В. Н. Лешков (1810-1881 гг.) известен сегодня сравнительно небольшому кругу специалистов правоведов как русский учёный – юрист, отстаивающий вопреки духу времени, возобладавшему во второй половине 19-го века среди юристов России основные положения исторической школы права и один из отцов основателей, так называемого полицейского или, по его терминологии, общественного права. И это, конечно, верно. Но, хотелось бы обратить внимание на его мысли об основных началах корпоративно-сословного построения государства и общества, высказанные им ещё в 1958 году, то есть задолго до Л. Тихомирова и прочих апологетов, включая европейских первой половины 20-го века и, уверены, во многом, пусть опосредованно, повлиявшими на их взгляды. По нашему мнению, ему удалось с убедительной ясностью изложить суть органического понимания государства. Так, после прочтения нижеприводимого текста совершенно ясна будет формула в её подлинном смысле «Все в государстве, ничего вне государства, ничего против государства» известного персонажа европейской истории трактуемая обычно в смысле подавления человека государством. Публикуем Предисловие и главу Общие понятия о предмете и значении общественного права из капитального труда Василия Николаевича «Русский народ и государство». В них изложены его основные теоретические постулаты.

История Русского Общественного  права до XVIII века

ПРЕДИСЛОВИЕ
Недовольно для составления понятия о государстве вообразить себе какую-нибудь сумму отдельных лиц, с политическим союзом или чем-то вроде купола над этой суммой. Из отдельных лиц как атомов государства, сколько бы их ни было, никогда не составится государство или гармоническое, во всех частях, связное общественное здание. Напротив, между частными лицами, или частным, гражданским элементом, и между государственным союзом, или общим, политическим элементом, происходит во всей истории антагонизм, который для своего разрешения требует посредствующих соединений. Частные лица должны входить в них, вступая то в случайные, условные связи — в гражданское общество Гегеля или в договорные общины некоторых русских исследователей, — то в общественные союзы, органические, необходимые, каковы семья, общины, сословия, которых вещественные и духовные связи одни в состоянии скрепить неразрывно и вечно союз государственный. Эта посредствующая среда, это соединительное звено, это промежуточное существо в государстве есть государственное общество, которое, живя своею особною жизнию, должно иметь свои права и свою систему прав, рядом и наравне с правами частных лиц и правами государства.

По закону человеческого развития сначала являются в истории частные личности, которые, не быв поддержаны взаимным общением, без упорной и счастливой борьбы поглощаются государственным элементом. Так было в Древнем мире. После того выходят на арену истории личности, в их соединениях, в общинах, которые по своей исключительности уничтожают всякое государственное единство, как было в средние века, пока не настал новый период для явления государств в их полном составе и с общим, торжественным шествием к развитию. Понятно, что общество в нашем смысле было стеснено особенно в Древнем мире, от которого юристы наследовали атомистический взгляд на государство как учреждение для обеспечения гражданского права, а публицисты — учение о безразличности государственного союза, и таким образом те и другие обходили молчанием целую массу юридических явлений общественного права.
В русской истории общинность и община служат явным признаком и выражением для бытия и деятельности государственного общества. Эта общинность впервые документально является в Русской Правде, заставляя искать для себя объяснения в акте заселения Руси, и продолжает существовать до нашего времени, оправдывая самою вековечностью свое значение национального. Национальное — вечно, необходимо, будучи связано с кровию, плотию, со всем существом народа. Представьте, что англичанин, француз или русский перенесены вдруг в среду чуждого им народа; они станут там говорить чужим языком, но долго изменяя его на свой прежний склад и лад. Таково свойство всего национального, и таково свойство общинности русского народа, служащей объяснением для всего общественного в Руси.
Показав, на основании исторических явлений и юридических соображений повсюдную необходимость государственного общества, автор «Истории общественного права» делает попытку начертать систему прав, принадлежащих этому обществу, по русским законам. Задача автора — двояка, требуя от него изложения предмета в историческом и в догматическом виде. Здесь представляется читателю история общественного права в России, доведенная до Петра Великого и предшествуемая общими объяснениями по всем частям и вопросам этого права.

Общие понятия о предмете и значении общественного права

Как историческое явление народной жизни, как жизнь народа и народ, в его общей, органической жизни, государство имело в истории свои периоды образования, свои фазы развития, порождавшие особенность в его быте и деятельности. Различие государств древних от средневековых и средневековых от новых, равно как различие западных между собою и вместе от Русского государства — все это исторические факты, доказанные, несомненные и, прибавим, необходимые, по различию того отношения, в которое человек может быть поставлен в государстве к общему, к управлению, к гражданскому союзу. Сила человека в общении, в обществе, без которого он ничего совершить не может и в котором нет для него разумно-невозможного. И человек ищет общества, ищет соединения для развития своей личности и обеспечения своей свободы. Посему, естественно, что частное уступает общему и подчиняется общему; но также естественно, чтобы общее признавало и осуществляло разумные права частного. Между тем в государствах древности, за известными исключениями, частное, человеческое почти совершенно исчезало в общем и почти не имело отдельного бытия, признанного государством; а в средние века общее, долженствовавшее подчинить себе частность, не могло распространиться на весь быт народа и не могло развить из него государства, которое только вследствие борьбы, только с конца средней и начала новой истории получило устройство, послужившее основанием для государственного быта Западной Европы. Наконец, нельзя не заметить, что образование государственного союза в нашем Отечестве имело свой собственный путь и свои особенные условия.
Столько различия в природе государств не могло не породить различия в их интересах, задачах, целях, предметах и средствах управления. В древних государствах не только религиозные идеи поглощали все частное и личное, но и политика играла ту же роль в Египте, Греции, Риме. Влияние на государственное устройство древних обществ, приписываемое преданием известным личностям — Миносу, Ликургу, Солону, Нуме, дает уже чувствовать, что древние государства устроялись как бы по заданной идее, по одной идее, или по отдельным интересам классов, аристократии, демократии, олигархии, не составляя результата всей народности. Да и по внешнему виду древние государства были скорее городами, ?????, civitas как Ниневия, Вавилон, Спарта, Рим, которые действием ума, характера, силы, счастья овладевали пространствами более и более обширными и подчиняли себе население и племена более или менее разнообразные, и свою волю — волю единичную в монархиях или собирательную в республиках — делали законом для всех поселений, на всем покоренном пространстве. Целью такого государства была преимущественно безопасность или самостоятельность, поддержание своего могущества во внешних сношениях да установление юридических норм для жизни различных элементов своего населения. В достижении этой цели заключалась вся задача управления, которое оставалось более или менее спокойным зрителем всей остальной, внутренней, собственно человеческой жизни. Не безопасность существовала для целей жизни, а жизнь была приносима в жертву безопасности и, как бы в противоположность учению древних астрономов, по которому все небо существует для одной земли, древние политики поставляли добродетель, ???r?, virtus граждан в пожертвовании всем человеческим политическому, и только по мере этих пожертвований сообщали права гражданам. Кто не имел чем принести такую жертву, тот не мог пользоваться правами.
In pretio pretium nunc est: dat census honores,
Census amicitias; pauper ubique jacet.
Ovid. I. Fast (прим. 3).
Центральное общество тяготело над другими городами, как эти частные центры тяготели над своими гражданами, которые, со своей стороны, тяготели над всем, что не было полным гражданином, от членов семьи до клиентов и рабов. Посему даже Греция и Рим осуществили свободу только в высших, малочисленных слоях своего населения, осудивши остальное на тяжкое рабство. Понятно, что в таком государстве и в его управлении не осуществлялась жизнь всего населения; государство и его управление не обнимали собою всего народа; государство и его управление не знали народа и его человеческой жизни. Отдельная личность не могла вызвать общего признания или государственного содействия своим целям; и частное, человеческое, предоставленное отдельным усилиям частных лиц, было лишено полного, надлежащего развития. Частные люди, как люди, искали для себя богатства, удобств, обеспеченных высших наслаждений и человеческого образования; государство только не мешало их усилиям, не думая, впрочем, облегчить успехи частных лиц, а тем менее им содействовать. Только обычаи да народные поверья, иногда предрассудки служили руководительными правилами для лиц в деле их частных польз и потребностей. Отсюда бесконечное и притом случайное различие в народной жизни древности; в чем сходятся народы новые, тем различаются древние. Одно население занимается там только земледелием, презирая, часто даже преследуя скотоводство, как египтяне, ремесла и торговлю — как греки и римляне; другой народ исключительно посвящает себя ремеслам и торговле, мореплаванию и торговым путешествиям, как финикияне, карфагеняне; в одном городе той же народности, например греческой, цвели искусства и науки, в другом, тут же рядом с ним, — закон изгонял те же науки и искусства. Сама религия народов языческих не могла принять объективной формы, оставаясь предметом частных, личных воззрений. Возбудить в народе тот или другой род не политической, а народной деятельности, те или другие собственно человеческие потребности, понятия, наклонности, способности или сделать общими известные правила нравственности, чести, веры — все это не входило в состав древней политики; входя же, теряло свое самостоятельное значение и обращалось в средство для политических целей1.
Западные, равно как восточные, общества средних веков представляют совершенно противоположную картину. Средневековые общества являются первоначально в виде целых племен и народов, занимавших собою обширные пространства, без сильных средоточий, без общей определенности, сначала даже без оседлости. И если в древности государство оставалось при городском устройстве и после совмещения в себе частей самых разнородных, то в средние века общественные соединения долго отзывались народными, без ясных признаков политической связи. И названия для обществ были заимствованы от имени народа и земли или его поселения, как, например, Deutchland, England, Holland и т. д. Главнейший действующий элемент в истории этих обществ был народ с его составными элементами, частными лицами и их соединениями по единству образа жизни: одни занимаются земледелием, другие ремеслами, иные войною, другие делами духа, и притом так, что каждый в своей деятельности видит последнюю цель своего существования. Легко соединяются и сливаются лица с лицами однородными, с товарищами по занятию, с единомышленниками по убеждению; и в этом соединении по частному интересу успокаивается личность, это соединение она считает последним, высшим единством. Более высокого, гражданского, политического соединения не ищет и не терпит средневековая личность. Очень понятно, что таким образом политический элемент теряет свое античное значение и в средневековом обществе на место гражданина выступает человек с его нуждами, задачами, притязаниями, интересами, равно как с представителями этих интересов — общинами, корпорациями, классами. Являются вопросы о богатстве, промышленности, народонаселении, образовании, вообще о человеческих нуждах и потребностях; каждый из этих вопросов и интересов проводится и развивается своим особым представителем, классом, сословием: но представители, классы, корпорации, не замыкаясь никаким высшим, общим началом, по мере самого успеха в одностороннем своем развитии, приходят в столкновение, в борьбу, замиряясь только для совместного противодействия общему, политическому единству. Церковь одна составляла собою общую связь для народов средней истории; в политике нельзя было говорить о пожертвовании частного в пользу общего и скорее можно видеть во всем господство частного над общим2.
Только признавши интересы корпораций и классов своими общими интересами; только принявши на себя содействие этим интересам и их развитию; только представивши более счастливые обеспечения для интересов общин, новые государства могли сомкнуть самые общины и корпорации в единство политическое. И с этой поры государство существенно изменилось. Не ограничивается новое государство охранением внешней безопасности, но делает предметом своего управления все вопросы народной, человеческой жизни. Все, чем дорожит общество, сословие, частное лицо, — все это дорого для государства; все, что свято для общества, сословия, частного лица, — все это свято для государства. Со своей стороны, частные лица, сословия общества, ища своих человеческих интересов, дорожа своими истинными целями, ищут польз и выгод государственных и, жертвуя своим убеждениям, чести, нравственности, религии, жертвуют общим государственным убеждениям. Только о новом государстве, о государстве новой истории можно сказать, что оно есть то единство народа, которым человеческие идеи проводятся в жизнь, осуществляются и возводятся в значение объективных начал и законов. Государство новой истории не есть только форма жизни, сосуд жизни, а сама жизнь и дух, сила и деятельность. Есть в народе известная система религиозных верований, государство объявляет эту систему объективной догмой, видимой Церковью, исповеданием народа, с политическими правами свободы, терпимости и неприкосновенности. Есть в народе известная сумма нравственных убеждений и теоретических понятий или воззрений, государство приводит их в свое общее сознание и на этом основании установляет свои положительные законы о добре и зле или праве и свои учреждения относительно постепенного образования различных поколений. Существуют в народе известные правила об устройстве его вещественного быта, богатства, удобств, обеспечения его жизни; государство заимствует оттуда начала, необходимые для развития и сохранения богатства и населения. С исчезновением античного построения государства как продукта единичной воли фараона, или частной воли города, и с появлением государства, основанного на сосредоточении в единство общей воли, мы отвергаем как нелепость положение, будто бы государство не имеет никакой веры, никакого чувства, никакой системы нравственности, — keine Religion, kein Mitleid, keine Sittlichkeit. Напротив, христианские государства, приводимые в движение идеями и управляемые убеждениями и понятиями права, заключают в себе все богатство вещественного и духовного благосостояния, состоят, видимо, из общества и народа и имеют три главных, основных интереса: политический, гражданский и общественный3.
Политический интерес, обнимая собою внешнюю самостоятельность государства и внутреннее государственное устройство, поддерживается и достигается посредством дипломатических сношений, войск, флотов, финансов, государственных законов и учреждений. Интерес гражданский, или собственно так называемый юридический, заключает в себе неприкосновенность имуществ, физическую безопасность лиц и обеспечение законности во взаимных их отношениях, что совершается посредством законов гражданского и уголовного права, с их производством. Наконец, к составу интереса общественного относим мы все то, что не принадлежит ни одному правительству, ни одним частным лицам, но целым сословиям, общинам, всему населению, состоя в вещественном и духовном благосостоянии народа и совершаясь не одним правительством или частными лицами, а общинами, сословиями и всем народом. Это предмет общественного права.
Явление этого предмета современно обществам и народам; сознание об его отдельном существовании обще всем новым государствам; установление его главной сущности составляет предмет теорий, которые различаются только названием предмета или взглядом на него писателей. На Западе общим, древним названием для этого предмета и управления служило греческое слово ???????, «полития», «полиция»4; у нас сначала обозначался предмет словом «благочиние», а потом словами «благоустройство» и «благочиние»; в западной литературе до сих пор все это обозначается так же, как и на практике, словом «полиция»5. Но содержание этой полиции, за немногими исключениями, везде и всегда было одинаково. Так, Reichsregimentsordnung от 1496 г., и особенно Polizeyordnung немецкой империи от 1577 г., говорят собственно о божбе и клятве, о богохульстве, непочитании святых и т. п.; о неуважении к дворянству, военному званию; об излишней роскоши в одежде граждан, крестьян, дворян, докторов, графов и т. д.; об излишней расточительности при обрядах крещения, браков, освящения церквей и проч.; о ростах и ростовщиках, монополиях, нищих, бродягах, аптеках, типографиях и т. п.6. Приводя вопросы в систематический порядок, найдем, что акт говорит о промышленности и о народном богатстве, о народонаселении и его образовании, о сохранении народа от действия голодов, болезней, бедности и т. д.; следовательно, вообще о вещественном и духовном народном благосостоянии. Полиция Франции при Людовике XIV занималась вопросами религиозности и нравственности народа, его здравия, продовольствия, образования, промышленности и т. д. имея целью, по выражению Деламара, доставить народу возможное на земле счастие7. Полиция в России Петра Великого имеет, по словам регламента магистрата 1721 г., «также свое особое состояние: она споспешествует в правах и правосудии, рождает добрые порядки и нравоучение; всем безопасность подает, — непорядочное и непотребное житие отгоняет, — чинит добрых домостроителей, — города и в них улицы тщательно сочиняет; препятствует дороговизне и приносит довольство во всем потребном к жизни человеческой; предостерегает все приключившиеся болезни, — призирает нищих, бедных, больных и, по заповедям Божьим, воспитывает юных в целомудренной чистоте и в честных нравах; вкратце же всеми сими полиция есть душа гражданства и всех добрых порядков и фундаментальный подпор человеческой безопасности и удобности»8. В конце прошлого столетия полицию немецкой империи стали разделять на полицию народного благосостояния и безопасности, Wohlfahrts- und Sicherheits-Polizey9, что принято у нас в Своде Законов, обозначено словами «благоустройство» и «благочиние» и пояснено словами регламента 1721 г., которые приводятся во II томе Свода, для установления понятия о полиции, в высшем и особом значении10.
Итак, вопросы о народном богатстве, о народонаселении, о народном образовании и т. п., по законам образованных государств, составляли всегда, везде и составляют теперь в Европе особый предмет государственного управления и особую систему законодательства. Что же это за управление; какое законодательство; в чем состоят его начала и его природа? Нельзя ожидать помощи от названия, от имени, будет ли предмет назван благоустройством и благочинием, или полициею, в высшем и особом значении. Так же точно, как нельзя по одному названию получить понятие о законах уголовных, которых распоряжения не все же касаются головы, или о законах гражданских, которых применение к земле и дому, к браку и отношениям семейным требует объяснения, и довольно нелегкого. Не говоря уже об иноземном, весьма неопределенном слове: полиция, самое чистое русское, древнее название: благочиние или благоустройство, само по себе, ничего не объясняет. Что такое благо, о котором здесь идет речь; чье это благо устрояется законами; почему государство сюда мешается; где пределы его деятельности и т. д.? Прибавим, что даже внимательное чтение самих законов благоустройства и благочиния, по причине их многочисленности11, разнородности, далеко не систематического изложения, ни в каком случае не приведет к тому ясному и точному пониманию законов, которое одно имеет право на звание звания. Свод законов о благоустройстве и благочинии имел в виду цель практическую и представил свои распоряжения в отдельных уставах, по числу исполнительных присутственных мест, вручив, так сказать, каждому из них по одному уставу для исполнения. Не было нужды наблюдать связь между уставами; и общая мысль, служащая основой для уставов, часто лежит весьма далеко от буквальных распоряжений. Практика тут ничем не поможет. Забудем же на время Свод и обратимся к теоретическим воззрениям, которые должны осветить самое понимание Свода.
Теория полиции, хотя и не древнего происхождения, имеет, однако ж, порядочный запас систем разнообразных. Мы не считаем нужным рассматривать здесь все эти системы и ограничимся подробным разбором понятия о полиции, по системе самой новой, самой удачной, по признанию нашего времени. Это система Роберта Моля, изложенная в его Polizey-wissenschaft, или теории полиции12. Р. Моль, приступая к изложению своего понятия о полиции, говорит так: «Кто не знает бесконечного разнообразия, господствующего в мнениях ученых о полиции! Мнений об этом столько же, сколько писателей; и защитников известного мнения столько же, сколько противников. Уже Берг, писавший в конце прошлого столетия, насчитывает до 24 различных определений, которые он удачно опровергает; да с этого времени появилось их столько же, и столько же неосновательных. Три главные причины произвели ошибочность в определениях полиции; иные определения допустили двойные и тройные ошибки, по совместному действию в них разных причин. Одни определения состоят только из описания; другие дают понятие тесное, иные широкое; большая часть грешит против понятия о государстве и его целях»13. Что до собственного определения полиции, Моль выводит его из понятия о государстве, которое, по его воззрению, «есть особая форма (Ordnung) жизни данного народа, на данном пространстве, под одною верховною властью. Цель этой формы или государства состоит в таком построении общества, в котором каждый его член мог бы найти помощь и содействие ко всестороннему своему развитию. Это содействие государства может быть только отрицательным, и должно состоять в одном устранении таких препятствий к развитию, которые превосходят силы частного лица и частных лиц. Препятствия к развитию могут быть двух родов: одни происходят от человека, и против них действует в государстве юстиция; другие проистекают из природы внешней, и против них направлена полиция. Посему полиция есть система учреждений, которыми государство устраняет препятствия ко всестороннему развитию человека, представляемые внешнею природою, с такою силою, что частные лица не могут сами устранить эти препятствия»14.
Внимательный анализ понятия, изложенного Молем, необходимо приводит к его отрицанию по множеству причин. Прежде всего поражает читателя то, что Моль не объяснил названия полиции и вручил ей, против общего убеждения и употребления языка, судьбу народного богатства и просвещения. Дело в том, что со времени новых правительств на западе Европы дела, не подлежавшие обыкновенному суду, как дела благоустройства, выполнялись по надзору полиции без собственной расправы; например, постройка дорог, забота о продовольствии, меры против болезней и т. д. Не забудем, однако ж, что вопросы имеют внутренний смысл и не вполне зависят от формы выполнения. Да и самая форма различна, например, у нас устройство дорог происходит частию общинами, и продовольствие и призрение и просвещение совершаются также частию общинами. Следовательно, это не полиция, хотя и она, по местам, участвует в выполнении дела. Тут спокойное положение вопроса важнее процессуального и не может быть означаемо по одному органу выполнения. Далее, полиция имеет, по Молю, задачею устранить препятствия. А что такое препятствие? Конечно, все, что мешает действовать, что становится между нашею волею и ее предметом и что отделяет наше действие от его объекта. Следовательно, по Молю, только народ действует; полиция сюда не мешается, она не действует, а лишь устраняет препятствия к действию народа. Народ ездит и возит, что нужно, по дорогам; полиция только строит мосты, перевозы да упорядочивает дороги. Народ пишет и читает, опять пишет и пересылает письма посредством почтовых учреждений. Народ пашет и сеет; полиция уравнивает почву, осушает болота, уничтожает пески и т. д. Но кто не видит, что на долю полиции, таким образом, придется более работы, нежели на долю народа? Моль сам прибавил ограничение, по которому полиция устраняет препятствия только там, где этого нельзя совершить усилиями частных граждан15. Но о каких частных гражданах говорит здесь автор? О беднейших? Так они все и вполне останутся на ответственности полиции? О более богатых, о богатейших? Так чего они не мог у т сделать? Особенно если захотят действовать компаниями? В таком случае, полиции решительно нечего будет делать, хоть закрывай все управление. Присоединим к тому, что слово — препятствие само по себе очень неопределенно, и должно было бы поговорить о нем. В самом деле, где можно отделить мыслию действие от его предмета, там еще можно толковать о двух лицах, из которых одно действует, а другое устраняет препятствие к спешному действию. Но есть особого рода действия, не физические, а духовные, каковы, например, все меры к народному просвещению и о которых Моль ни в вопросе об определении, ни впоследствии, при изложении, не сделал необходимой оговорки16. Что должно почитать здесь препятствием? Конечно, невежество, предрассудки, суеверие, безбожие и т. д. Как же устранить их одной отрицательной деятельностью? Устранить невежество можно только просвещением, как отдалить мрак можно только внесением света; следовательно, положительной деятельностью. Но это еще не все. Моль ограничивает деятельность полиции устранением препятствий, представляемых внешнею природою. Но только ли с внешней природой имеет дело полиция? Сколько можно видеть из поверхностного обозрения акта 1577 г., из простого чтения X главы регламента Петра Великого, и беглого взгляда на все законы полиции, выходит, напротив, что главное внимание полиции обращено на человека и на его деятельность. Сам Моль, говоря о разделении своей теории17 и делая, между прочим, задачею полиции духовное развитие человека посредством образования, естественно предполагает, что полиция имеет дело с человеком, а не с внешней природой. И какие законы можно придумать относительно внешней природы, где господствует неизменная необходимость? И что может сделать полиция относительно внешней природы? Не составляет ли борьба человека с природой задачи для всей истории и для всего назначения всего человека? Как юстиция против всех людей, например против неприятелей государства, так полиция против всей природы — оплоты слишком слабые, противники слишком скромные. Наконец, государство существует не для одной безопасности, да и безопасность устроить нельзя без разносторонних соображений.
Итак, мы не можем признать справедливым определение полиции, данное Робертом Молем, хотя повсюду встречаем только одобрения этому определению, например со стороны Геффтера, Функе, Pay и др.18. И главным, основным источником ошибочности этого определения мы считаем понятие, которое составил Моль о государстве. По его воззрению, государство есть только форма, только особый порядок жизни, следовательно, что-то отличное от жизни, имеющее свои задачи и цели, часто противоположные задачам и целям жизни. Отсюда противоположение государства народу и народа государству; отсюда опасения за свободу народа от всякой деятельности государства; отсюда осуждение государства на деятельность отрицательную в таком смысле, которого несостоятельность и даже немыслимость ясно выказались в определении Моля. Попытаемся собственным выводом дойти до искомого понятия.
Во имя обязанностей, которые человеку должно исполнить в этой жизни, ему усвоено право господства над внешней природой. Это право предполагает действительную власть над природой и действительное преобладание, которые требуют постоянных усилий и борьбы и делают жизнь человека вечной борьбой с природой. На поприще этой борьбы наблюдателю являются первоначально отдельные личности, частные, физические лица, с их отдельными действиями, видимыми, осязательными, и с отдельными результатами того же рода — вещами, имуществами. От общества эти частные лица требуют признания своих действий, с их следствиями или результатами; и общество не может разумно не признать того и другого: откуда является первая форма и первая степень права — права частного, права частных лиц. Основание этого права есть работа; предмет его — различные имущества; главное обеспечение — установление гражданского и уголовного законов, оберегающих имущество и жизнь, здоровье и физическую свободу человека. Добытое работой или разумным усилием частного лица принадлежит ему как имущество, с правом владения и собственности, с правом пользования и распоряжения, с правом исключительного, законом огражденного, господства в имуществе.
Но не одна исключительность и даже не исключительность составляет начало человеческих обществ, которые, напротив, ищут смягчения и расширения этой исключительности для установления общности. В действительной жизни сами физические лица существуют не отдельно, а в союзах, например семейных, где частные имущества сами получают новое значение родовых и фамильных, чтобы потом переходить в состояние общинных и общественных. С другой стороны, рассматриваемые даже в отвлечении, в обособлении, физические лица живут довольно долго, чувствуют разнообразные потребности непрестанно, должны возобновлять свою работу постоянно и производить известные результаты деятельности во все течение своей жизни. Недовольно при этом признать отдельные действия для простого бытия личности, как недовольно, например, для всей жизни человека поймать однажды зверя или рыбу, купить дом или имение, а должно для поддержания жизни постоянно повторять акты приобретения и усвоения, отчуждения и замены, купли и продажи и т. п. Следовательно, для простого бытия физического лица должно признать не только его отдельные действия, но всю его деятельность как человека, весь образ его жизни и всю систему его действий. По этой системе действует каждая личность в обществ е во все продолжение своего существования; по этой системе действуют ее нисходящие и целые поколения; по этой системе действуют соседи данной личности и товарищи по занятию; откуда происходит и образ жизни отдельных лиц и однородная деятельность общин, классов, сословий. И здесь государство представляется уже не в виде какой-то суммы атомов или отдельных точек, а в форме линий и слоев населения в период кристаллизации, образуемой или географическим соседством между лицами, или однородностью их занятий, или физиологическим единством их происхождения и т. п. Государство признает эти общества лицами так же, как оно признало лицами отдельных, частных людей; тем более что общества образуют необходимые элементы самого государства, вечные, как государство, необходимые, как государство, многосторонние, как непосредственные части человечества. Государство признает эти общества с тем вместе, как признает само себя. Общества становятся лицами; но уже не физическими, а юридическими, высшими, духовными, с более идеальными интересами, нуждами, действиями, результатами. Состоя из союза лиц физических, они имеют свою особую долю в борьбе с внешней природой и свою особую деятельность, состоящую не в работе или одновременных, кратких периодах физических усилий, а в труде или постоянной, однородной деятельности, известной под названием промышленности, образования, цивилизации. Деятельность этих обществ имеет свои результаты, но уже не одни материальные, видимые, осязательные, как имущества частных людей; а более постоянные, более отвлеченные, духовные, допускающие над собою право этих обществ не столько в виде имущественной собственности, сколько в значении идеального обладания условиями, необходимыми для дальнейшего развития общества посредством путей сообщения, учреждений для образования, развития всех производительных сил окружающей природы. Понятно, что частные лица, вошедшие в состав этих обществ, сами получают новые права, недоступные для их разрозненных усилий, выходящие за пределы их особных средств, созидаемые единственно обществом, общественным союзом. Но также понятно, что и общества, вошедшие в состав государства и признанные государством, заимствуют от государства новые силы, новые средства, новые успехи в своей деятельности и получают значение посредствующей среды между частным и личным, стремящимся к своему развитию, и между общим и государственным, призванным к содействию этому развитию, чем совершается полное обращение жизни в государственном организме. Эти права обществ или общества относительно государства и эти права частных лиц относительно общества и государства, с обоюдными обязанностями, составляют, в отличие от права гражданского, или частного, систему общественного права.
Мы слишком многого ожидаем от разделения труда и индивидуальной деятельности; требуем простора для физических лиц и стесняем свободу их соединений, обществ, забывая указания опыта и истории, что вне общества отдельные лица слабы, бессильны и ничего не смог у т; что для успеха в деятельности они сами составляют частные общества, товарищества; что интересы и деятельность отдельных лиц только материальны, кружатся в одной сфере полезного и что самая сфера полезного, материального, не приуроченная к семействам, обществам, сословиям, поколениям, никогда не вырастет в народное богатство. Восхождение частного до общественного и общественного до признания со стороны государства и до его обращения в общественное право должно считать необходимым и разумным. Тем более что только таким восхождением порешается естественный и вечный антагонизм, существующий между общим, вырождающимся в коммунизм, и частным, превращающимся в индивидуализм19. Наконец, только такое участие закона и государства в деле замирения частного с общим теряет свое значение опеки и патронатства и принимает характер управления, производящего гармоническое слияние частного с общим в государстве20.
Есть в общественном праве свои лица и ли субъекты, предметы права и способы приобретения — свои права и законы о правах, как установительные, так и охранительные; только все это в другом размере, с другим характером и другим значением, чем в гражданском или государственном праве. Субъектами общественного права являются прежде всего семейства, общины, сословия, вообще органические соединения, представляющие собой весь народ и все население, все общество, к которому частные лица принадлежат не отдельными своими действиями, а всей жизнью и от которого получают не одно гражданское, а полное человеческое значение. Так, monstra, portenta, embryones, незаконнорожденные, нищие, сумасшедшие, арестанты, не имеющие вовсе или многих прав в быту гражданском, восстановляются в возможных правах человеческих по праву общественному. Общества имеют права только для сообщения их своим членам. Объектами общественного права бывают не одни имущества движимые или недвижимые, благоприобретенные или родовые, а все предметы природы, вся природа, со всеми ее производительными силами, и все народные человеческие средства к разработке этих сил, дороги, каналы, почты, школы и учреждения для развития в народе просвещения. Это не частные имущества, но и не политические установления, а объекты общественного права. Ясно, что такие предметы права приобретаются не отдельными действиями частных людей, а вековыми усилиями общин и обществ, которые с начала истории созидают пути сообщения, почтовые сношения, возделанную почву, торговые связи и учреждения, средства образования и всю материальную и духовную цивилизацию. Ясно, что права, входящие в состав общественного права, в сравнении с другими должны иметь другой характер и другое, более высшее значение. Характер этих прав не может быть выражен понятием собственности, а разве понятием владения, хотя это владение вечно и неизменно, как оно не бывает в частном праве. Например, нет города без земли; город не мыслим без земли; каждый город должен иметь землю, но по этой же причине право города на его землю исключает существенный признак собственности — право отчуждения. То же должно сказать и о других правах общин и обществ, которые все суть только владельцы, пользующиеся настоящим под условием сохранить и развить предметы права для будущих поколений. Что до значения общественного права, его особенность выказывается во всех вопросах. Если в гражданском для частного лица существует право на проход и проезд к полю и воде, то в общественном образуется оттуда доступное для всех право путей сообщения. Если в частном открыты для лиц способы приобретения, известные в жизни под названием наследования, находки, купли и продажи, то в общественном дается всем право рыть горы для приисков, заводить фабрики для выработки продуктов и вступать в торговлю хоть с целым миром. Если в частном праве семья рассматривается как условие бытия для частных лиц, то в общественном отсюда выводится вопрос о народонаселении. Если в частном семейном праве говорится об обязанности учить детей, в общественном излагаются законы о народном образовании; и если в семействе по частному праву члены обязуются одни помогать другим, в общественном эта помощь является в форме общественной благотворительности. Наконец, самая защита и обеспечение прав в общественном праве явно разнится от защиты и обеспечения, предоставляемых частным правом. Здесь защита прав действует только на основании прошений, посредством судебных приговоров, тогда как в общественном праве часто дело идет об отстоянии прав населения от влияния целой природы, для чего необходимо бывает смыкать народ в систему взаимного застрахования, разлагать потери частных лиц между всею массою народа и, общими усилиями и пожертвованиями, вознаграждать частные лица за все их потери.
И все это должно совершаться в государстве по законам и по праву. В общественном праве должны быть законы, возможны законы и действуют законы, которых разумное основание лежит в народе и природе, в сознательной опытности деятеля и в разумно понятом свойстве предмета деятельности. Что делает и чего желает настоящее поколение, то делает и того желает не одно лицо, в разумности которого часто можно сомневаться; что делает настоящее поколение и чего оно ищет, то оно делает и того ищет не нынче только, не со вчерашнего дня и не до завтрашнего утра. В обществе постоянно существуют общие мысли, общие правила и общие начала. Общее сознание об известной нужде делает из нее общественную потребность; общее убеждение в способе удовлетворения этой нужды и потребности является в виде общего правила, начала. Так произошло, что со времени первого появления в народе общин, обществ, сословий человеческие, общественные потребности делаются ясными, определенными нуждами и, для своего удовлетворения, вызывают правильную деятельность народа по известным общим началам. С течением времени, успехами образования или богатством наблюдений меняются начала, формы и способы деятельности; но в каждый данный момент истории общества действуют в своих вопросах по общим правилам, по началам. Подмечая, открывая, изучая эти начала, как в прошедшем, так и в настоящем, отвлеченный, теоретический ум того же народа составляет систему начал, или науку о промышленности сельской, о торговле, о богатстве и т. п. И государственному закону не остается другой задачи, как черпать из этих источников, из народной опытности и из ученого сознания или науки материальную истину своих распоряжений и сообщать ей внешнюю силу в пространстве и во времени. Так должно смотреть вообще на законы и уставы о путях сообщения, о развитии промышленности, о народном просвещении, о мерах против естественных общественных зол и против человеческого произвола, грозящего бедами обществу. Эти законы были первоначально в сознании отдельных, разумнейших лиц, которые успели приблизить их к сознанию общин или сословий; потом они сделались законами общин и сословий, чтобы наконец влиянием государства обратиться в общие законы для всей земли и всего народа. Так оправдывается положение, что государство есть общество для постепенного воплощения всех идей человеческих. И вот одно из оснований, по которому теория общественного права должна рассматривать историю этого права как составную часть своего предмета; и одно из объяснений для понимания исторической методы в нашем праве. Не все, что было или имело место в истории, должно существовать всегда и вечно, как не всякой мысли каждого поколения может принадлежать достоинство вечной истины. Обстоятельства меняются, жизнь развивается, образование растет, убеждения делаются более и более разумными, и все это изменяет начала обществ и государств. Мы требуем только исторической методы в праве для понимания права, а не исторического права, которое всегда должно быть результатом разумности.
Но если в жизни много разнообразных обстоятельств, заставляющих отдельные лица расходиться во взглядах на данный предмет, если в науке много сторон, мешающих не только унисону литературы, но даже гармонии в голосах разных учены х, по известной час т и, как и м же образом закон государственный, без насилия этому разнообразию, может установить общие начала для всего и для всех? Естественно, только держась самых общих начал, общнейших правил, наиболее отдаленных областей отвлечения, наиболее установившихся положений науки. Такова, с другой стороны, связь законодательства с его теорией; и вот новое положение для законодательства, которое поэтому находится между зиждящим движением истории и образующим началом теории. Теория есть как бы цель исторического движения, история — след постепенного восхождения законодательства к теоретическим, разумным положениям.
Но всякое ли, однако ж, общее начало, и самое отвлеченное, должно обращаться в закон государства, требующий необходимого исполнения и потому облекаемый понудительною силою? И вообще, какие начала должны входить в состав закона и в какой мере закону общественного права принадлежит власть понуждения? Трудно здесь вообще отвлеченно, без фактического рассмотрения законов, указать разумные основания для обращения известных общих начал опыта и науки в понудительный закон государства, но трудность не есть неразрешимая невозможность. Мы знаем, что деятелем общественного права бывает община, сословие, юридическая личность, состоящая из лиц физических, на таком же основании, на каком государство состоит из тех и других. Мы знаем, что юридическая личность или союз личностей физических действует через их посредство, как государство действует через посредство всех своих составных элементов. Посему ясно, что распоряжения, правила и законы общины суть выражения общих ее интересов, подчиняющих себе деятельность частных лиц подобно тому, как распоряжения, правила, законы государства суть выражения его общих интересов, господствующих над деятельностью частных и юридических лиц. С тем только различием, что интересы государства состоят существенно в справедливости, в основной идее права, тогда как интересы общин и сословий имеют большею частью материальное содержание — понятие о пользе. Частные лица, равно как мелкие, отдельные общины, ищут одной своей пользы; государство ищет только общего, и в этом случае общей пользы, или пользы всех, узаконением которой государство узаконяет право в самой сфере пользы. С другой стороны, принимая в свои законы общие начала, господствующие в сознании общин, сословий, поколения, государство собственно примиряет, по идее правды, интересы частных лиц с интересами общими юридической личности. Государство ставит себя решителем борьбы, очень естественно возникающей в союзах человеческих, между частным и общим. И так в законы государства входят начала жизни и теории, которые уже в обществе требуют господства над частным в жизни и теории и которым сверх того господство принадлежит по их сообразности с началом справедливости. Мы особенно восстаем против теории, по которой водительной мыслью государства ставится общественная польза или общественное благо — понятия столь неопределенные и растяжные. Только с точки зрения права объясняются понудительная сила законов общественного права и степень этой понудительности. Основание понудительной силы — справедливость общественного закона; пределы этой понудительности — порешение борьбы частного с общим. Что могут выполнить частные лица своими средствами, в то не вступаются община и общество; что доступно для усилий общин, должно быть изъято из-под прямого влияния государства. Так примиряется государственное влияние на личность посредством общности; в закон государственный входит то, что уже было в обществе; лица подчинены государству уже по причине своей подчиненности обществу, семье, общине, сословию.
Зная происхождение или даже самый genesis общественных законов, равно как их свойство и предмет, нам легко установить понятие общественного права и представить его систему. Общественное право есть право частных лиц и обществ на ту деятельность и на те средства, которыми совершается в государстве развитие и обеспечение цивилизации или благосостояние народа. Выражая ту же мысль другими словами, можно сказать, что общественное право состоит в праве личности на ее развитие посредством пользования общественными установлениями, существующими в государстве для этой цели.
Система этого права обнимает законы о лицах, предметах, правах и средствах защиты этих прав. И вот главнейшие положения нашей системы. Прежде всего законы общественного права говорят о деятелях, лицах, или субъектах общественного права, определяя ту степень простора или свободы, которая необходима лицам как для пользования общественным правом, так и для его дальнейшего развития. Главные начала при этом выражаются в устранении личной физической зависимости и в узаконении бытия личности в общности, в избежании обособления лиц и в противодействии безусловному господству общего над частным. После того общественные законы излагают понятие о предметах общественного права, или объектах, и преимущественно об основании всякого вещного права, о земле, установляя тот способ общественного владения в земле государства, который наиболее обещает успех для развития интересов народа. Затем следуют законы о праве личности на бытие, или о народонаселении, и законы о праве на сближение народа и его различных элементов посредством дорог или путей сообщения и посредством почт или подобных учреждений. Далее следуют установительные законы о праве труда, с одной стороны, для развития вещественного, а с другой — для развития духовного благосостояния. В первом случае они известны под именем законов о промышленности, сельской, ремесленной, фабричной, торговой; во втором — законы излагают учреждения и меры к образованию народа умственному, эстетическому и нравственно-религиозному, посредством действия семьи, Церкви, школы. Во второй половине системы общественного права излагаются охранительные законы, которые содержат в себе определения для деятельности общества, стремящегося спасти себя как от вредного влияния внешней природы, так и от вредных деяний человека. Эта деятельность начинается предупреждением зла и его пресечением; но в случаях их несостоятельности она переходит в соединение населения в систему взаимного застрахования с целью вполне спасти частное лицо от совершенного разорения посредством разложения на общество частной потери, не чувствительной для целой системы соединения. Одним словом, так как право есть мера свободы, то общественное право узаконяет пределы, до которых простирается требование обществ, чтобы государство осуществляло идеи науки, и до которых доходит право частных лиц требовать от их обществ, чтобы они низводили все добытые государством результаты науки до каждой личности в народе. Не опека или патронатство государства над частными лицами, а взаимодействие частного с общим составляет задачу общественного права. И в пояснение системы этого права должно присоединить, что в решении каждого из его вопросов участвуют и частные лица, и общины или общества, и напоследок государство. Начало делают физические, частные лица, побуждаемые своими нуждами и потребностями; и только при недостаточности своих средств или побуждений к дальнейшему развитию вопроса они вызывают содействие обществ и общин, от семьи и рода, до села, города и сословия. Здесь все совершается усилиями физических и юридических лиц, только под законодательным контролем государства, которое прямо вступает в дело уже тогда, когда самые нужды и средства обществ и лиц юридических окажутся несостоятельными. Так, например, дело образования сначала поручается средствам домашнего и частного воспитания, далее входит в заведения общественные, наконец, совершается государственными средствами. Посему же, например, благотворительность имеет три формы — частного, общинного и общественного призрения. Исключительно личное — слабо, недостаточно; исключительно государственное ведет к апатии, убивает развитие.
Наконец, нельзя не присовокупить, что общество, служащее субъектом общественного права, может и должно иметь свои финансовые средства и свои судебные учреждения. Капиталы известных учреждений, например, домов воспитательных, приказов общественного призрения, равно как сборы мирские — крестьян, земские — дворян и все хозяйство городское, несомненно, принадлежат обществу, а не государству, которое имеет свое государственное хозяйство, как частные лица имеют свое частное и как общества должны иметь свое общественное. С другой стороны, неисправное состояние дорог или почтовых станций, незаконное расширение промысла, со стороны известного лица, равно как неосновательное стеснение права исповедания или права учить и учиться; наконец, дела о строении, пожарах, продовольствии, призрении — все это явно может и должно быть порешаемо порядком судебным, во имя законов. Должны быть суды по вопросам общественного права, потому что существуют законы, установляющие общественные права. И суды в этом случае должны быть свои, особенные, именно смешанного состава, как по специальности вопросов, подлежащих решению, так и по их отношению не к одним отдельным лицам, но и к обществам и ко всему государству. Такое значение имеют или должны иметь, например, у нас дорожные комиссии, почтовые конторы, цеховые расправы, торговые суды, управления училищ, строительные комиссии, пожарные учреждения, комиссии продовольствия, врачебные управы, карантинные правления, приказы общественного призрения, адресные конторы, цензурные комитеты и т. д. и т. д. Мы назвали в примере установления преимущественно первой инстанции, но всякому известно, что по всем вопросам этих учреждений возможен перенос дела в инстанцию высшую, а потому считаем доказанным свое положение, что суд по делам общественного права возможен и действителен, как всякий суд. Только по особенности и специальности вопросов присутствий по этому суду находится, например, в России, по Своду Законов столько же, сколько частей в его системе общественного права.
Обращаясь теперь к Своду положительных законов, мы находим, что законы установительные носят здесь название законов благоустройства, а законы охранительные называются законами благочиния. Законы установительные, или благоустройства, основываются на идее свободного пользования общественными учреждениями; законы охранительные, или благочиния, имеют своим характером обязательную деятельность, требуемую от настоящего поколения для сохранения всего общественного на пользу будущих поколений. Законы установительные, благоустройства, излагают уставы об общественных дорогах или о путях сообщения, куда также должно отнести и почтовые сношения; потом о разных формах народной промышленности, начиная с земледельческой до торговой, излагаемы х в томах XI и XII, куда нельзя не присоединить учения о народонаселении и уставов о народном просвещении и образовании. Законы охранительные, благочиния, содержат распоряжения о сохранении против влияния природы и богатства народа и его жизни и здоровья, в форме уставов и мерах против пожаров, о мерах обеспечения народного продовольствия, о сохранении народных интересов от разрушительного действия человека в форме так называемого предупреждения; и, наконец, они говорят об общественном призрении как средстве взаимного застрахования для спасения отдельных лиц потерею, не чувствительною для общества. Такой смысл имеют XIII и XIV тома Свода. Очевидно, что наша система сходится со Сводом и различается от его взгляда. Она согласна, например, со Сводом относительно названия или имени предмета, но с различием, что мы обозначаем предмет одним словом; общественное право, а Свод употребляет это слово по частям, называя призрение общественным, продовольствие народным, здравие и просвещение народным, промышленность народной, дороги земскими, народными и т. д. Сверх того, Свод признает систему своих законов также правом, но говорит о том при случае, в распоряжениях о праве путей сообщения, о праве промышленности сельской, ремесленной, торговой, об имеющих право получать помощь от общины, по случаю пожара, наводнения, голода, о праве призреваемых и т. д. Следовательно, законы благоустройства и благочиния составляют общественное право. Отличается же наша система от легальной своею полнотою, закругленностью и оконченностью логической общей мысли. Причин к этому различию весьма много; самая главная состоит в большей свободе теории, которая не связывается случайными обстоятельствами и местными, практическими потребностями. Но самое существенное различие состоит в том, что теория не может в деле общественного права обойтись без истории. Положительный закон может прямо говорить о праве сообщений сообразно состоянию дорог, которые находит он существующими в свое время; прямо о праве промышленности и образования, на основании учреждений торговых и учебных, которые встречает он на деле в обществе. Теория не объяснит и не осветит ни закона, ни учреждений, ни права пользования этими учреждениями, если не покажет первого появления и постепенного развития до настоящего времени и учреждений и пользования ими. Настоящее поколение пользуется всем прошедшим под условием сбережения и развития всего настоящего для будущности. Мера его прав и обязанностей может быть объяснена и понята только в истории, из истории, посредством истории. И наша теория необходимо имеет историческую часть системы, часть составную, неизбежную, без которой нельзя ни понять действующее законодательство, ни основать его на разумных началах. С другой стороны, не забудем, что положительное законодательство соприкасается с теорией, которой начала, в теоретическом изложении, должны стоять во главе каждого положительного установления, для объяснения и обоснования закона. Итак, полное, ученое изложение законов общественного права, или законов благоустройства, состоит из двух частей, истории законодательства и теории действующих положительных законов.
Чувствуя после этого всю аналогию и все сродство общественного права с другими ветвями права, мы должны для сообщения делу большей ясности, указать на те отличия, которые существуют между нашей юридической наукой и другими юридическими предметами. Первое отличие заключается в положении или в месте, которое занимает наше право в системе законодательства, действующего в государстве. Система права составляется восходящим порядком ее частей, начинаясь частным, или гражданским, и замыкаясь государственным, или политическим. Гражданское определяет отношения, возникающие между отдельными лицами; государственное узаконяет отношения всех составных элементов государства к верховной власти и к правительству; общественное занимает среднее положение, установляя отношения частных лиц к их союзам и каждого из этих союзов к целому обществу, к государству. Мы намеренно не говорим здесь о праве уголовном, потому что оно служит обеспечением ненарушимости всех законов и гражданского, и общественного, и государственного права и не может составлять трудного вопроса в деле различения этих сфер права. Другой признак отличия нашего права состоит в его предмете, который не касается политических, правительственных интересов, и по содержанию не имеет ничего общего с государственным правом, например с вопросами о внешней или внутренней безопасности, с войной, дипломатией, финансией и т. д.; напротив, преследуя преимущественно частные интересы, оно сходится с гражданским, от которого, однако ж, отличается яснее, чем от всякого другого. Право гражданское есть собственно освящение логического закона, по которому произведение принадлежит своей причине. Кто поймал в реке рыбу, в лесу — дикого зверя, нашел в горе алмаз и вообще предмет, никому не принадлежащий, тот как бы создал их, и тому они усвояются законом в исключительную собственность, с властью распоряжаться этими предметами посредством договоров и на случай смерти, завещанием, — вот summa summarum гражданского права. Одним словом, оно состоит в осуществлении неприкосновенности имуществ; но сами имущества приобретаются трудом, умом, знанием и развиваются в богатство трудом, умом, знанием, которые необходимо условливаются содействием общественным. Кроме того, не одни имущества составляют интерес человека; потребности возрастают до идеальных, общественных; и потому за правом имуществ, за гражданским следует общественное, которое идет дальше. Находя, что граждане и частные лица тем и живут, что ловят рыбу и зверей, ищут золото, алмазы, пашут землю, ремесленничают, торгуют и т. д., общество признает за ними всю эту деятельность или весь их образ жизни, усвояет им, устрояет и обеспечивает этот род жизни и эту деятельность как их неприкосновенное право. Ясно, что закон общественного права имеет своим предметом не отдельные действия, а всю жизнь человека в обществе; посему естественно, что он не ограничивается той или другой стороной жизни, а рассматривает всю деятельность человека, все стороны жизни, все проявления человеческой свободы, от промысла зверолова до операций банкира, от положения нищего в общине до продовольствия всего народа, от пожарной повинности в деревне до взаимного застраховать, часто на пространстве всего государства и т. д. Присоединим, что общественное право есть первый союз людей в обществе и первое звено — в соединении обществ между собой. Как отдельные лица сближаются между собой по промыслам и другим вопросам общественного права, так впоследствии целые государства стремятся к соединению по этим же общественным вопросам. Дороги различных государств в Европе делаются европейскими путями сообщения; почты и телеграфы их стремятся обнять собой целые страны света; промышленность европейцев принимает характер всемирной, просвещение — общечеловеческого; и таким образом все общественное право мало-помалу входит в общеевропейское, народное право. Общественное право смягчает исключительность частного, не уничтожая частного, личного права. Но, во всяком случае, закон общественного права ничего не творит, как и закон права гражданского, а только признает то, что есть, на том основании, на котором оно есть, на основании свободы и деятельности; там и здесь закон только освещает свободу разумной деятельности и сообщает ей значение права. Есть свобода гражданского права — власть над имуществами; есть свобода политическая; есть свобода общественная, в сфере общественного права.
Выражение разумной деятельности, получающей значение права, приводит нас к другому вопросу: об отношении общественного права к наукам и теориям, из которых закон черпает свои начала, относительно общественной деятельности, и особенно к политической экономии. Это — наука о ценностях, из которых составляется народное богатство, служащее основанием сближения между политической экономией и общественным правом. Та и другая наука говорят о народном богатстве, но с различием, что в политической экономии богатство есть цель и высшая идея науки, если только понятие богатства может быть идеей; в общественном праве богатство есть одно из средств или один из элементов народного благосостояния. Посему даже тогда, когда политическая экономия говорит о народном благосостоянии, о благе народа, она принимает его только в вещественном, материальном значении; напротив, общественное право рассматривает благосостояние народа во всей его полноте. Одним словом, политическая экономия смотрит односторонне на дело или на одну сторону дела; общественное право обнимает вопрос со всех его сторон. Сверх того, политическая экономия рассматривает богатство народа как результат исключительно деятельности частных лиц, как сумму частных богатств, частных капиталов; право общественное необходимо находит основание для народного богатства и в деятельности частных лиц, и в труде общем всего народа, всех поколений, сословий, всего государства. Далее, рассматривая свою задачу с точки зрения частной, как интерес лиц отдельных, без всякой между ними связи, политическая экономия старается дать своему предмету вид отвлечения и совершенной независимости от времени и места, от истории и положительного быта или от данных условий данного общества, тогда как общественное право, состоя из законов общества, определяющих деятельность произведения и употребления, хотя бы вещественного богатства, всегда предполагает известное время и определенное место для действия своих положений. Мы не отрицаем, напротив, признаем законным движение общественного права отдельных государств к слиянию в общее, человеческое достояние; но признаем это движение или направление только пока в идее, а не в действительности. Общечеловеческое должно выйти из национального, составляя его сумму. До сих пор человек ничего не сделал, а сделали грек, римлянин, англичанин, русский и т. д. Наконец, политическая экономия, опираясь на свое понятие ценности, решительно отрекается от рассмотрения своих вопросов с точки зрения права и, так сказать, становится в противоположение с юридическим началом, которое, по-нашему, служит основой для всего общественного. Столько точек для столкновения наук, имеющих между собою всю аналогию, необходимо вызывает к вопросу, которая же из них права в своем воззрении. Думаю, что неправота на стороне политической экономии — на ее понятии о ценности и на ее взгляде на предмет науки. Ценность, по учению современной политической экономии, есть особое свойство предмета, сообщенное ему трудом человека, с чем нельзя не согласиться, и природою, прибавляют они, называя ценностью всякую вещь, имеющую ценность, и только вещь и ценное вещество. Отсюда понятие о богатстве как сумме вещественных благ и как сумме средств для физического благосостояния. А мысли, хоть бы самих политикоэкономов, а их теории о богатстве, а приемы производства, а открытия и изобретения, неужели это не суть ценности? Нет, ценность есть чистый продукт человеческого труда, в котором природа не участвует; но продукт не физического движения, а всей энергии воли и духа, вызванной умом и высказавшейся во внешнем движении человеческих членов, как орудий действия на внешнюю природу. Богатство не есть только сумма имуществ, а сумма народного труда и народной деятельности, употребленных на борьбу с окружающей природой. Политическая экономия должна быть теорией не ценностей, а их причины — труда и деятельности, которые, естественно, подлежат столько же законам разума теоретического, частного, сколько разума, окрепшего в опыте народа и выраженного в законах общества и государства. Потому-то и сама политическая экономия не строго держится своей идеи, своего основания, своего отвлеченного положения и часто, если не всегда, заходит в пределы конкретного, опытного знания. Не довольствуется она своей теорией ценностей, их произведения, разделения, потребления, а вносит в свою сферу рассмотрение разных родов промышленности, вопросы о народонаселении, о разделении богатства, о податях и их употреблении на общественные потребности. При этом она излагает общнейшие начала, заимствованные у разных наук, например у наук о промышленности, о сельском хозяйстве, о технологии, торговле и т. п., и представляет легкую добычу этих начал для читателя, избавляя его от необходимости обращаться к каждой из особых, специальных наук, по означенным вопросам. Потому-то и закон может пользоваться положениями политической экономии, которая, впрочем, служит здесь чужим добром. И естественно, что услуга ее принимается не без условий, не без поверки. Отсюда частое противоречие между политической экономией, видимым источником, и общественным правом, ее должником, ибо часто заимствование делается законом прямо из общего обеим наукам источника, только без изменения, которое может дозволить себе политическая экономия. Итак, можно сказать, что для общественного права, даже в вопросе о народном богатстве, скорее важны науки о сельском хозяйстве, о торговле или технологии, чем политическая экономия; тем менее можно назвать начала политической экономии вообще руководительными в общественном праве1. Что для общественного права политическая экономия по вопросам о народном богатстве, промышленности и народонаселении, то для него философия, педагогика и подобные науки относительно народного просвещения и образования. Отовсюду общественное право заимствует материал для своих распоряжений, сообщая всему основание права и законности.
Указавши на отношения, в которых находится общественное право к истории, к гражданскому и государственному праву и к наукам о различных интересах общества, богатстве, просвещении и т. п., мы яснее видим массу и свойство тех сведений, которые необходимы для изучающего общественное право. Впрочем, имея дело только с правом, только с юридическим построением предметов, входящих в состав общественного права, его теория не требует невозможного, не требует глубоких и совершенно точных знаний в этих предметах. Напротив, тут нужно столько этих знаний, сколько необходимо для понимания юридических вопросов, возникающих в сфере общественного права. Точности и подробности можно требовать только относительно исторических и юридических сведений, без которых ни установление, ни понимание закона невозможно. Отсюда же выводим мы как источники общественного права, так и его литературные пособия, которых обозрение здесь ограничим самыми важными и необходимыми произведениями по части истории общей и русской, по общему учению о праве общественном и по русскому общественному праву. Делаем здесь вычисление сочинений с преимущественною целью облегчить чтение сокращений, употребленных в примечаниях и выписках.
De la Mare. Traitй de la Police etcet, Paris / 1722 и след. I—IV, in fol.
Gibbon. Histoire de la dйcadence et de la chute de l’Empire romain, trad, par Guisot. Paris, 1819. I—XIII voll. 8-vo, с примечаниями переводчика.
Aug. Boeckh. Die Staashaushaltung der Athener. Berlin, 1817. I—II.
Moreau de Jonnиs. Statistique des peuples de l’Antiquitй. Paris, 1851, I—II.
Fried, v. Raumer Entwickelung der Begriffe von Recht, Staat und Politik. Leipzig, 1832.
Eichhorn. Deutsche Reichs-und Rechtsgeschichte. Gцtting., 1834 и след. 8°. I—IV
Hьllmann. Staedtewesen des Mittelalters. Bonn, 1825. I—IV
Guisot. Cours d’histoire modern, ou l’histoire de la civilisation en France. I—V. Paris, 1829—1832.
Fried, v. Raumer. Geschichte der Hohenstaufen. I—VI. Leipzig, 1823—1825.
Moreau Christophe. Du problиme de la misиre. Paris, 1851. I—II.
Rossbach. Geschichte der Politischen Oeconomie. Wьrzburg, 1856.
Roth v. Schreckenstein. Das Patriciat in den deutschen Stad-ten. Tьbingen, 1856.
Landau. Die Territorien in Bezug auf ihre Bildung u. ihre Ent-wickelung, Hamburg u. Gotha, 1854.
Maurer. Einleitung zur Geschichte der Mark-Hof-Dorf-u. Stadt-Verfassung. Mьnchen, 1854.
Krause. Geschichte der Erziehung, des Unterrichts u. der Bil-dung bey den Griechen, Etruskern u. Romern. Halle, 1851.
Friedr. Thiersch. Ueber gelehrte Schulen. Stuttgardt, 1826. I—III.
Berg. Das deutsche Polizeyrecht. Gцtting., 1799. I—VII; 8°.
Jacob. Grundsatze der Polizeygesetzgebung. Charkov, Halle, Leipzig, 1809. I—II; 8°.
R. Mohl. Polizeywissenschaft, nach den Grundsatzen des Rechtssta-ates. Tьbing., 1832. I—II; 8°.
Fr.v. Raumer. Geschichte Europas seit dem Ende d. XV-ten Jahrhund. I—VIII. Leipzig, 1832—1850.
L. Stein. System der Staatswissenschaft, I. Stuttgart u. Tьbingen, 1852.
Wirch, Grundzuge der National-Oeconomie. Kцln, 1856.
Roscher. Die Grundlagen der Nationaloeconomie, 2-te Auf. Stuttg. u. Augsburg, 1857.
С. Frantz. Vorschule zur Physiologie der Staaten. Berlin, 1857.
Первая попытка воспользоваться материалами, которые доставляют монографии Риля, в его «Naturgeschichte des Volkes» и пр., с которыми знакомит нашу публику г. Безобразов статьями, помещенными в «Русском вестнике» за 1857 г. В заключение скажем, что по особенности плана, принятого нами для изложения истории законов охранительных, в наше вычисление здесь не вошли сочинения по части общественного призрения. Для них назначается особое место, законность которого будет впоследствии доказана.
Обращаясь за сим к источникам, по части русского общественного права, укажем на изданные Собрания летописей, на летописи вообще, на акты Археографической экспедиции, на акты исторические, с их дополнениями, на акты юридические, на Полное Собрание Законов и присоединим, что в изучении дела по этим источникам мы особенно пользовались «Историею государства Российского» Карамзина и 7 томами «Исследований, замечаний и лекций» Погодина. О пособиях, более специальных, поместим указания при изложении дела.

1. Frantz. Vorschule zur Physiologie der Staaten. Berlin, 1857. S. 27, 154.
2. Frantz. Vorschule, 110.3. Frantz. Vorschule, .152
4. См. мою статью в «Москвитянине». № 5, за 1843 г., о Законах благоустройства, или что такое полиция.
5. Zimmerman‘s Wesen der Polizey и т. д. Hannov., 852, стр. 10. Chambre de police известна во Франции XIII века.
6. Neues Archiv fur’s Kriminalrecht, t. III, 573, статья (Lotz) Лотца.
7.De la Mare. Traitй de la Police, I, Pref.
8. 1721, янв. 16, гл. Х.
9. Berg’s Handbuch des deutschen Polizeyrechts, I, 28.
10. Изд. 1842, статья 11, примеч.
11. Сюда принадлежат тома Свода XI, XII, XIII и XIV.
12. 2-е изд. Тюбинген, 1844, в 2 т. Изложение этих определений можно видеть у Платонова в его «Вступительных понятиях в учение о Законах благоустройства», Харьков, 1856.
13.I,11стр.замеч.3.
14. I, 5.
15. I,16
16.2-е изд. Тюбинген, 1844, в 2 т. I, стр. 52, 53 и в других местах.
17. I, стр. 52, 53.
18. Heffter, в Archiv des Criminalrechts, neue Folge, 1843, I Helf. Funke, в его Das Wesen der Polizey, Leipz. 1844. Rau в статье Ueber Begriff u. Wesen der Polizey,Zeitschrift fur die gesammte Staatswissen. 1853, 3 u 4-tes Heft. 605—625.
19. Индивидуализм родит убеждение, подобное высказанному в Bibliothиgue Univ. de Genиve, 1856, Octob, par Cherbuliez, p. 169: nos locomotives portent dans leurs fancs la monarhieobsolue ou la dictature, — elles edront impossibletoute autre forme de gouvernement— В прямом противоположении
индивидуальности с централизациею не может быть иначе.
20.Frantz. Vorschule, 23, след. и 27.
21. В противоположность положениям Р. Моля и других.

Источник: Лешков В. Н. Русский народ и государство / Сост., предисл., примеч. А. Д. Каплина / Отв. ред. О. А. Платонов. — М.: Инсти¬тут русской цивилизации, 2010. — 688 с.