Ильин ‒ великий и многоуровневый

Послесловие к интервью Юрия Трофимовича Лисицы: О причине нападок ненавистников на Ильина: «Здесь русский дух…»

Верно сказано Юрием Трофимовичем, что Иван Александрович Ильин был человеком цельным. Это значит, что свое мiровоззрение он проявлял на всех уровнях своей жизни и деятельности. Он был и православным мiрянином (РПЦЗ), и политиком (в «Русском колоколе» использовал псевдоним «Старый политик»), и публицистом (статьи в «Возрождении» и многих других изданиях), и притом в этой публицистике был выдающимся идеологом (поднявшим на новый уровень смысл Белого движения), а в своих книгах, конечно, и философом, и даже богословом (хотя и на основе философского подхода), и ‒ на этой идейной основе, помимо всего, ‒ также и правоведом, искусствоведом, литературным критиком (примечателен его глубокий разбор творчества И. Шмелева, И. Бунина в книге «О тьме и просветлении»). Поэтому и оценки Ивана Александровича должны быть всегда «в рамках жанра», то есть своя на каждом из этих уровней.

«Нелюбовь» к Ильину нередко происходит именно из-за смешивания «жанров» и уровней, а также из-за плохого знания истории, когда к творчеству, поведению и нравственному выбору деятелей прошлого соответственно тогдашним реалиям применяются критерии и лексика сегодняшнего дня. А ненависть ‒ из-за неприятия всей совокупности его мiровоззрения ‒ разве оно доступно, например, восприятию таких потомков Швондера, как Чубайс, или потомков Шарикова наподобие Прилепина, Спицына, Гоблина и их щенят из РГГУ, обвинивших Ильина в пресловутом страшном «фашизме»? Да и нынешний начальник «Высшей школы им. Ильина» при этом либеральном рассаднике (экзотерист-евразиец Дугин) очень далек от Ивана Александровича мiровоззренчески и явно поставлен руководить государственно-утилитарным «обрезанием» восприятия Ильина в Олигархате РФ соответственно его нынешним потребностям. (Поэтому о причине и цели цитирования Ильина нынешним президентом РФ тут не стану рассуждать, тем более что это и так ясно в сравнении с другими его высказываниями и со всеми достижениями четвертьвекового правления, особенно его ресоветизацией, крестоповалом и мигрантизацией.)

Нелишне тут отметить, как менялось мое отношение к Ильину в течение жизни.

Познакомился с ним я не сразу: первый год (1976) моего неофитского эмигрантского самообразования в Мюнхене проходил под влиянием книг парижских философов: Бердяева, о. С. Булгакова, Г.П. Федотова и их коллег из их либеральной юрисдикции. Несмотря на более позднее уточнение их свободомысленного «жанра» ‒ в его границах всё же приобрел много полезного в области социальной философии и идеологии.

Когда я сблизился с НТС (а в те годы он еще сохранял фашистско-корпоративную идеологию 1930-х годов) и переехал во Франкфурт, глава НТС Е.Р. Романов дал мне для самообразования (и для выбора возможных перепечаток в «Посеве») двухтомник «Наши задачи». Ильина в НТС с довоенного времени очень чтили, он сам сотрудничал с НТС, где его считали своим идеологом. Честно признаюсь, что к правильному восприятию его я еще не был готов, и особенно мне не понравился его «пышный стиль», я сказал Романову, что в моем представлении наша пропаганда на советских людей должна быть проще, поскольку «пышные идейные призывы» в официальной идеологии там оскомину набили. Но при этом я исходил только из внешних языковых соображений, тогда как суть публицистики Ивана Александровича и затем его книг на меня не могла не повлиять. Так «Наши задачи» стали идеологической основой моего дальнейшего десятилетнего самообразования в «университете» НТС, дополняемого духовным наследием авторов РПЦЗ, открывшим мне историософское понимание России (чего у Ильина я не нашел, и в этом снова увидел его «минус»; как однажды сказал Юрий Трофимович на конференции по Третьему Риму, у Ильина такое понятие вообще не встречается).

После ухода из «Посева» в свободное плавание и возвращения в Мюнхен, для подготовки «Миссии русской эмиграции» мне пришлось, вследствие наглядного столкновения с русофобией «третьей эмиграции» (ее оплотом на Радио «Свобода» и войной с ней её русских сотрудников), пришлось вплотную заняться ильинской «мiровой закулисой» из «Наших задач», то есть  изучением масонства и еврейства ‒ благо в Баварской государственной библиотеке для этого имелась богатейшая литература. Тут я понял, почему Ильин не уточнял, что он имел в виду под этим термином: видимо, он, живя в Швейцарии без права на политическую деятельность, не хотел осложнять себе жизнь конфликтом с властями и с этой «закулисой», доминирующей во всем западном мiре и только что добившейся тогда во Второй мiровой войне победы над своими европейскими противниками: правыми национально-корпоративистскими «антисемитскими» режимами, пытавшимися сопротивляться разложению своих народов масонской «единственно истинной демократией».

Вероятно, Иван Александрович не хотел напоминать победителям и о том, что в 1930-е годы он симпатизировал здравой части этого «антисемитского» национального сопротивления Новому мiровому порядку, видя здравомысленные авторитарно-корпоративистские положения и в «национал-социализме», хотя и не принимая новый германский режим в целом. Нужно напомнить, что уже с 1920-х годов бóльшая часть русской эмиграции, включая правоцентристское «Возрождение» П.Б. Струве и все русские антикоммунистические организации, считали тогдашний фашизм (весьма разнообразный, в т.ч. основанный на католическом социальном учении) не только привлекательным идеологически, но и единственным возможным союзником белой русской эмиграции в борьбе за освобождение России. (См.: «Миссия русской эмиграции», главы 10-12 и 16-17.)

Нужно сказать, что Ильин не присоединялся к самому правому лагерю эмиграции, поскольку там далеко не всё было на должном для философа-интеллектуала уровне из-за примитивности некоторых крикливых лидеров, особенно среди т.н. «легитимистов» «Императора Кирилла I».  И вообще Ильин в более молодом возрасте (имея к тому же более либеральные взгляды) по такой же причине не симпатизировал черносотенцам, надо полагать и под влиянием их очернения в российской печати. В этом интервью Ю.Т. Лисица упоминает: «Статья Ильина «Черносотенство – проклятие и гибель России» вызвала резкое возмущение правой русской эмиграции». Помню, что сам же Юрий Трофимович указал, кажется, в примечании к ее публикации в собрании сочинений Ильина, на его объяснение: «Мое заглавие было просто «Черносотенство»…», ‒ то есть заостренный заголовок дала редакция газеты («Слово». Рига, 1, 2 и 3 марта 1926 г.).

Во всяком случае, в то время Иван Александрович недостаточно провел границу между верным содержанием черносотенства и его «обскуратизмом и национально-мстительной правизной», ‒ это и вызвало возмущение правой эмиграции, тем более с таким провоцирующим заглавием статьи. Ю.Т. Лисица в «Переписке двух Иванов» опубликовал и слова Ильина о Всезарубежном Соборе РПЦЗ в 1938 году: «Состав Собора был такой, что если бы я на него поехал, то я задохнулся бы от отвращения к мобилизованному там черносотенству, с привлечением целого ряда заведомых агентов Германии, руководивших травлею против меня», ‒ но всё же это лишь в личном письме и в виде реакции на личные причины (конфликт с отдельными участниками Собора из Германии, глупо обвинявшими его в масонстве), а не на сам Всезарубежный Собор, который, кстати, вынес мудрое решение об отношении к правым (профашистским) организациям в Русском Зарубежье. Думаю, что не стоит это ставить Ивану Александровичу в заслугу для защиты его от глупых обвинений в «сотрудничестве с гитлеровцами» и т.п. Но и считать, что таким он остался на всю жизь и это было главным содержанием его мiровоззрения (как утверждает В.М. Острецов) ‒ это запальчиво и неумно; это та самая критика справа от «супербдительных черносотенцев».

И уж совершенно безупречная с точки зрения Православия (что признано архиереями РПЦЗ) книга Ильина «О сопротивлении злу силою» совсем не нуждается в защите «оправдательным» суждением иностранного автора, что «она излагает некоторые определенные сомнения в самой идее отнесения войны к категории “справедливой”…». Тем более что у Ильина таких сомнений вовсе не было.

Уже в «Русском колоколе» в 1928 году Ильин четко отделяет положительные стороны фашизма (а это в сущности европейсое «черносотенство») от отрицательных. Но беда нашего времени в том, что левые и либеральные пропагандисты (особенно советские) прочно прилепили термин «фашизма» только к гитлеровскому режиму и этот ярлык вообще стал синонимом чего-то ужасно преступного, античеловеческого, изуверского, садистского. И якобы «фашизм осужден Нюрнбергским Трибуналом», ‒ чего не было: осудили нацистских преступников и гитлеровский режим (хотя и изрядно демонизировали его, приписав ему немало фальшивых страшилок). В СССР на Гитлера свалили и много своих преступлений: расстрел польских офицеров в Катыни, взрывы Киево-Печерской Лавры и Крещатика в 1941 году, и другие разрушения инфраструктуры советских городов при отступлении, да и страшное число потерь на фронте и в тылу, в чем были виноваты не только немцы.

Тут я перейду еще к одной теме, затронутой в интервью: положительное отношение Ильина к победам Красной армии в советско-германской войне. С моей точки зрения, следует внести корректировку в приводимые Юрием Трофимовичем указания на то, что во время войны «он всегда был на стороне русского народа и его боевого духа, его исторических войн и побед. В частности, две статьи 1942 года «Бой у Волги» и «Стратегическое значение Волги» содержали серьезную информацию и аналитический анализ положения на фронтах. Мы, русские, впервые узнали из статей Ильина о жесточайших битвах под Ржевом и огромных потерях, понесенных нашей армией; о скорби Ильина по павшим солдатам и его вере в дух и победу русского народа».

Иван Александрович судил об этом издалека, не имея достаточной информации о страшной цене и методах «советского героизма», разумеется, не зная еще о том, что защитив свою страну, советские воины защитят и свой нисколько не изменившийся после победы антинародный карательный богоборческий режим, продлив его преступления, в том числе его коммунизацию «освобожденной» Восточной Европы, что Ильин сразу же резко осудил в статье «Они аннексировали». Вот цитата оттуда о «русском солдате» ‒ сравним ее со второй ильинской цитатой Путина.

«Русская армія неотдѣлима отъ своего народа: она есть воплощеніе его воли, его силы, его храбрости, его разума. Намъ естественно гордиться ея доблестью; но не ея покорностью интернаціональнымъ коммунистамъ; и не ея политическимъ малодушіемъ; и не ея національнымъ безразличіемъ. И все это рѣшительно не означаетъ, что она призвана нападать на всѣхъ сосѣдей, разбивать ихъ арміи и порабощать народъ за народомъ….
Ни одно достиженіе Совѣтскаго государства (если таковыя въ дѣйствительности имѣются!) — не есть достиженіе русскаго народа: что изъ этихъ «достиженій» переживетъ крушеніе компартіи? Что останется Россіи отъ всѣхъ этихъ «пятилѣтокъ», индустріализацій и прочихъ затѣй, осущесвляемыхъ на костяхъ и на крови русскихъ людей? Неизвѣстно. Но чудовищная убыль населенія, деморализація отъ тоталитарнаго режима, вырожденіе культуры, море страданій и униженій, — уже вошли въ исторію русскаго народа. Такъ обстоитъ и во внѣшней политикѣ: «взятое» Совѣтами — уже пережито всѣмъ остальнымъ міромъ какъ возмутительное противоправіе, совершенное «русскими»; и кто въ мірѣ примирится съ увѣковѣченіемъ этого «грабежа» и «насилія»?! Поэтому всякая совѣтская «аннексія» не только не имѣетъ шансовъ сохраниться, но грозитъ Россіи (какъ было съ Германіей послѣ Гитлера) — карающей расплатой за счетъ ея собственныхъ исконныхъ территорій».

В 1947 году он написал также статьи «Совѣтскій Союзъ — не Россія» и О совѣтской Церкви , которые также свидетельствуют о его отношении к «победе Русской армии».

Примерно так же во время войны к этим «победам русского народа» ситуативно-эмоционально относились Деникин и Бунин, после войны осознавшие свой наивный патриотизм и осудившие политику СССР, как и насильственную выдачу Западом на расправу миллионов антикоммунистов, включая воинов власовской РОА. (См. Обращение А.И. Деникина 1946-го года в биографической статье о нем.)

Военно-патриотическое заблуждение части русской эмиграции продемонстрировала и волна послевоенного патриотического «возвращенчества», в том числе в советские лагеря… (Бунин, заметим, сразу отказался «репатриироваться».)

А что касается приглашения Брюшвейлера (по поручению НТС) «вступить в «Правительство» генерала Власова», то, скорее, главной причиной отказа был не советский патриотизм Ильина, а его довод, изложенный в первом же пункте: «1. Германия, как и следовало ожидать, безнадежно проиграла войну: это гиблое место, тонущий корабль; это не место для политической акции». Что это было за «правительство» (провозглашенный в Праге в ноябре 1944 года «Комитет Освобождения Народов России» со статусом независимого российского правительства), кто в него вошел, на каких условиях сотрудничества с Германией ‒ всего этого Ильин не знал. Полагаю, он не отказался бы вступить в такое правительство в случае военного переворота в Германии (такие планы немецкий генералитет вынашивал) и победы Русского Освободительного движения.

К сожалению, не рассмотрел Иван Александрович главное: геополитическую суть и историософский смысл Второй мiровой войны, в которой единственным реальным победителем в долгосрочном плане стала та самая «мiровая закулиса», расчистившая в Европе сопротивление своему царству антихриста. Впрочем, не касаясь Второй мiровой войны, в «Наших задачах» Ильин предвидел падение СССР и его разрушение мiровой закулисой: СССР (как «победитель фашизма» мавр сделал свое дело…) постигла именно та участь «расплаты за счетъ ея собственныхъ исконныхъ территорій», предсказанная Ильиным.

Заключая, опять-таки скажу, что к любому великому человеку следует относиться по-православному, не делая из него безгрешного кумира, но с благодарностью воспринимая его мудрое творчество и защищая от русофобских клеветнических нападок (со стороны как либералов, так и совпатриотов), не прибегая, однако, в его защите к аргументации его временными ситуативными высказываниями. Ильин в этом совершенно не нуждается.

М.В. Назаров
3.4.2025

См. также:
21.12.1954. — Памяти философа Ивана Александровича Ильина