлений человеческой мысли. Дело клонится к вербовке борцов в ряды определенных партий, а не к воспитанию самостоятельно мыслящих граждан, дорожащих спокойствием и благом своего Отечества. У нас ни семья, ни школа обыкновенно не дают подрастающим поколениям достаточного знакомства с нашей Родиной, ее государственным строем и особенностями исторической жизни и быта других стран, не раскрывают перед пытливой, юной душой постепенного хода их развития, не внушают правильного понимания пагубного значения насильственных переворотов и разрыва с вековыми устоями. Слепая вера в чудодейственную и всеисцеляющую силу революций находит пламенных исповедников лишь между горячими и неопытными головами, хотя тает как воск от света, проливаемого точным знанием. Ни природа, ни история не делают скачков и только медленное, незаметное для поверхностного взгляда, накопление благоприятных условий создает прочное улучшение. Не насилия, не революции вели и ведут людей к благу! Прозорливейшие мыслители всех времен бесповоротно осудили преклонение перед грубой силой, неспособной стать, по своей сущности, выше права; почти два тысячелетия назад провозглашены пророческие слова: «взявший меч от меча погибнет».
Конечный исход всех революций ясно показывает, что они не приводили к намечаемым идеальным целям. Сознание непригодности насилия, как средства к достижению желанных преобразований, пустило глубокие корни в более культурной среде западных народов, и даже значительная часть представителей крайних партий открыто предпочитает эволюционный путь революционному.
Исступленные вопли горсти «непримиримых» фанатиков не помогут разрушительному началу, таящему в себе самом собственное осуждение. Необходимо и нам постоянно помнить, что разум и труд — две руки, при помощи которых человечество в течение целых веков возводит величавое здание современной цивилизации.
Безвестные труженики завещали нам плоды, добытые их упорными усилиями, и тем самым возложили на нас священный долг сохранить и приумножить полученное наследие для потомства, расширить путь для счастья грядущих поколений.
Не пустые и звонкие слова, не боевые кличи и громкие речи, способные сладким дурманом опьянить юные головы, нужны нашей дорогой, терзаемой столькими общественными недугами, Родине. Ей нужна наша работа, медленная и утомительная, не показная и не блестящая, над искоренением упорной косности и грубого самомнящего невежества. Наше Отечество прежде всего нуждается в скромных тружениках, делающих свое «маленькое дело» ради подъема общего культурного уровня, являющегося следствием настойчивой работы каждого над собой, а не туманных стремлений к насильственным и коренным переворотам, заранее осужденным историей на полную неудачу: единственной зиждущей силой, выдержавшей вековые испытания, был и остается мирный труд.
Таковы основные воззрения, определяющие задачи журнала «Мирный Труд», подлежащие дальнейшему раскрытию и обоснованию на его страницах.

Примечания

Печатается (в сокращении) по предисловию к книге: Вязигин А. С. В тумане смутных дней. — Харьков, 1908. —

* См. статью «Возрождение средневекового настроения». Она была напечатана в «Русской беседе» за 1896 г. ( Примечания отмеченные звёздочкой принадлежат А. С. Вязигину. — Ред.)
** См. статью «Программы чтения для самообразования», помещенную первоначально в «Русской беседе» за 1895 г.

*** См. статью «Причины обострения университетских беспорядков», представляющую собой отрывок из письма к С. Ф. Шарапову, написанного в 1901 г. и напечатанного в «Бороздах».

1 Маркс Карл (1818–1883) — экономист, философ, публицист, деятель революционного движения, автор «Манифеста коммунистической партии», «Капитала» (не закончен) и др. сочинений, организатор � � � I� Интернационала — первой международной террористической организации.
2 «Мирный Труд» — научно-литературный и общественный журнал национально-патриотического направления, издававшийся в Харькове А. С. Вязигиным и ставший со временем лучшим провинциальным «толстым» журналом правого толка. Первый номер вышел в феврале 1902 г. В течение первого года вышло 5 выпусков журнала. В 1903 г. выпуск был приостановлен. С 1 января 1904 г. журнал стал выходить в обновленной форме с постоянным штатом сотрудников. В 1904–1906 годах «Мирный Труд» выходил 10 раз в год, а с 1907 г. и до конца 1914 г., когда издание было прекращено, выходил 12 раз в год.
3 «Харьковский Листок» — ежедневная газета, выходившая в Харькове в 1901–1905 гг.
4 Потебня Александр Афанасьевич (1835–1891) — выдающийся филолог, профессор Харьковского университета.
5 «Вестник Европы» — историко-политический и литературный журнал либерально-западнического направления.
6 Гредескул Николай Андреевич (1865–1941) — профессор кафедры гражданского права Харьковского университета, кадет, депутат I Гос. Думы от Харькова. В советское время преподавал в ленинградских вузах, написал книгу «Россия прежде и теперь» (1926), неоднократно обвинялся в моральной нечистоплотности.
7 Портсмутский мирный договор завершил Русско-японскую войну 1904–1905 гг. Договор был подписан 22.08[5.09].1905 г. в Портсмуте (США). Россия признала Корею сферой влияния Японии, уступила ей Южный Сахалин и права на Ляодунский п-ов с городами Порт-Артур и Дальний.
8 Буткевич Тимофей Иванович (1854–1925), протоиерей, профессор богословия Харьковского университета, член Государственного Совета, активный участник монархического движения.
9 Остроумов Михаил Андреевич (1847–1920?) — заслуженный ординарный профессор по кафедре церковного права Харьковского университета, редактор «Церковных ведомостей», «Харьковских губернских ведомостей» и др. изданий, один из инициаторов создания Харьковского отдела Русского Собрания.
10 Денисов Яков Андреевич (1862–1919) — профессор Харьковского университета, один из учредителей и активных деятелей Харьковского отдела Русского Собрания. Некоторое время редактировал «Харьковские губернские ведомости». Близкий друг А. С. Вязигина, оба были взяты в заложники, вместе и погибли.
11 «Великий, могучий, правдивый и свободный русский язык» — цитата из стихотворения в прозе И.С.Тургенева «Русский язык» (1882).
12 Но, следуя завету нашего великого национального поэта — «на поприще ума нельзя нам отступать» — цитата из стихотворения А. С.Пушкина «Послание цензору» (1822).
13 Недаром наш широко образованный мыслитель и поэт «все зовет народы в духовный мир, в Господень храм» и: «благословляет всякое племя на жизнь вольную и развитие самобытное» — автор имеет в виду А. С. Хомякова, первая цитата взята из стихотворения Хомякова «Не терпит Бог людской гордыни».
14 Хомяков Алексей Степанович (1804–1860) — выдающийся богослов, философ, поэт, публицист, один из основоположников славянофильства.

Вязигин А. С. Манифест созидательного национализма / Составление и комментарии А. Каплина и А. Степанова; Отв. ред. О. Платонов. — М.: Институт русской цивилизации, 2008. сс.34-52