«Времена изменились, и теперь стало необходимым выяснить себе наши начала, доказывать себе самим, что наши начала отличны от иноземных».
Д. А. Хомяков «Православие, самодержавие, народность», Монреаль, 1983, стр. 106.

Определение «православная монархия» обозначает, что наша русская монархия в действительности является таким строем, который на Западе формально принято называть «конституционной монархией», подразумевая под этим «ограниченную монархию». С той лишь разницей, что форма, способ и содержание этих ограничений иного порядка. В то время, как западноевропейская политическая мысль ищет ограничения верховной власти путем формальных и условных урезываний её прав и полномочий и путем сокращения её привилегий, с целью их всё более широкого распространения на правящую элиту, при одновременном юридическом фиксировании этих урезываний и сокращений, русская политическая мысль подходит к этой проблематике с противоположной стороны, а именно со стороны общественного служения как верховной власти, так и вообще всех властей, каковое требует отчета перед Богом, перед людьми и перед собственной совестью.

Православный монарх ограничен прежде всего своей собственной христианской совестью, и тысяча лет нашей истории нам эмпирически подтверждают, что эта совесть одного человека вернее многих юридических формальностей. Но, в дополнение, православный монарх ограничен учением и дисциплиной Христовой Церкви, значение и силу каковых и сравнивать нельзя с никакими надуманными человеческими учреждениями или оговорками.

В высшем юридическом смысле, православный русский государь, со времён Святого Владимира, не мог принять никакого трансцендентного государственного решения без совета с Церковью. Идеал созвучности (симфонии) законности в государстве со святостью в Церкви, провозглашенный императором Юстинианом Великим в его Шестой новелле как высшее обеспечение политического блага, привел на Руси к постоянной взаимной связи между ними. Эта взаимная связь «создала обычай со времен Св. Владимира приглашать на совет высших церковных иерархов.

Об этом политическом значении церковной иерархии московские послы говорили полякам уже в 1610 году. Официальная формулировка московскими послами этого нашего «конституционного» начала гласила: «Изначала у нас в Русском царстве так велось, если великия государственныя или земские дела начнутся, то великие государи призывали к себе на собор патриархов, митрополитов и архиереев и с ними о всяких делах советовались, без их совета ничего не приговаривали». (М. В. Зызыкин «Патриарх Никон», Варшава, 1938 г., стр. 9).

Посему, с конституционной точки зрения Российского Государства, спровоцированное отречение Государя Императора Николая Второго не было действительным, ибо оно не было совершенно c предварительным согласием с Русской Церковью, не говоря уже о том, что вообще в нашем политическом строе не существовало юридической фигуры отречения.

Против такого православного возглавления Верховной Власти в Российском Государстве можно выдвинуть только лишь два возражения (кроме, конечно, чисто враждебных возражений по отношению к православию и к России вообще):

1. Нехорошо, неправильно и невозможно навязывать верховной власти всего государства одну религиозную веру или идею.

2. Вообще, такая верховная власть, с религиозно-мистическим фундаментом, в наши дни никак не подходит.

Однако, если ближе к ним присмотреться и лучше в них разобраться, эти два возражения не выдерживают ни малейшей критики. И в наши дни не только успешно продолжают существовать, но и наново основываются государства с верховной властью (да и не только верховной), морально и юридически связанной с определенными религиозными или мистическими верованиями и вытекающими из них мировоззрениями, не только не разделяемыми всем населением данного государства, но даже и его большинством. Причем, такое юридическое сцепление верховной власти с определенными религиозными верованиями можно наблюдать в самых разнообразных режимах.

В Англии мы наблюдаем ряд курьезных положений: её государственный режим считается конституционной монархией, но она не имеет писаной конституции; её глава государства является одновременно и главой Англиканской Церкви (что, с христианской точки зрения, считается ересью), к которой не принадлежит большинство населения ни в самой Англии, ни во всём Британском содружестве; и, кроме того, этот же глава государства, несмотря на такое возглавление Англиканской Церкви, всё же являющейся Христианской, как бы «экс-офисио» занимает почетное ведущее место в иерархии одной весьма сильной нехристианской мистериальной корпорации, каковую тоже никак нельзя отождествить с большинством населения. В верхней палате парламента Англии, в Палате Лордов, участвуют «экс-офисио» 26 «духовных лордов» (lords spiritual), т. е. архиепископов и епископов Англиканской Церкви.

В некоторых американских республиках, глава государства формально по конституции должен принадлежать к римо-католической Церкви, как, например, это было до недавнего времени в Аргентине, несмотря на провозглашение той же конституцией полной свободы вероисповедания (Конституция Аргентинской Республики 1853 года по форме и по духу была весьма похожа на конституцию США, за некоторыми исключениями, в том числе и этого предписания, касающегося вероисповедания президента республики). В других американских республиках, по традиции, принятие власти новым президентом неизбежно сопровождается известными символическими ритуалами или жестами, чисто мистериального характера, тоже отнюдь не разделяемыми большинством населения.

В Японии император принадлежит к шинтоизму, религии не объединяющей большинство населения этой страны, что отнюдь ему не препятствует быть и сегодня символом единства всей нации.

Никому и никогда в голову не приходило требовать от мусульманских стран, представляющих значительную часть всех государств, составляющих ООН, чтобы они 3 произвели полное отделение своих – весьма разнообразных – политических режимов от магометанской религии.

В свою очередь, такое современное государство, как Израиль (именно государство, так как оно не определяет себя ни как республика, ни как монархия), связано многочисленными и многообразными способами с иудейской религией. Относится это не только к общим государственным символам, к её властям – особенно судебным, – но и ко всему государственному законодательству, имеющему, как таковое, нормативно- принудительную силу по отношению ко всему населению, а не только по отношению к иудеям. Как известно, в Израиле живут как евреи, так и христиане, магометане, и даже просто атеисты. (Между прочим, израильское законодательство передает в руки ортодоксального Раввината решение о том, кто может стать евреем, а также отрицает право продолжать себя считать евреем всякому еврею, перешедшему в другую веру, за исключением того случая, если еврей станет просто атеистом). Но и неверующие евреи могут заключать только религиозные браки. Как верующие, так и неверующие евреи считают еврейскую религию не только лишь простой религией, но и национальной культурой и народной историей своей страны, в чем они, конечно, правы.

Точно так же и православие является народной культурой, историей и духовным стержнем России. Посему, всякое стремление удалить православие из общественно-политической жизни нашей страны является просто грубой и нахальной попыткой врагов России нанести ей самый существенный и максимальный ущерб. Значит, исходя из вышесказанного, очевидно, что оппозиция по отношению к любой связи между Православием и Русским Государством не исходит из принципиального неприятия связи между религией и государством вообще, а из неприятия связи именно с Православием.

В жизни православной Церкви, по её учению, принимают полное участие и миряне. Высшим представителем мирян в Христовой Церкви, со времен Святого Константина Великого, был Православный Царь, – не как глава Церкви, как это с еретическим уклоном истолковано в Англии, – а как староста и нотариус Вселенской Церкви (с правом обнародования церковных законов, но без церковного законодательного права), как блюститель внешнего в ней порядка и благолепия, и как представитель мирян в их традиционном праве участвовать в выборе епископата. Алексей Хомяков сформулировал предельно четко эти функции Православного Царя, называя его «народоначальником в делах церковных», в своей статье «Несколько слов православного христианина о западных вероисповеданиях», впервые вышедшей на французском языке в Париже в 1853 году (Алексей Хомяков, «Избранные сочинения», Изд. Им. Чехова, стр. 234-236).

Кроме того, эта роль православного монарха весьма удачно совпадает с общеисторической ролью монархии вообще как носительницы не только верховной, но и высшей судебной власти. Как известно, судебная власть, даже в чисто выборных политических режимах, не всегда выбираема, и даже очень часто является несменяемой и пожизненной. На перспективу слияния верховной власти с судебной в свое время указал Отто Габсбургский. (Эта перспектива была разобрана в № 1049 «Нашей Страны» от 21 марта 1970 года, в статье «Монархия будущего»).

В будущей России роль монарха как несменяемого и пожизненного возглавителя Высшей Судебной Власти, наряду с остальными его прерогативами, не только бы обеспечила правовой порядок в нашей стране, в том числе и предохраняя её от нового партийно-идеологического рабства, но и исполнила бы изначальное, у самых наших государственных истоков свободно выявленное, народное желание «правления по праву». Совпадая в этом с нашим религиозно-мистическим воззрением на истинную природу и миссию царской власти: «Царь, сидящий на престоле суда, разгоняет очами своими всё злое» (Притч. 20, 8).

И.Н. Андрушкевич
«Наша Страна» № 1717, от 18 июня 1983 г.
(Русские тетради. Историко-политические анализы и комментарии. Буэнос-Айрес, № 52, май 2020.
kadetpismo@hotmail.com
http://i-n-andruskiewitsch.blogspot.com.ar

Источник: https://rusidea.org/250953829