М.В. Назаров о дискуссии между западниками и почвенниками

М.В. Назаров о дискуссии между западниками и почвенниками

Дискуссия Фонда «Либеральная миссия» (2003)

http://www.liberal.ru/articles/734

Дискуссия «Западники и националисты: возможен ли диалог?» – была начата Фондом «Общественное мнение» и Фондом «Либеральная миссия» в июле 2001 года публикацией стенограммы беседы двух социологов, – Валентины Чесноковой, считающей себя представителем либерально-почвеннического направления, и Игоря Клямкина, позиционирующего себя как либерала-западника. Это стало началом міровоззренческой интернет-дискуссии, в которой приняли участие известные интеллектуалы, представляющие самые разные идеологические течения и оттенки: Лев Аннинский, Александр Ахиезер, Андрей Зубов, Алексей Кара-Мурза, Владимир Лапкин, Вадим Межуев, Михаил Назаров, Григорий Померанц, Максим Соколов, Анатолий Уткин, Валентина Федотова, Сергей Цирель, Игорь Яковенко, Александр Янов. – Ред. Фонда «Либеральная миссия». (Дискуссия была издана Фондом также в виде книги.)

Благодарю Л.И. Блехера за приглашение к дискуссии о т. н. западниках и почвенниках. Мною прочитаны вступительное обращение и изложение темы, диалог И.М. Клямкина и В.Ф. Чесноковой (в пяти частях) и их ответы на вопросы А. Даниэля, М. Соколова, Г. Хазагерова. С моей точки зрения, во всех этих текстах, при всем наличии интересных суждений в области социальной психологии, все же остался не показан более серьезный – міровоззренческо-религиозный – масштаб противостояния рассматриваемых течений, а потому собеседникам не удалось прийти и к каким-то четким выводам: дискуссия как бы повисла в воздухе…

Поэтому позволю себе сначала напомнить ту православную систему историософских координат, в которой, по моему убеждению, только и становится понятно искомое кардинальное различие «базовых принципов». (Учет этой системы координат мне кажется особенно необходимым для уважаемого господина Клямкина и его единомышленников; из этого также станет очевидным, что названные в ходе дискуссии «почвенниками» и «националистами» господа Найшуль, М. Леонтьев и т.п. по большому счету таковыми не являются, а лишь выглядят «национальными» в сравнении со своими более космополитичными демократическими коллегами.)

Свобода в православной системе координат

Все начинается именно с разного религиозного міровоззрения. Любовь к родной «почве» (т.е. географическая, бытовая, кровно-племенная привязанность) имеет в нашей теме не самое важное значение, ибо такая любовь может быть очень разной у людей разных міровоззрений (скажем, у язычников и православных). Поэтому слово «почвенники» мне кажется неточным и я должен сделать оговорку: я буду в него вкладывать понятие национально-православного міровоззрения, неразрывно связанного с церковным учением, т.е. понятие традиционной тысячелетней русской духовной «почвы».

Это міровоззрение исходит из того, что мір создан Богом, который предусмотрел для своего творения и соответствующий закон должного развития – Закон Божий. Так же, как мы видим проявление Божественного порядка в химии или физике, существует и должный упорядочивающий закон в духовном міре. Но в отличие от неживой материи этот духовный закон – не жесткий детерминизм, поскольку сотворенным существам (человеку и ангелам) дарована свобода воли.

Поэтому, как отмечали многие мыслители, в истории этот закон может действовать двояко, оставаясь тем же самым непреложным Божественным Законом: когда человек следует ему – этот закон действует в его судьбе как закон жизни и человек выполняет свое духовное предназначение. Когда же человек уклоняется от следования Закону Божию, он не в состоянии уклониться от последствий такого своеволия – и тогда этот закон не отменяется, а проявляется в человеческой судьбе уже как закон духовной смерти, при этом человек как бы выпадает из сферы должного Божественного бытия (так, например, растение в неблагоприятных условиях не может выпустить генетически запрограммированного в нем цветка).

То есть Богу было угодно создать не бездушные автоматы, а существа, свободно и осознанно выбирающие земную жизнь по закону Божию как истинную жизнь, открывающую им врата вечной жизни в Царствии Божием – вот должная конечная цель Божественного замысла. Только такое свободное следование Истине и может быть истинным благом, истинной духовной ценностью, которая теряется при принудительной (а значит не заслуженной нами) «праведности» и «доброте».

Таким образом, свобода – необходимейшее условие человеческого бытия, вносящее в него нравственный смысл. И в этом ощущении лучшие представители либерального западничества достойны уважения, что порою некоторые почвенники в пылу полемики упускают из виду. Поэтому сразу отвечу на один из вступительных вопросов ведущего дискуссию Л.И. Блехера: я готов признать «полезность» многих достойных людей в числе западников в борьбе за свободу от угнетения, которую мы совместно вели при тоталитарном богоборческом режиме КПСС. Но все же вряд ли можно согласиться с предложением Леонида Иосифовича – «признавать свободу в качестве высшей и безусловной ценности». В том-то и дело, что свобода хотя и необходима, но еще не самодостаточна и не безусловна. Она необходима для обретения Истины, но человек ею может также злоупотреблять, уклоняясь от Истины ко злу. Этим уклонением (которое, как описано в Священном Писании, сначала из-за гордыни допустили ангелы, ставшие бесами, а затем и соблазненный ими человек) и объясняется вся драма міровой истории и существование зла в міре.

Итак, с точки зрения православного почвенничества, свобода неразрывно связана с ответственностью за пользование ею – каждому предстоит отчитаться за это на Божием Суде. Это значит, что свобода обусловлена служением Истине – это главная задача христианской культуры и христианского государства во всех сферах его деятельности, ибо при уклонении от Истины свобода обращается для ее обладателя в гибельную несвободу: в рабство греху и силам зла, несущим духовную смерть.

Либерализм, возводящий свободу в ранг «высшей и безусловной ценности», пытается тем самым поставить свободу по ту сторону добра и зла, но это невозможно. Это упрощение проблемы и возведение в ранг Абсолюта ценности не абсолютной, как если бы кто-то из того факта, что нам жизненно необходим воздух, решил создать теорию «воздухизма». Либералы оправдывают это тем, что, мол, познать точную Истину нам не надо и поэтому необходим широчайший плюрализм «истин» ради уважения человеческой свободы, – но в этом, с православной точки зрения, как раз неуважение подлинного назначения свободы и злоупотребление ею в виде релятивизации Истины, которая все же была дана людям Самим Богом и в первоначальном знании первых людей, и затем через пророков, через Сына Божия, через действие Святаго Духа в основанной Христом Церкви и ее Священном Писании.

Сегодняшний мір, конечно, в значительной мере утратил знание этой Истины, практически ни в одной стране ее сегодня не преподают в должной мере в системе государственного образования, но такое незнание не дает никому, тем более ученым-гуманитариям, права на узаконенное пренебрежение Истиной в виде некоей современной «нормы». Для нормы необходима именно абсолютная нравственная точка отсчета, – а ею может быть только Закон Божий. Те же, кто настаивает на плюралистической «норме» незнания Истины, демонстрируют собственную несвободу – плененность ложным духом эпохи. Такова точка зрения православных почвенников, которая уже формально являет собой большое противоречие с міровоззрением значительной (атеистической и позитивистски-агностической) части западничества.

Еще большее противоречие возникает, когда свобода в понимании почвенников (т.е. в церковном понимании) используется их оппонентами явно не для служения должному, а превращается в свободу греха и тем самым служит силам зла. Священное Писание раскрывает нам цель развития свободного духовного существа в земном міре, выходя за его пределы: спасение для небесного Царствия Божия, это и есть цель истории. Злоупотребление же свободой ради своих чисто земных интересов в виде отказа от Царства Небесного в христианскую эпоху развивается как «тайна беззакония» (говоря словами апостола Павла в известном послании Солунянам, 2 Фес. 2).

Развитие этого «беззакония», начатое падшими ангелами, соперничающими с Богом за власть над человечеством, постепенно под их влиянием захватит даже христианские народы, которые к концу истории дехристианизируются – этот процесс в Священном Писании назван «апостасией» (отступлением). И вот, с точки зрения православного почвенничества, западная христианская цивилизация уже свободно и далеко ушла по этому пути, став «постхристианской»: она ограничивает свои цели лишь материальными рамками земного міра и занята вопросом господства над ним (в этом плане марксистский коммунизм представляет собой всего лишь не свободный, а насильственный вариант западного материализма).

Россия же, став преемницей от Византии (Второго Рима) истинной христианской имперской государственности в виде «симфонии» двух властей, при всех своих исторических несовершенствах и периодических падениях, все же стала наибольшим воплощением на земле образа того «удерживающего», который, по словам апостола Павла, препятствует торжеству «тайны беззакония» и воцарению антихриста. В этом была суть православной монархии как власти Помазанника Божия, служащей замыслу Божию о России; в этом была и основная отличительная от Запада черта русской культуры и русской цивилизации («русская идея») – даже если это не всегда и не всеми русскими четко сознавалось в те или иные эпохи.

Таков «базисный принцип» современного православного почвенничества, значительно укрепившего свою историософскую аргументацию на фоне катаклизмов ХХ века. И полемизируя с почвенничеством, современные западники должны не ограничиваться лишь частными психологическими проявлениями почвеннического міровоззрения, а быть готовыми к дискуссии в данном историософском масштабе. Иначе она безсмысленна.

«Удерживающий» и «апостасийный» полюса русской культуры

Поэтому позвольте возразить и уважаемой Валентине Федоровне Чесноковой относительно времени появления круга идей почвенничества в России: люди, считавшие Россию отличной от Запада цивилизацией, имелись задолго до ХIХ века. Показателен уже выбор восточного (а не западного) христианства св. Князем Владиміром; несомненным чувством избранности проникнуто «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона; а в Московской Руси это выразилось в идеологии Третьего Рима как истинной вселенской империи – хранительнице истины, отличной от латинского Запада.

Лишь в петровский период это русское самосознание поблекло, и славянофилы-почвенники лишь интуитивно нащупывали пути возврата к нему с привлечением, как верно замечено В.Ф., западного понятийного аппарата «тонкой логической проработки». Но четкой историософской системы координат они еще не восстановили; глубину западной апостасии («страны святых чудес») они поначалу даже не чувствовали, как и удерживающую миссию России в эсхатологической перспективе последних времен… (К сожалению, здесь нет возможности дать этой удерживающей миссии России подробную аргументацию; интересующиеся могут прочесть об этом в нашей книге «Тайна России», М., 1999). Вернусь к основной теме – западникам и почвенникам сегодня.

В вышеизложенном историософском масштабе почвенничество, в терминологии апостола Павла, ощущает себя как удерживающий полюс русской православной культуры. А западничество расценивается как апостасийное явление в ней же, выражающееся в стремлении присоединиться к западному материалистическому соблазну земного царства антихриста.

И чем больше человечество входит в апокалипсическую эпоху, тем очевиднее развитие «тайны беззакония» становится для православного человека – в этой небывалой ранее поляризации и состоит основное отличие нынешнего противостояния западников и почвенников от условий XIX века. Это все откровеннее проявляется и в антирусской политике Запада  в ХХ веке, издавна направленной на разрушение альтернативной русской цивилизации, мешавшей планам глобальной апостасии міровой финансовой «закулисы» (термин философа-эмигранта И.А. Ильина, который мы применяем к организационно-политическим структурам «тайны беззакония», сегодня уже не столь тайным: Бильдербергский клуб, Трехсторонняя комиссия, Совет международных отношений и др.).

Именно этим стремлением сокрушить альтернативную «удерживающую» цивилизацию, с точки зрения почвенников, объясняется предательство западными демократиями своего союзника-Царя в феврале 1917 г., поддержка (расчетливая, а вовсе не «бездумная») революционеров и затем власти большевиков, выдача в СССР миллионов антикоммунистов, поддержка ельцинизма как наиболее разрушительного для России варианта «реформ»… А уж после лживой «гуманитарной» агрессии объединенного демократического Запада против православной Сербии духовную суть его действий рассмотреть совсем нетрудно, даже будучи честным западником: ведь ни одна западноевропейская страна, несмотря на протесты немалой части своего населения, не нашла в себе мужества противостоять целям (в данном случае и антиевропейским!) «міровой закулисы»…

Еще раз подчеркну, что признаю у многих наших западников в советское время заслуги в отстаивании свободы, в размывании тоталитарного режима. Они в этом часто были безкомпромисснее, но и неосторожнее почвенников, которые (даже Солженицын в «Письме к вождям») боялись в своих действиях вместе с режимом сокрушить и историческую Россию. Западники же были готовы свергнуть коммунизм любой ценой, получили для этого мощнейшую поддержку Запада (который начал свою «борьбу против коммунизма» только после Второй міровой войны, когда интернационалистический СССР начал свою реставрационную национальную мутацию, столь испугавшую «міровую закулису») – вот мы и имеем в 1990-е годы соответствующий результат…

Конечно, духовно мертворожденный режим изжил себя сам, но падающего Запад толкнул в нужную сторону. Неверно при этом утверждение уважаемого Игоря Моисеевича, что «ни одного человека не нашлось, кто этим публично возмутился и открыто протестовал» – это заблаговременно сделал еще в 1950-е годы тот же И.А. Ильин, предвидя именно такую антирусскую политику «победителей коммунизма»; а накануне ГКЧП и сразу после него в «Литературной России» (№ 30 и № 43, 1991) были напечатаны, в частности, и соответствующие наши статьи – и они были не единственными такого рода.

События 1990-х годов наглядно показали даже некоторым прозревшим западникам (и заставили их протестовать, как А. Синявского и др.), что если необходимый отрицательный аспект «свободы от» (от рабства) не дополняется положительным аспектом «свободы для» (для служения Истине), свобода становится разрушительной.

С нашей точки зрения, в этом главный порок нашего западничества: даже в лучших своих представителях оно способно лишь бороться «против чего», но не «за что». А поскольку в міре не бывает нравственного вакуума, – все, что не служит Богу, в той или иной мере служит его противнику, издавна соблазняющему людей на построение утопии собственного совершенного «рая» на несовершенной земле… Впрочем, это была позитивистская утопия западников-социалистов ХIХ века; современные же наши западники-капиталисты, оправдывая олигархическую криминальную революцию 1990-х годов, скорее цинично призывают «отказаться от социальной справедливости» на земле как невозможной, а следовательно и ненужной (Г. Явлинский в феврале 1995 г. по радио «Свобода» даже назвал это понятие ересью, сделав при этом богословское открытие, что «справедливость на земле наступит лишь после второго пришествия Христа»!)…

Более же всего православные почвенники обезпокоены сейчас тем, что в западных демократиях, особенно в США, все заметнее целенаправленное использование свободы «міровой закулисой» как свободы греха для варваризации населения – поскольку расчеловеченными эгоистичными индивидуумами проще управлять посредством единого финансового механизма, который на место абсолютных духовных ценностей ставит абсолютные денежно-материальные. При этом пресловутые «права человека» трактуются скорее как права и потребности животного, а не существа, созданного по образу и подобию Божию. Генная инженерия все более неприкрыто обращается с человеком как с животным продуктом…

Опыт ХХ века требует покаяния

Так что, отвечая на другой вопрос Л.И. Блехера, я считаю, что если и есть «актуальные для современной российской жизни проблемы, обсуждение которых могло бы в наибольшей степени способствовать взаимопониманию западников и почвенников», – то именно эти пугающие саморазрушительные тенденции западной глобализации. Ведь в ХIХ веке и Запад еще не был столь антихристианским, и западники были другими, – так не пора ли именно нашим западникам теперь очнуться и на основе собственных заблуждений критически переосмыслить рассстановку сил в міре и в России в частности, как это нашли в себе мужество сделать упомянутые в дискуссии авторы «Вех»? Тем более, что прошедший ХХ век дал в сотни раз больше материала для раздумий и поводов для такого покаяния…

Как бы то ни было, я надеюсь все же, что какая-то важная часть российского общества именно такой урок из происшедшего вынесет. Что и разрушения 1990-х годов, превосходящие потери советско-германской войны, были попущены нам Богом как последнее средство с той же целью, что и ранее коммунизм: чтобы научить Истине от обратного. Это последнее средство, однако, еще не образумило ни «красную оппозицию», ни многих наших «демократов», поэтому разрушения будут продолжаться…

К сожалению, вот и Валентина Федоровна, выступая от имени почвенников, не чувствует всю (для меня – кощунственную) неуместность поклонения мумии коммунистического вождя-богоборца в самом центре страны, неуместность в качестве «освященной» (!) реликвии нашей армии интернационалистического красного знамени, под которым Троцкий и Ленин вели борьбу с православной Россией… Это не «связь поколений», как она полагает вместе с нынешним президентом РФ, а конформистское затемнение смысла всего того, что произошло в ХХ веке с Россией, неуважение всех многомиллионных жертв нашего народа.

Неужели русские люди, замученные за свою веру и верность исторической России – замученные в 1920-1930-е годы под красными знаменами по ленинским декретам (вот когда, Валентина Федоровна, –  с самого начала коммунистическая власть взялась за искоренение почвенничества, а не только «последние 30 лет») – неужели они достойны меньшего уважения, чем те, кто воевал под этими знаменами в 1940-е потому, что других знамен тогда просто не было?

Даже само щадящее потакание «красной памяти» поколения, «защищавшего родину», – это тоже проявление неуважения к ним: неужели им лучше так и умереть в незнании истинной истории ХХ века без покаяния перед Богом за то или иное (пусть даже самое малое) участие в делах богоборческого режима, чем хотя бы перед смертью узнать истинную границу между добром и злом в нашей истории, выбрать свое место в этом поле противоборства и умереть достойными христианами?

Это никак не отменяет их личной жертвенности и всего доброго, что они сделали в тех трудных исторических условиях, но все-таки они сделали это не благодаря ленинской мумии и интернационалистическому знамени компартии, а вопреки им. И надо отделить в нашей истории одно от другого. Тут и у Валентины Федоровны, и у нынешнего президента с его советской ностальгией, и у упомянутых ею священников, готовых примириться с такой символикой и с нераскаянной участью старших поколений – явно не православный подход, с моей точки зрения.

По моему мнению (и мне кажется, что оно совпадает с позицией истинного почвенничества), все это «красное» наследие марксистского варианта западничества все еще является сегодня препятствием – уже не политическим, но духовным – для возрождения России, которое немыслимо без национального покаяния в революции и без восстановления истинной картины нашей истории. Один лишь Бог ведает, сколько нам еще для этого оставлено сроков…

Тем временем нас стремительно втягивает в свою сеть глобализация, выливающаяся в новую форму уже демократического всепланетного тоталитаризма с небывалыми ранее финансово-экономическими, информационными и техническими электронными средства контроля над міром, – и это оставляет России все меньше времени и шансов на восстановление. Тем более, что наши западники, не желающие очнуться и покаяться, вольно или невольно играют сейчас роль «пятой колонны» по колонизации России постхристианским Западом – именно такой видят ситуацию православные почвенники в создавшейся міровой расстановке сил.

Глобализация – новая форма тоталитаризма

Вот и Игорь Моисеевич явно не понимает этой опасности, когда утверждает, что прежнего «конфликта» с Западом уже не существует, что Россия не сталкивается «с угрозой войны» (глобальная война идет в новой, информационной и экономической форме!) и что «Россия может сохраниться.., только став частью западной цивилизации»… Кто же тут «не учитывает реалии современного міра», как выражается Игорь Моисеевич, он сам – или я как его оппонент, имеющий 20-летний опыт жизни и политической деятельности на Западе? Он – или, например, такие достаточно либеральные мыслители, как Бердяев («Новое средневековье»), Франк («Крушение кумиров»), даже лидер масонства в эмиграции Маклаков («Несвоевременные мысли»), которые писали о западной демократии как «великой лжи» и великой опасности «варваризации» міра?

Для живущего на Западе мыслящего человека (а не приезжего туриста) очевидна там и несвобода в стремлении узнать истину (за что, например, исследователей точных размеров и мотивов гитлеровского Холокоста сажают в тюрьму), и государственная ложь народу (достаточно вспомнить Перл-Харбор, принесенный в жертву ради вступления США в войну), и искажение истории в системе образования (посмотрите хотя бы на облик России в западных учебниках), и система неписанных табу в СМИ, и грязные победы на выборах, и циничная эксплуатация целых народов (неоколониализм Третьего міра – совсем не выдумка советских пропагандистов), и даже агрессивные горячие войны против инакомыслящих стран (Ирак, Сербия) – только все это теперь делается в «гуманитарно» прикрытых формах…

Игорь Моисеевич (как верно напомнила Чеснокова эту неизменную черту всего нашего западничества)  явно понимает под Западом не реальный западный мір, а некие идеализированные «данные нам в ощущениях» (выражение И.М.) мифы, которые он в ответе М. Соколову признает не вполне соответствующими выдуманному идеалу, тем не менее хотел бы, чтобы они каким-то непостижимым образом были реализованы в России, «чтобы соответствовать «западной субстанции» больше, чем сам Запад»!..

Игорь Моисеевич, впрочем, имеет неточные представления не только о реальном Западе. Неточны и его представления о реальной «державной» России в прошлом, «русло» которой ему не нравится и он хотел бы его поменять в направлении своего мифического «Запада». Он полагает, что только сегодня началось «формирование российской нации» (!), сформировавшаяся же ранее наша тысячелетняя имперская «державность» была связана с неуважением к «национальным интересам» населения, с непомерными податями для него и с коррумпированной армией чиновников, – чего, по его мнению, почвенники упорно не хотят признавать: «Наши державники на уровне фактов не хотят говорить о державности вообще… Я перевожу разговор на конкретный уровень, но такой разговор наши державники поддерживать не хотят, ибо для них державность – некая сакральная сущность, аналитическому расщеплению не подлежащая»…

Игорь Моисеевич, но неужели Вам не известны такие конкретные факты из статистических справочников: что житель Российской империи при Государе Николае II платил податей в 2-3 раза меньше, чем западноевропеец; что в огромной России в 1906 г. было в 1,5 раза меньше гражданских чиновников, чем в одной только Франции; что полицейских было в 5 раз меньше, чем во Франции и в 7 раз меньше, чем в Англии; при этом число преступников (надо полагать и коррупционеров) на 100.000 жителей было в 6 раз меньше, чем в Англии и в 11 раз меньше, чем в Германии…

А о «механизмах соединения державности со свободой» Игорь Моисеевич может прочесть, например, в «Монархической государственности» Л.А. Тихомирова (о «сочетанной власти» в виде монархического, аристократического и демократического ее элементов, которые всегда присутствовали в нашей истории – вспомним хотя бы Земские Соборы и крестьянский сход) или у И.А. Ильина («Наши задачи», «О монархии и республике»).

Такова была наша православная державность, освоившая 1/6 часть суши без работорговли, без премий за скальпы аборигенов и без загона их в резервации для «унтерменшей». И это геополитическое величие, даже чудо на политической карте міра, никак не противоречило сакральной сущности православной державы, а наоборот – объяснялось ее духом служения Богу; когда же осознание этой сакральной сущности самодержавия стало исчезать в ведущем слое общества – Россия и рухнула, ибо по своему культурному «генетическому коду» (а вовсе не из-за мифической «отсталости») не была пригодна стать обывательской «страной как все».

О критериях «умности» и «эффективности»

Позволю себе сделать еще несколько возражений Валентине Федоровне. Она в определенном смысле права в том, что западники «весьма умные» и начитанные, информированные. Но с существенными оговорками. Вряд ли, например, без западников «мы сами никогда не докопались бы» до истинного положения дел с государственными религиями на Западе – об этом немало можно узнать даже из БСЭ и советских антиклерикальных изданий. И почему это почвенники не могут рационально мыслить, почему «почвенничество так и не преодолело своей неразработанности, расплывчатости понятий и концепций»? А упомянутые Ильин и Тихомиров?..

Смею заверить, в числе почвенников и сейчас есть немало умных людей, только, в отличие от западников, они не привыкли кричать о себе на каждом углу, какие они умные. А по большому счету дело тут в другом состоянии ума: западники действительно «весьма умные», «но ум у них – дурак», – как  говаривали о своих «просвещенных» господах (кажется, о Л. Толстом?) простые русские крестьяне…

Тут мы видим ответ и еще на один вопрос инициатора дискуссии: пример того, каким разным смыслом могут наполняться одни и те же слова у западников и почвенников в зависимости от разных міровоззренческих установок. Каковы должны быть критерии «эффективности», «современности», «модернизации», «достижительности» и т.п.? Эффективнее «двигаться вперед» вместе с Западом к царству антихриста? Или же эффективнее спасать людей для достижения ими Царствия Божия?

Как раз для этого, последнего, России в данных условиях необходима максимально возможная автаркия (она вполне возможна при российском самодостаточном потенциале), то есть изоляция от воздействия политических и финансово-экономических инструментов міровой апостасии при сотрудничестве со всеми подавляемыми, но еще сохранившимися здоровыми (национально-христианскими) оппозиционными силами в міре, в том числе и в демократических странах.

Пропагандируемая же западниками открытость американизированному міру, вхождение в его экономические структуры заведомо поставит русских – учитывая их традиционную (даже у атеистов) нестяжательность, меньшую устремленность к достижению материальных благ любой ценой – в заведомо проигрышное положение по сравнению с теми народами, которые видят в земных ценностях главные. Ведь именно этим объясняется тот факт, что русские, 85 % населения России, составляют лишь малый процент в числе олигархов (см. регулярные списки в «Независимой газете»). (Эта тема в несколько ином, узко-социальном, аспекте уже затрагивалась Валентиной Федоровной  в ее разговоре о коллективизме с Игорем Моисеевичем, но эта проблема имеет и более важное, государственное значение: со всеми ли «эффективными» явлениями современности мы можем конкурировать? И если нет, то как защитить свою культуру и свою экономику от подавления более безцеремонными, безнравственными и агрессивными конкурентами? Вот почему русская почвенническая мысль от Франка до Ильина постоянно обращалась к теме «национальной диктатуры переходного периода» после падения коммунизма.)

В этой ситуации сегодня мне трудно себе представить какой-то синтез или даже «взаимное дополнение» (как надеется Валентина Федоровна) рассматриваемых двух течений. Разве что в публичной дискуссии, подобной нашей, есть возможность показать более широкой аудитории, особенно российским политикам и администраторам, духовную опасность западнической глобализации – как и тем нашим оппонентам из случайных западников, которые продолжают мыслить скорее по антикоммунистической инерции, чем из убеждений, ибо ничего третьего в сравнении с коммунизмом и либеральной демократией еще не открыли. Возможно, такие наши сограждане еще смогут учесть православную систему координат, ознакомившись с нею. Хотя я прекрасно сознаю, что на это усилие готовы немногие.

Кто из нас «анти»? О двух верах: первичной и вторичной

Предвижу тут и давно назревшее со стороны моих оппонентов возражение: мол, кто мне дал право говорить от имени православных? Ведь далеко не все православные мыслят в таких «архаичных» категориях. Признаю: даже в православной среде есть немало западников – это обновленческие и экуменические апостасийные течения, которые комфортно подгоняют свое христианство под требования міра сего (некое православное «аджиорнаменто», или точнее «христианство без антихриста»: без конкретизации действующих в истории сил зла и без сопротивления им). Иные из них даже, подобно игумену Иннокентию Павлову, клеймят православную историософию как «русский бред» и открыто проповедуют присоединение к «если хотите, постхристианскому… американско-европейскому цивилизационному пространству» («Независимая газета», 31.8.1996; курсив наш).

Но неправильно было бы называть, Игорь Моисеевич, наше отвержение подобных постхристиан – «архаичным антизападничеством». Это не мы «анти». Это они «анти», т.е. «против» – против учения Православной Церкви о смысле истории и о человеческих задачах в ней.

Ведь православное учение все-таки в сравнении с западничеством первично. Западничество возникло намного позже как апостасийный продукт человеческой гордыни (эпоха «Просвещения» Европы соблазнительным светом Люцифера). И преимущество почвенников перед западниками состоит в том, что те, как правило, не понимают своей вторичности и истоков своей «просвещенности», ибо не знают подлинного духовного міроустройства и православного міровоззрения. Православные же почвенники понимают не только глубину своей объективной правоты, они понимают и то, почему западники субъективно убеждены в своей правоте и миссии навязывать свою «модернизацию» нашей тысячелетней культуре.

Замечу также, эта западническая убежденность рационально (как они это требуют от почвенников) еще менее доказуема и представляет собой не что иное, как своеобразную веру, то есть религию, ориентированную на связь в духовном міре с неким иным источником, чем Бог. То есть,  различие «базовых принципов» у западников и у почвенников именно религиозное и может быть преодолено только на этом уровне, а не в области социологии, как это пытались в своей дискуссии И.М. Клямкин и В.Ф. Чеснокова.

Говоря об особенностях религиозной веры, необходимо также учесть, что успех (упомянутая «эффективность») дела почвенников, так же, как и их целепостановка измеряются не земными прикладными мерками «достижимости», с их точки зрения, а на весах Божиих. Сейчас, конечно, во всех сферах жизни и власти РФ, ее сфере образования и СМИ, доминирует идейное западничество или западнический конформизм без особых идейных убеждений. Но одновременно и почвенническое міровоззрение постепенно утверждается, в основном в церковных кругах. Идет поляризация общества и разделение на две количественно неравные части. И почвенники верят, что если их даже малое православное ядро в России достаточно духовно окрепнет в глазах Божиих, то с Божией помощью оно сможет оказаться сильнее и сделать для России то, что сегодня кажется невероятным. Бог помогает тогда, когда есть кому и ради чего помогать, так уже не раз было в истории.

Поэтому, Леонид Иосифович, и Ваш вопрос: «Сколько русских людей в России соответствуют ценностям русской культуры» – не имет решающего значения для дела почвенников. В любом случае они считают себя обязанными перед Богом делать именно свое дело, независимо от шансов на успех. Такие люди будут на русской земле до самого конца истории.

Сознаю, что все приведенные выше аргументы, конечно, для западников не могут быть убедительными, поскольку различие между нами коренится именно в вере. Я изложил все это в основном для «более полного понимания образа мыслей других», что и было изначально объявлено целью данной дискуссии. Благодарю за внимание и заранее прошу прощения, что в спешке кое-где мог допустить менее вежливый и «научный тон», чем хотелось. Готов продолжить дискуссию и ответить на любые вопросы по данной теме.

21.8.2001
М.В. Назаров
(издатель книжной серии «Русская идея»)

Ответ И.М. Клямкина на это стоит на указанном сайте:
http://www.liberal.ru/articles/cat/749
Поэтому мы его здесь не воспроизводим. К тому же основные аргументы И.М. Клямкина ясны из дальнейших ответов на них М.В. Назарова.

+ + +

Дискуссия Фонда «Либеральная миссия» (2003)
http://www.liberal.ru/sitan_print.asp?Num=171

Ответ М.В. Назарова И.М. Клямкину

Признателен уважаемому Игорю Моисеевичу за внимание к моему августовскому комментарию, в котором я предлагаю рассматривать в рамках православного смысла истории – почвенников как «удерживающий» (в смысле удержания сил зла на земле) полюс русской культуры, а западников – как «апостасийный» (отходящий от христианства и этим раскрепощающий действие сил зла).

В своем ответе Игорь Моисеевич не стал возражать против такого понимания истории, полагая, что «о Вере не спорят, ее можно лишь принимать или отвергать, противопоставляя ей другую Веру или безверие». Он ограничился лишь возражением на «попутные» темы, «имеющие отношение к социальным и политическим формам земной жизни».

Однако разве возможно вникнуть в суть этих земных форм в отрыве от главного, религиозного, масштаба? Где же тогда будет абсолютная точка отсчета для критериев «хорошего» и «плохого»? Следовало бы ему начать именно с противопоставления своей веры в основные принципы міроустройства, отличные от почвеннических, иначе дискуссия опять расплывается в частностях и ведется на разных языках…

Поэтому я вынужден вновь начать с «богословского» напоминания – в виде необходимой основы для ответа на заданные мне социально-политические вопросы. Ведь мы хотим достичь «более полного понимания образа мыслей других» (эта цель поставлена инициатором дискуссии), даже если нам и не удастся переубедить друг друга.

А предварительно – терминологическое замечание. Свое понимание «почвенничества» я уже объяснил в первом выступлении. Добавлю, что в слово «Запад» я тоже вкладываю не географический смысл, а духовный, ибо эта цивилизация лишь формально возникла в Западной Европе (духовные истоки этого процесса я отмечу далее), а основной свой оплот создала из денационализированных осколков разных народов на американском континенте, кроваво расчищенном от аборигенов и обустроенном трудом завезенных из Африки рабов. Затем эта упростившаяся и дехристианизированная «западная» цивилизация стала, говоря словами А. Тойнби, «прижимать к стенке» все остальные самобытные культуры по всей планете, да и саму Европу. Так что в той или иной степени к этому «Западу» сегодня частично принадлежат, например, даже такие страны, как Турция и Япония – в лице их правящего слоя и экономической системы. И, конечно, Израиль как главный по влиянию «штат США».

Еще о духовной сути западного развития

Итак, Игорь Моисеевич полагает, что хотя «Запад не идеал земного жизнеустройства, но ничего лучшего не придумано». (Кажется, этими словами Черчиль охарактеризовал демократию.)

Но тут, во-первых, надо сначала доказать, что западный уровень земного жизнеустройства и методы его достижения могут быть сделаны доступными всем народам міра. То есть, что западный жизненный стандарт (потребление 40 % міровых ресурсов в США) достигается честно и исключительно за счет трудолюбия своего населения, а не за счет навязанного неэквивалентного экономического обмена с остальным міром. В последнем случае всеобщность этого жизнеустройства неосуществима; оно будет доступно еще лишь для тех немногих и небольших народов, которых а) Запад из каких-то своих прагматичных расчетов согласится впустить в свою систему, и б) которые сами согласятся уподобиться Западу и обезпечивать свою сытость тем же способом.

И, во-вторых, разве только этим земным критерием, с точки зрения православных почвенников, измеряется «лучшее»? Для нас гораздо важнее не пресловутый «стандарт» земной жизни, а ее итог: спасется ли человек для вечного Царствия Божия, борясь со злом в себе и вокруг себя, – или же, безвольно поддаваясь злу и греху, погубит свою душу в царстве диавола. В таком воспитании и спасении народа для жизни вечной и должно заключаться назначение истинной государственной власти. Такова была православная монархия – единственный строй, который раздвигал свои критерии «хорошего» и «плохого» за пределы земных интересов до уровня Царства Небесного.

Именно поэтому мною «отлучаются от христианства» западные системы власти (а не «целые народы», как Вы пишете, ибо в них есть немалый процент несогласных с такой системой). Отлучаются, поскольку западные власти давно устраивают земную жизнь и воспитывают свое население так, как если бы божественной Истины и божественного Закона не существовало. Под предлогом терпимости такое уравнение добра и зла возведено в ранг демократической «религии» плюрализма, которая топит Истину в массе лже-истин и этим отдает народ во власть сил зла. А сами структуры такой власти вольно или невольно становятся структурами насаждения «тайны беззакония», которая ведет к царству антихриста, в их терминологии – к Новому міровому порядку.

Один из влиятельных его идеологов банкир Ж. Аттали в своей аналитической книге «На пороге нового тысячелетия» (1991) описывает его как «торговый строй», в котором более нет государственных границ, по всей планете движутся номады-кочевники, «утратившие традиционную привязанность к стране, общине, семье» и обладающие правом продавать и покупать как важнейшим в жизни. «Порядок, основанный на силе, уступает место порядку, основанному на деньгах… Денежный порядок станет универсальным. От Сантъяго до Пекина, от Йоханнесбурга до Москвы все экономические системы будут поклоняться алтарю рынка… Никогда еще мір не находился в таком плену у законов, диктуемых деньгами… Победители этой новой эры будут созидателями, и в их руках окажутся и власть, и финансовое могущество».

«Основой технологии будущего… является микросхема», вмонтированная во всевозможные предметы, которые «станут как бы продолжением наших органов чувств, функций нашего организма… Со вставленными в него искусственными органами человек станет и сам искусственным существом, которое можно будет купить и продать, как любой другой предмет или товар». Посредством генной инженерии (в т.ч. клонирования) «человек начнет создавать себя сам так, как создает товары, …потреблять других людей… Человек грядущего тысячелетия позволит потреблять себя кусок за куском в рыночном смысле этого слова».

Средства связи (а значит и контроля) станут вездесущими: «Человеку нигде нельзя спрятаться… впервые у человека не будет адреса… Чтобы идентифицировать номада следующего тысячелетия, достаточно назвать либо его число, либо имя». – Так прогнозирует будущее человечества член «міровой закулисы».

Сравните это с известным предсказанием в Апокалипсисе: «И сделает он то, что всем – малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам – положено будет начертание на правую руку их или на чело их. И что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его» (Апок. 13:16-17).

Электронные средства для этого уже готовы, осталось только убедить население принять «начертание» (микрочип) в целях собственной и общественной безопасности и «защиты от террористов». (А для убеждения, например, нетрудно взорвать у себя пару небоскребов, заодно обвинив в этом противников Нового мірового порядка для расправы с ними и для силового передела богатств нашей Евразии.) И «число зверя» 666 сегодня положено в основу всемірного маркировочного штрих-кода и стоит на каждом товаре…

Где Вы, Игорь Моисеевич, видите в этом проекте глобально-тоталитарного людоедского зоопарка «более прочные ценностные мосты, перекинутые между градами небесным и земным»? Если они и были еще в католическом Средневековье, то вели не вверх, а вниз, и уже давно обрушились на землю. (Подлинные такие мосты-лестницы есть лишь в подлинной Церкви, и ведут они снизу вверх.) Не кажется ли Вам, что сейчас Запад явно движется к «концу истории», только не по Фукуяме, а по Апокалипсису?

Еще о познании Истины

Вы, наверно, опять скажете, что Вас «смущает моя претензия на знание божественной Истины». Но так может сказать лишь тот, кто не знаком с нею в должной мере и с ее многотысячелетним уразумением лучшими мыслителями человечества – святыми отцами Церкви.

Повторю то, чему Вы в тексте моего первого выступления не придали значения: «Истина была дана людям Самим Богом и в первоначальном знании первых людей, и затем через пророков, через Сына Божия, через действие Святаго Духа в основанной Христом Церкви и ее Священном Писании». Эта Истина во всей своей нравственной и даже, если хотите, логической очевидности выражена в православном церковном учении. Вникнув в него, человек открывает для себя единственную возможность именно этой – и никакой иной! – Божией Истины, а также ограниченность или ложность всех неправославных религий или «истинно верных учений», которые становятся прозрачными в своей ложности.

Истина действительно «непостижима для нас в полном объеме» во многих текущих земных событиях – Всеведущ только Господь Бог. Но Он все-таки открыл нам достаточно четкое знание о смысле земной истории как борьбе между силами добра и зла и поставил нам задачей участвовать в этой борьбе на стороне сил добра, облегчив наш выбор также и четкими критериями греха и добродетели. Верующим, стремящимся жить по Закону Божию, молитвенно испрашивающим помощи у Бога, – Он может и конкретно помогать в распознании добра и зла.

То, что я сейчас пишу, – может Вам подтвердить множество православных людей вплоть до профессоров богословия, старцев и архиереев. Поэтому позвольте спросить и Вас: каковы же Ваши доказательства, чтобы оспаривать духовное ведение Церкви (в том числе многих поколений наших предков, создавших Россию) и утверждать, что человеку «не дано знать», когда люди служат Истине Закона Божия, а когда – «тайне беззакония»?

В Священном Писании перечислены видимые признаки наступления царства антихриста: Евангелие будет проповедано по всей земле для свидетельства Истины всем народам (чтобы никто не погиб по неведению), но усилится отступление человечества от веры Бога в сторону лжеучений и небывалого материального развития, от христианской государственности к своеволию грешных людей и к упадку нравственности, и даже на святом месте будет «мерзость запустения». Это нарастание зла на земле будет все больше нарушать и физическую гармонию вселенной, сопровождаясь природными катаклизмами, эпидемиями и прочими бедствиями, умножением беззакония и войнами (Мф. 24; Мр. 13; Лк. 21; 2 Тим. 3: 1-5, 4:3; Откр. 17-18). После чего и явится антихрист в виде «спасителя» человечества…

Не достаточно ли перед нашими глазами доказательств тому, что развитие міра идет в эту сторону и более всего за это ответствен постхристианский Запад?

То есть, мое главное возражение Вам, Игорь Моисеевич: православному человеку дано знать, в каком направлении мы приближаемся к Истине, а в каком – удаляемся. Похоже, говоря о принципиальном «незнании полноты Истины», Вы просто отводите глаза от неудобной реальности, которая противоречит западническим иллюзиям. Вот и евангельское выражение «не судите, да не судимы будете» – употреблено Вами неточно: нам заповедано не осуждать грешника (видя в нем «образ и подобие Божие», помогая ему прозреть и выздороветь), но мы обязаны осуждать грех и сопротивляться злу, защищая от него также и этих грешников, и наших ближних, и наши святыни. В этом отношении мы обязаны быть бдительными.

Да и какая же «радость осмысленно-духовного человеческого существования» (как Вы пишете) содержалась бы в незнании всего этого и в нераспознании как врагов, так и собственных слабостей и грехов? По-моему, тогда только и остается упомянутая Вами «мука».

Еще о назначении государства

Это касается и общественно-политической стороны жизни. Правители, не знающие смысла истории, не способны защитить свой народ от сил зла, которое может принимать разные личины. В частности, те «благодетели» человечества, которые обещают народам «рай земной» посредством освобождения (в коммунизме – насильного, в демократии – добровольного) от «божественной деспотии», – не могут, несмотря на провозглашаемые обещания «добра», служить добру. Потому что «рай на земле» из-за испорченности природы земного міра невозможен; этим соблазном диавол лишь похищает людей у Бога в свое временное земное царство, обреченное на погибель. Именно диавол стоит за всеми горделиво-безбожными проектами «земного рая» – и в иудейском ожидании своего «Земного Мессии» (машиаха), и в масонском «Царстве Астреи», и в языческом проекте нацистского «Тысячелетнего Рейха», и в «вечно безсмертном Научном Коммунизме».

Именно в таких случаях возникает фундамент для «появления земных богов и божков» вместо Бога истинного. Вы это не совсем точно отождествляете с «теократией» (что в переводе означает власть Самого Бога, изначально имевшуюся у первых людей). Видимо, Вы понимаете под этим словом просто власть церковной иерархии. Хотел бы я такой власти для России? – спрашиваете Вы. Это зависело бы от качества властителей в той или иной конкретной ситуации. В русской истории не раз бывали критические моменты, когда предстоятели Церкви своими политическими действиями спасали русскую государственность (митрополит Алексий, Патриарх Гермоген).

Но для нормальной жизни в православной монархической государственности (и только в ней!) еще во Втором Риме было выработано понятие симфонии – гармоничного созвучия двух властей: духовной (которая помогает людям бороться с внутренним злом, спасая их для жизни вечной) и государственной власти (которая обезпечивает народу достойную материальную жизнь и защищает от зла внешнего). О такой власти православные почвенники молят Бога.

Подлаживать идеал под грешный народ – или подтягивать народ к идеалу?

Вы спрашиваете: на какой же период в русской монархической истории следует «ориентироваться, что брать за точку отсчета… если русская докоммунистическая державность, будучи всегда православной, могла наполняться столь разным политическим и социальным содержанием?». Вы приводите тому примеры и считаете, что «при составлении таких проектов одной только апелляции к православию недостаточно».

Да, Игорь Моисеевич, российская православная государственность была разной в разные эпохи. Как отмечали те же Тихомиров и Ильин, уже по своей форме верховная власть самодержца по-разному сочеталась с аристократической (дружина, боярство, высшее дворянство) и с «демократической» составляющей власти (вече, Земские Соборы, низовое самоуправление, крестьянский сход, земское самоуправление и т.п., из чего И.Л. Солоневич выводил свою теорию «народной монархии»). Монархия вообще должна использовать все общественные силы для служения замыслу Божию – соответственно конкретным потребностям времени.

Другой вопрос – то, что и по своей духовной сути в разные времена наша государственность была неодинаково здоровой. Из-за этого и случались катастрофы (татарское нашествие, польское, масонско-апостасийное, большевицкое). То есть, она, по человеческим (в том числе правителей) грехам, в разной степени соответствовала православному идеалу. Причем значительная часть правящего слоя часто действовала по инерции, «не понимая глубоко даже тех основных истин, обладание которыми давало России претензию на значение Третьего Рима», – я вполне согласен с этими словами Тихомирова, которые Вы привели. Ведь и я писал в своем первом выступлении, что «русская идея» не всегда и не всеми русскими четко сознавалась в те или иные эпохи.

Но, как я там же отметил, «при всех своих исторических несовершенствах и периодических падениях», в сравнении с другими типами государственности российская православная монархия была все же наибольшим воплощением «удерживающего» зло порядка в міре. Вспомните сетование Маркса-Энгельса: «Ни одна революция в Европе и во всем міре не сможет достичь окончательной победы, пока существует теперешнее русское государство» («К. Маркс и революционное движение в России»). Ибо при всех падениях в народе сохранялся идеал власти Помазанника Божия, служащего Божию замыслу, – благодаря этому происходило возрождение и на верхах. Вот так катастрофы научали нас «от обратного».

Можно вспомнить тут и суждение Достоевского, что не по падениям народа следует судить о нем, а по тем вершинам, до которых ему удается подняться даже после падения, в свои лучшие моменты бытия. Есть ли у других народов вершины, сравнимые с миссией «удерживающего» Третьего Рима? Даже немецкий философ В. Шубарт счел, что нет, – и в своей примечательной книге «Европа и душа Востока» увидел в России «свет с Востока», спасительный для всего міра.

Поэтому отвечаю на Ваш вопрос: православные почвенники предлагают ориентироваться на сам идеал православной «симфонии» и Третьего Рима (ища этому воплощение согласно имеющимся условиям), а не на исторические искажения идеала, которые должны быть осознаны и отвергнуты как таковые. Такова наша «идеализация» дореволюционной России: она строгая и требовательная (а не самодовольно потакающая всем грехам и замазывающая их – какова обычно идеализация либеральной демократии у наших западников).

Именно потому я еще надеюсь на возможность возрождения России, что в ней и сейчас, в виде почвенничества, существует стремление к такому идеалу – у Запада же давно нет ни стремления, ни самого идеала.

Россия действительно получила безпрецедентную возможность вновь постичь Истину от обратного. Ибо не могут пропасть втуне 70 лет не просто «неведомого западным странам» атеизма, а неведомого им мученичества за веру сотен тысяч людей, достойных причисления к лику святых – они небесные молитвенники за Россию. Тем более, что народу Третьего Рима, в отличие от западных, есть с чем в своей тысячелетней истории сравнивать ХХ век (коммунизм и нынешнюю демократию). В этом отношении в работах целой плеяды православных мыслителей эмиграции (например, в книге «Чудо русской истории» архимандрита Константина /Зайцева/) дан глубокий анализ миссии исторической России, ее падения и возможного пути возрождения. К тому же у русских, в отличие от Запада, до сих пор сохранился еще носитель абсолютной Истины – Православная Церковь (несмотря на нынешнее неприглядное состояние ее руководящих верхов). – Вот в чем я вижу те духовные преимущества России перед Западом, о которых Вы спрашиваете.

Петровское западничество и монархия в оценке Тихомирова

Одним из наших пагубных отклонений от русского идеала стало петровское насаждение европейской протестантской «культуры» во всех сферах русской жизни. Тихомиров (как и многие другие православные авторитеты) признает лишь то, что реформы Петра I были оправданы в плане использования западных научно-технических и организационных достижений для обороны от натиска Запада же адекватными средствами (но не для слияния с ним в единой «культуре» – такой цели не было). К этому ранее стремился и Патриарх Никон, однако не собираясь платить той страшной духовной цены, какую заплатил Петр: он впустил в Россию нормы и дух апостасийной цивилизации, отменил принципы «симфонии» и традиционного престолонаследия, превратил православное самодержавие, ответственное перед Богом и ограниченное служением Ему, в ничем не ограниченный западный абсолютизм.

Эту духовную вестернизацию Тихомиров, разумеется, оценивал отрицательно, характеризуя секулярное европейское «просвещение» как «европейское умственное иго», за которое «оправдать Петра никак нельзя». «Россия расплатилась за такие правила Петра полустолетием государственных переворотов, в которых монархия уцелела только благодаря народу, продолжавшему считать законом не то, что приказал Петр, а то, что было в умах и совести монархического сознания народа», – вот вывод Тихомирова (ч. III, гл. XXII-XXV).

(Так и сегодня мы, православные почвенники, разве выступаем против телевидения, компьютеров, интернета, космических исследований и т.п.? Мы лишь хотим, чтобы наука не преступала этическую границу вмешательства в бытие и чтобы технические и научные достижения не служили насаждению греха и контролю антихристианской міровой закулисы над человечеством.)

Отмечу у Вас еще одну существенную неточность. Тот факт, что Тихомиров верно отмечал трудность реализации высокого православно-монархического идеала, совсем не означает признания им ошибочности этого идеала и того, что именно в нем заключены «фундаментальные противоречия, чреватые разочарованием, унынием и смертью нации». Это противоречия не идеала, а состояния общества. Это лишь означает, что наше общество уже в начале ХХ века оказалось недостойно столь высокого идеала по своим грехам и по неправославному міровоззрению интеллигенции, – вот в чем мысль Тихомирова. Для него монархия оставалась верным идеалом, а не «воплощением труднейших неразрешенных проблем», отменяющих необходимость идеала (как Вы неверно трактуете его мысль, полагая, что «опровергли» меня устами почитаемого мною теоретика).

Точно также общество может оказаться недостойным и всех других, более низких государственных идеалов, дойдя до предельного безыдейного своеволия и разгула преступности – но ведь, согласитесь, из этого нельзя делать вывод о ненужности законов и идеалов, ставших «слишком высокими» для столь распустившегося общества…

В отношении к идеалам, мне кажется, выявляется очень характерная черта в разных установках западников и почвенников: западники готовы потакать человечеству в его греховном состоянии и подлаживать формы государственного устройства под эту греховность как норму; почвенники же стремятся несмотря ни на что подтягивать свой народ из греховного состояния к должному высокому идеалу, руководствуясь служением Богу и Его абсолютными критериями. Почвенники не отказываются от своего идеала, независимо от того, насколько этот идеал осуществим в данное время, поскольку нельзя отказываться от служения Истине.

Еще о «цене империи»

Вместе с многими русскими монархистами я сознаю, что в ХХ веке ведущим слоем России был утрачен сам монархический идеал, это и стало главной причиной революции. Поэтому я не отрицаю наличие в дореволюционной империи бюрократического произвола и коррупции, о которых Вы пишете.

Но, во-первых, в отличие от Вас, я вместе с Тихомировым вижу их причину не в самой монархии и не в дорогой «цене империи», а в упадке православно-монархического самосознания правящего слоя.

И, во-вторых, нет ни одного государства без таких язв. Поэтому о степени коррумпированности российской бюрократии следует судить не по шутливым замечаниям монархов и не по преувеличенной самокритике русских литераторов (у них самокритика была развита намного больше, чем на Западе), а в статистическом сравнении с коррумпированностью западной бюрократии в ту же эпоху. У меня нет времени искать данные именно по коррупции, но я привел сравнение численности бюрократии и общей преступности (включая ведь и коррупцию) в России и на Западе – и, согласитесь, что даже по Вашим смягченным цифрам (из книги Б.Н. Миронова) картина далеко не в пользу западной цивилизации.

В ее оправдание Вы приводите довод, что это не из-за большей нравственности в православной стране, а из-за большей урбанизации на Западе, поскольку городская цивилизация связана с естественным ростом бюрократии и преступности. Но почему Вы в таком случае считаете урбанизацию западного типа достойным подражания «прогрессом» по сравнению с российским традиционно-патриархальным обществом? Эта урбанизация выглядит у Вас некоей предпочтительной самоценностью, обоснования которой Вы не даете, хотя сами же признаете в ней меньшую нравственность.

То же касается и более высоких налогов на Западе, которые, по Вашему мнению, объясняются лишь большими доходами населения – так что, мол, это лучше, чем малые налоги в бедной стране. Отчасти это так. Но, с другой стороны, российское государство не нуждалось в таком большом, как на Западе, обложении населения налогами. И из-за меньших расходов на меньший чиновничий аппарат, и из-за того, что в структуре российских государственных доходов гораздо большую долю (60 %) составляла прибыль от государственного сектора экономики, которому принадлежали две трети железных дорог, паровозостроение, военные заводы, рудники и т.п. (из-за чего Солоневич даже называл этот сектор «социалистическим» в сравнении с Западом).

А, кроме того, можно ли определять достаток населения и его жизненный уровень по единому для всех стран денежному критерию? Кто, например, мог точно учесть в статистике доходов российского населения и в «структуре потребления» продукцию натурального хозяйства, которое играло гораздо большую роль, чем на Западе? Кто учитывал традиционную в России общинную (и церковную) взаимопомощь бедствующим? Учитывались ли неоднократное погашение недоимок и огромная государственная поддержка крестьянству в ходе столыпинских реформ, после которых причины «бедствовать» остались лишь у ленивых? Как учесть в «доходах» населения огромную сеть земских медицинских, образовательных и социальных учреждений, услуги которых были для населения безплатны (ничего подобного на Западе не было)? Известно, что социальной защищенностью населения России восхищался даже американский президент Тафт. А английский профессор Смайлс писал: «Во всем міре и во все времена не было такого гуманного, культурного, безпристрастного суда, как русский».

Особенности русского быта иногда накладывают на статистику потребления сильный отпечаток совсем не по причине «отсталости» России, а скорее по обратной. Вот Вы, Игорь Моисеевич, полагаете, что «при православной монархии Россия опережала другие страны лишь по душевому потреблению хлеба и картошки, а по потреблению мяса и мясных продуктов безнадежно отставала» – это когда, например, гусь стоил три копейки, а в ежедневный солдатский рацион входили как минимум 400 г мяса? Даже по пропагандно заниженным советским данным, душевое потребление мяса в 1913 г. составляло 29 кг в год. (Наверно, это примерно как сейчас?) Но при этом, помимо трудно учитываемого потребления в натуральном хозяйстве, надо знать, что, в отличие от Запада, в России у православных было в общей сумме около половины дней в году постными, когда мясо есть не полагалось.

Важно также то, какие годы мы выбираем для сравнения. Критики дореволюционной России предпочитают приводить примеры их ХIХ века, когда, действительно, промышленность была неразвитой, случался голод и т.п. Вот и Вы цитируете данные о бюджете из письма Витте от 1898 г., а если взять 1913-й – то эта цифра выросла 2,5 раза (до 3,5 млрд. рублей). Ведь темпы роста российской экономики в 1900-1913 гг. были самыми высокими в міре при огромном демографическом росте.

В целом же накануне первой Міровой войны продовольствие в России стоило на треть дешевле, чем в Западной Европе, которая была завалена российским хлебом, маслом и яйцами (мясо тогда транспортировать было сложнее). Уровень же жизни рабочего в России и на Западе по основным видам продуктов и одежды (их стоимость в минутах затраченного труда) был примерно одинаков (см. таблицы в «Посеве» № 1/1977 и № 1/1978).

Напомню также, что литературно-художественные «исследования» вроде бунинской «Деревни» (когда-то в молодости она и на меня произвела удручающее впечатление) имели не научную, а скорее обличительную природу, свойственную настроениям и целям «прогрессивной интеллигенции». Вспомним, что тот же Бунин писал о русской деревне, будучи в эмиграции.

Так что аргументы о чрезмерной «цене империи» в ущерб «интересам населения» лучше оставить. В том числе и о высоких расходах на «самую большую в міре армию». Вы пишете, что в России эти расходы были выше, «чем где бы то ни было… в сопоставлении с душевым национальным доходом» (намного ли выше?), – но тут же признаете, что огромная российская армия «по численности военнослужащих на тысячу человек населения находилась примерно на одном уровне с Австрией и Великобританией, а «у Франции и Германии этот показатель был выше». А ведь огромная Россия имела намного больше угроз (возьмем хотя бы Крымскую войну, когда крупнейшие западноевропейские державы выступили против России в союзе с мусульманской Турцией и разбойными чеченцами, атаковав также российские укрепления в Балтийском море, Соловки, Архангельск, Камчатку) и постоянно в своей истории подвергалась агрессиям (что констатирует А. Тойнби). Значит, Вы хотели бы, чтобы русские имели бы на душу населения меньше оборонных затрат, чем компактные западные страны? Какими же «интересами населения» это можно было бы оправдать?

Итак, признавая существенные различия между Россией и Западом в численности чиновников и уровне преступности, Вы их объясняете особенностями западной «городской цивилизации» и иронично замечаете, что для того, чтобы искать причину этих различий «в отличиях Православия от западных ветвей христианства», мне следует «привести более тонкие аргументы». Но неужели религиозные различия не оказали никакого влияния на всю разницу цивилизаций и их социально-экономических укладов?

Раз уж Вы затронули этот аспект, то следует действительно сравнить православную и западную (иудаистско-протестантскую) экономическую этику – посмотрите выводы крупнейших западных социологов того времени: М. Вебера («Протестантская этика и дух капитализма») и В. Зомбарта («Евреи и хозяйственная жизнь»). Из этих классических трудов следует, что протестантизм сильно понизил планку нравственных требований в социально-экономической жизни Запада, «обезпечивая фарисейскую совесть при наживе денег» любым способом и давая псевдорелигиозное оправдание эгоизма и стяжательства (кальвинизм, пуритантство и т.п.), а произошло это развитие под влиянием иудаизма. Потому что в иудаизме нет понятия о безсмертии человеческой души и соответственно более, чем в христианстве, освящается стремление к материальным ценностям міра сего и господство над ним.

В России, как Вы знаете, подобной «реформации» христианской культуры не было. Поэтому и экономической жизни России была традиционно свойственна иная, нестяжательная хозяйственная этика (см. об этом работы таких ученых, как Д.И. Менделеев, С.Ф. Шарапов, А.Н. Энгельгардт, В.А. Кокорев, В.П. Воронцов и тот же Тихомиров в сборнике «Экономика русской цивилизации», М., 1995). По этой причине хозяйство России, конечно, «отставало» от Запада по целому ряду западных финансово-экономических показателей. Но для оценки уровня русского уклада жизни этих показателей недостаточно. Он должен оцениваться не только голыми экономическими, но и нравственными критериями, которые имели не меньшее значение для социального здоровья российского общества и его «доходов».

Национальная диктатура – не самоцель, а оборонное средство

Вместе с Тихомировым я допускаю, что былой православно-монархический идеал может уже оказаться непосильным для России. Но если мы хотим ее выздоровления, то оно все же может происходить только в направлении должного идеала государственности, проходя через разные этапы. Тут применима известная мудрость: «Идеалы как звезды: они не достижимы, но по ним мы определяем верный путь». Если же власть вообще отказывается от идеала, как записано в ст. 13 нынешней конституции РФ, – то такая власть служит не Богу, а своим похотям, разлагая этим народ. На таком пути никакое возрождение, даже просто экономическое, невозможно. Ибо нравственного вакуума в міре не бывает: отказываясь от служения добру, такие правители облегчают действие силам зла.

Ныне эти глобальные силы приступили к форсированному установлению своего Нового мірового порядка. Их намерения и возможные действия в этом отношении были очевидны для русской эмиграции уже на примере двух міровых и холодной войн. Поэтому практически все мыслители русского Зарубежья считали, что после падения коммунизма наиболее спасительным вариантом государственного устройства должна быть национальная диктатура, которая защитит неподготовленный народ от нового рабства. (Тихомиров же в начале века еще не столкнулся с этой проблемой и, вопреки Вашему утверждению, на темы такой «национальной диктатуры» не писал.)

Итак, Ильин уже в 1950-е гг. («Наши задачи») предвидел «внедрение в Россию міровой закулисы», которая будет заниматься «упорным навязыванием русскому народу непосильных для него западноевропейских форм республики, демократии и федерализма, политической изоляцией ее, неустанным обличением ее мнимого «империализма», ее мнимой «реакционности», ее «некультурности» и «агрессивности»…». Враги России – «не успокоятся до тех пор, пока им не удастся овладеть русским народом через малозаметную инфильтрацию его души и воли, чтобы привить ему под видом «терпимости» – безбожие, под видом «республики» – покорность закулисным мановениям, и под видом «федерации» – национальное обезличие… Им нужна Россия с убывающим народонаселением… Им нужна Россия безвольная, погруженная в несущественные и нескончаемые партийные распри… Им нужна Россия расчлененная, по наивному «свободолюбию» согласная на расчленение и воображающая, что ее «благо» – в распадении… Но единая Россия им не нужна».

«Если что-нибудь может нанести России, после коммунизма, новые, тягчайшие удары, то это именно упорные попытки водворить в ней после тоталитарной тирании – демократический строй». Ибо «политическая свобода сама по себе не облагороживает человека, а только развязывает его, выпускает его на волю таким, каков он есть, со всеми его влечениями, интересами, страстями и пороками…». «Человек, не созревший для свободы, может злоупотребить ею в разнуздании и продать ее за личный или классовый интерес».

Ильин считал, что после падения коммунистического режима – «пройдут годы национального опамятования, оседания, успокоения, уразумения, осведомления, восстановления элементарного правосознания, возврата к частной собственности, к началам чести и честности, к личной ответственности и лояльности, к чувству собственного достоинства, к неподкупности и самостоятельной мысли, – прежде чем русский народ будет в состоянии произвести осмысленные и не погибельные политические выборы. А до тех пор его может повести только национальная, патриотическая, отнюдь не тоталитарная, но авторитарная – воспитывающая и возрождающая – диктатура»; «…диктатура, помогающая народу выделить кверху свои подлинно лучшие силы и воспитывающая народ к трезвению, к свободной лояльности, к самоуправлению и к органическому участию в государственном строительстве».

Такую диктатуру можно было бы сравнить с декомпрессионной камерой, предотвращающей кессонную болезнь у водолазов, поднимающихся из глубины. То есть такая диктатура – не самоцель, а переходное средство для консолидации здоровых сил народа и приближения его к истинному государственному устройству – в условиях осады враждебными влияниями, для их обезвреживания.

Очень странным выглядит Ваше возражение против этого: «Можно ли  укрепить Веру искусственно, а то и насильственно отгораживая людей от искушений?.. Не есть ли это насилие над дарованной им свободой самим пройти свой путь к Богу и Его истине?». – На это позвольте встречный вопрос: а вправе ли, например, родители «искусственно, а то и насильственно» отгораживать своих детей от игры со спичками, затем от сексуального развращения, алкоголя и наркотиков, далее от вовлечения в преступные банды и секты, и вообще – от целенаправленного их воспитания кем бы то ни было в животно-эгоистической морали вседозволенности?

Если защита от всего этого – прямая обязанность родителей (за неисполнение которой они могут быть привлечены к уголовной ответственности), то чем оправдано Ваше, Игорь Моисеевич, суждение, что в нынешних условиях, когда весь наш народ находится в подобном «несовершеннолетнем» положении, лишенный элементарного духовного воспитания, когда он не сознает угрожающих ему и нашей стране опасностей, тем более в условиях целенаправленного разложения, – что такой народ способен сам проявить рекомендуемую Вами «крепость Веры», которая «проверяется только способностью устоять перед соблазнами грешного міра»?..

Чтобы в таком опасном міре самому прийти к Богу – надо прежде всего узнать о Боге и изучить Его Закон. Чтобы иметь силы самостоятельно противостоять греху и лжи – надо прежде всего усвоить добродетель и Истину. Вы замечаете, что вот я же прожил двадцать лет в «царстве греха» и «устоял». Но поверьте, мне очень хотелось бы не совершить в своей жизни многих глупостей и ошибок, которые предшествовали моему духовному созреванию, ибо оно произошло не благодаря моему воспитанию в (советском) государстве, а лишь в результате бунта против него в виде побега на Запад. Именно разочарование также и в западной свободе деградации побудило меня обратиться к Православию.

Но у немалого числа эмигрантов результат был и иным, конформистским. Следует ли российской молодежи оставлять лишь такой сложный путь к прозрению, если возможен и более щадящий? Например, изучать уже в российской школе подлинную историю наших предков, накопленный ими опыт познания міра и смысла жизни, а также труды тех православных мыслителей, которые уже начертали для нас пути выхода из национальной катастрофы ХХ века, продолжающейся по сей день из-за незнания российским обществом этого опыта…

Главные необходимые меры

В этом и ответ на Ваш вопрос, как мне конкретно видится в современных условиях национальная диктатура и автаркия.

Прежде всего это не «изоляция от міра», а изоляция от греховного и преступного міра – при сотрудничестве со всеми здоровыми силами во всех странах. При поддержке России они и у себя дома могли бы стать более влиятельными.

По конкретным Вашим примерам: не «блокировать интернет» и «глушить зарубежные радиостанции», а систематически противопоставлять распространяемой с Запада политической, исторической и міровоззренческой неправде – очевидную правду, что легко сделать. Разумеется, запрет на выезд за границу – глупость; но он уже усиливается с противоположной стороны (мне, например, не дают визу в США и в Германию как занесенному в черный список «нежелательному иностранцу», – видимо, из-за моих книг, ибо правонарушений я не совершал). Запрет на продажу западных фильмов – да: тех, которые нарушают закон и нравственные нормы (такие запреты есть и в западных странах).

То же в области экономики. Для нее необходимы критерии, основанные на здравом смысле и реальной российской жизни, а не на «общеміровых непреложных законах». Эти критерии должны быть рыночными не в узком смысле денежной выгоды «что, почем и где выгодно купить-продать», а с учетом всех социальных, демографических, оборонных и политических выгод для всего общества – только так можно определить подлинную рентабельность того или иного производства.

Вот лишь один пример: что выгоднее для нашей страны в целом –импортировать американскую курятину, которая обходится «дешевле» нашему рядовому потребителю, но душит «менее рентабельное» отечественное птицеводство (к тому же этим российский покупатель финансирует американскую казну, а значит и направленные на нас ракеты), – или же ограничить импорт и дать возможность стать на ноги своим производителям, которые будут своими «нерентабельными» налогами в госбюджет лучше финансировать и пенсионеров, и российскую армию, и воспитание новых поколений… (Кстати, в Германии, когда я там жил, был именно такой подход к угольной промышленности, хотя свой уголь обходился втрое дороже; в Японии так же относятся к своему рисоводству.)

Тот же подход и в вопросе с «устранением олигархов», о чем Вы спрашиваете. Ответьте, пожалуйста, на встречный вопрос: почему российское государство отдало в частные руки не те предприятия и отрасли, которые не приносили дохода и где частники, вложив свои капиталы, могли бы благодаря своему лучшему умению развить производство на благо всей стране, – а отданы именно те отрасли, которые не требовали поиска особых капиталовложений, ибо приносили и приносят огромную прибыль, но теперь от этой прибыли государству в лучшем случае идет 13 % налога, а львиная доля остается в частных карманах и вывозится за рубеж? И разве законно были приватизированы эти отрасли между «избранными» лицами, порою с огромным ущербом для государства (сравните книгу В. Полеванова «Технология великого обмана» и книгу под ред. А. Чубайса «Приватизация по-российски»)? (Неужели «истоки» всех этих небывалых преступлений, которые мне «не нравятся», или даже что-то отдаленно похожее, Вы можете найти «во временах православной державности» – как Вы утверждаете в конце своего текста?!)

Не считаете ли Вы, что уже одно только восстановление справедливости и законности в этой сфере может не только дать в государственный бюджет суммы, десятикратно превышающие нынешнюю и позволяющие решить многие проблемы, но и создать в обществе более здоровую атмосферу для честного предпринимательства? Такая национальная диктатура, даже при использовании силы против мафиозной экономики, несомненно, найдет опору в подавляющем большинстве нашего народа и не потребует репрессий против него.

Восстановив доверие населения к себе, такая власть может осуществить и непременное финансовое условие для оздоровления экономики: сделать собственную валюту мерой всех национальных ценностей (см. книгу эмигранта Н.Н. Зворыкина «К возрождению России», 1929). Допущение чужой валюты в качестве средства накопления – это обезкровливание своей экономики и фактическое кредитование чужого государства поставками нашего экспорта в обмен на иностранные бумажные обязательства.

На основе вышесказанного предоставляю Вам самому ответить на свой ироничный вопрос, к какому типу диктатуры была бы близка такая спасительная для России власть: «к северокорейской, китайской, иракской или белорусской». Мой перечень возможных диктатур этими примерами не ограничивается, поскольку есть и «христианские образцы» (так их охарактеризовал А.В. Карташев) генерала Франко и профессора Салазара. Мне они кажутся более подходящими примерами «реализованных аналогов», о которых Вы спрашиваете, хотя и не во всем пригодными для православной России.

Впрочем, касательно Вашего перечня: китайцы демонтируют коммунизм и восстанавливают свои традиции в той последовательности, которая была бы уместна во времена Горбачева (если бы он не оказался «полезным идиотом» для міровой закулисы).

Лукашенко же «диктатором» называют лишь натовские демократии (разбомбившие недавно «недемократическую» инфраструктуру Сербии, чтобы отдать часть ее территории албанской террористической наркомафии), избравшие себе образцами свободолюбия на территории СНГ режимы бывших членов Политбюро КПСС Назарбаева, Рахмонова, Шеварднадзе, Алиева и т.п. Бывший председатель совхоза Лукашенко при всех своих недостатках и пробелах в образовании все-таки из всех правителей на обломках СССР сохранил более всего здравого смысла, а тем самым и возможностей для перехода к достойной жизни. Если бы объединение РФ и Белоруссии дало ему возможность стать президентом единого государства (а он победил бы на честных выборах) – это был бы значительный шаг вперед к разрешению многих наших проблем. Именно поэтому правящий слой РФ делает все возможное, чтобы затормозить процесс воссоединения Великороссии и Белоруссии.

Пути установления национальной диктатуры

Тут уместно перейти к следующему Вашему вопросу: как же установить в России справедливую национальную диктатуру? Вы приводите на выбор три варианта (перечислю их в иной последовательности): победа на выборах, государственный переворот, результат массового народного движения.

Чисто теоретически я мог бы отдать предпочтение первому варианту, причем с открытым провозглашением вышеописанных мною главных целей, ибо уверен в победе такого потенциального «диктатора» в честном поединке в глазах хорошо информированных избирателей. Но, к сожалению, демократическая система выборов вообще (потакающая сиюминутным потребностям обывателей) и тем более нынешняя избирательная практика в РФ (когда не стесняются в самых грязных средствах) – по точному предвидению Ильина  – чрезвычайно далеки от возможности честного и осмысленного выбора; мы даже не можем проверить правильность публикуемых подсчетов голосов, а доказанных подтасовок на местах масса. Ясно, что нынешний правящий слой, нажившийся на разрушении государства, свою власть таким путем не отдаст: это равносильно отдаче самих себя под суд.

Поэтому мое более реальное предпочтение – государственный переворот сверху, понимаемый как восстановление законности и легитимной государственности (она, напомню, пресеклась в России 2 марта 1917 г.). Если бы нашлись такие православные патриоты в высших сферах власти (превратившиеся «из Савла в Павла») – это был бы тоже вполне мирный и главное легитимный путь, поскольку он был бы несомненно утвержден волею созванного Всероссийского Земского Собора – единственной потенциально легитимной на сегодня инстанции исторической России. Конечно, Запад этого не признал бы (поскольку это были бы не те «хорошие» прозападные госперевороты, какие совершили Ельцин и Шеварднадзе), но при сохранении нынешнего ядерного потенциала Россия могла бы не обращать внимания на гнев западных демократий с их двойными стандартами легитимности.

Смена же власти в результате народных волнений снизу – опасна. Не потому что это будет «русский бунт, безсмысленный и безпощадный», а потому, что этой смутой воспользуются иностранные силы, которые уже давно, как журнал міровой закулисы «Форин Афферс» в 1997 г. и Бжезинский, публикуют карты расчлененной России. Но очень боюсь, что именно этот опасный вариант останется последним из реально возможных, когда политика нынешних властей РФ приведет к полному экономическому краху и утрате территорий за Уралом. В этом случае будет очень важно духовное водительство Церкви с целью сочетания этого варианта со вторым. Тогда, надеюсь, Россия сможет восстановить свою православную государственность хотя бы в границах расширенного Московского княжества, чтобы выполнить свою последнюю (предсказанную русскими святыми) миссию маяка Истины перед концом истории, давая людям во всем міре возможность последнего выбора между добром и злом.

Во всяком случае, в 1991 г. только патриотическая диктатура (не берусь судить, насколько этому соответствовал ГКЧП – это скорее китайский вариант) могла бы сыграть роль декомпрессионной камеры, необходимой для избежания кессонной болезни. Сейчас уже время для этого упущено, а кессонная болезнь произвела ужасные разрушения. И диктатура сегодня может оказаться иной: для упрочения создавшегося колониально-сырьевого компрадорского режима в союзе с колонизаторами из міровой закулисы. Поскольку ими не предусмотрено иное место России в Новом міровом порядке как по причине невозможности безконечного расширения западной паразитической цивилизации, так и по причинам культурно-духовной несовместимости с нею нашего народа.

К сожалению, современное западничество не видит опасности Нового мірового порядка и считает его неизбежным «прогрессом» – поскольку не желает рассматривать его в православном историософском масштабе. Сознаю, что этот масштаб  невозможно полно и убедительно изложить в рамках нашей сжатой дискуссии. Поэтому предлагаю Игорю Моисеевичу и его единомышленникам все же прочесть мою книгу «Тайна России» (готов ее подарить), в которой все затронутые выше вопросы рассмотрены более подробно и аргументированно.

В заключение не могу не отметить, что Игорь Моисеевич, отказавшись от міровоззренческой полемики, оставил без внимания все же и многие социально-политические аргументы, на которые западники должны были бы ответить в идущей дискусии. Например, почему западники прощают Западу:

– его предательство союзной России в Первой міровой войне и поддержку большевицкого режима в 1917–1945 гг. (см. изданную мною книгу американского профессора Э. Саттона «Уолл-стрит и большевицкая революция»);

– его своекорыстную эксплуатацию «перестройки», которая вылилась в Великую криминальную революцию (которую западники в основном тоже одобряют);

– его циничные «военно-гуманитарные» агрессии последнего десятилетия, что стало наиболее очевидно в Сербии – и это было сделано, главным образом, для дальнейшей дехристианизации объединяющейся Европы (введен еще один мусульманский кинжал в ее подбрюшье).

Игорь Моисеевич не отреагировал и на следующие мои утверждения:

– на Западе намеренно варваризуется население для более удобного манипулирования им;

– западники вообще имеют мифическое представление о реальном Западе, который теперь тендирует к демократическому тоталитаризму; особенно актуальным этот вопрос стал после 11 сентября 2001 г.

На все эти вопросы я хотел бы получить ответы от уважаемого оппонента и заранее благодарю его за это.

С самыми добрыми пожеланиями
М.В. Назаров

Ответ И.М. Клямкина на высканные М.В. Назаровым аргументы и на конкретные вопросы стоит на указанном сайте: «Русские идеи и современная цивилизация», поэтому не станем его воспроизводить здесь полностью. Приведем лишь несколько характерных цитат:

«О чем и с кем диалог невозможен?

Он невозможен – на мой личный взгляд, разумеется, – с антизападническим манихейством по всем вопросам, касающимся Запада. Если Михаил Назаров уверен в том, что теракты в Нью-Йорке и Вашингтоне спланированы и осуществлены американскими спецслужбами ради укрепления гегемонистских позиций США в міре, то о чем тут спорить? Запад в этой логике – воплощение абсолютного зла, и все происходящее там допускается рассматривать только на предмет разоблачения и обличения.

Михаил Викторович предлагает мне оценить некоторые исторические события, свидетельствующие, по его мнению, о безнадежном моральном падении западной цивилизации. Но ведь грехи других, даже если они имели место (не говоря уже о придуманных) – не самое весомое доказательство своего по отношению к этим другим превосходства. Можно, скажем, осуждать натовские бомбардировки Югославии (в ответе Максиму Соколову я высказался на сей счет вполне, как мне кажется, определенно), но это еще не основание для того, чтобы считать западный мір воплощенным «царством антихриста» и закрывать глаза на его достижения и преимущества перед мірами незападными.

Никому, разумеется, не заказано думать так, как думает Назаров, и верить в то, во что он верит. Но такие думы и такая вера, повторяю, заведомо исключает на этом поле какой-либо диалог….

…Я могу попасть на минное поле, где надо объясняться по поводу антихриста и его служителей, направляющих самолеты со своими гражданами на свои же небоскребы, «варваризирующих население» и «тендирующих к демократическому тоталитаризму». Но на это поле я не пойду».

+ + +

На сайте Фонда «Либеральная миссия» размещены и другие отклики на выступление М.В. Назарова. Приведем еще только цитаты из высказывания известного советолога А. Янова:

«… О чем только ни толковали ее участники – и о «нашей падшести», и о том, что «архетип российский – это душевность и наличие святынь», и о «сакральных сущностях», и о том, что «никакая милиция не может охранить вашу драгоценную свободу», и об «эффективности сталинских народных строек», и даже об «апостасийности Запада», из которой, между прочим, следует, по мнению М.В. Назарова, что вероломный этот, отпадший от Бога Запад вовсе не ограничивается тем, что строит козни твердыне православия, но и упорно расчищает путь Антихристу, «подготовка воцарения которого <…> как раз и происходит в современном западном міре, подпавшем под иудейские деньги и идеалы» (я цитировал книгу «Тайна России», с которой так настойчиво советовал познакомиться участникам дискуссии Назаров). Но все это, согласитесь, сюжеты периферийные. О главном же, осевом, если можно так выразиться, историческом споре ни полслова. Почему?..»

+ + +

М.В. Назаров благодарит сотрудников Фонда «Либеральная миссия» за предоставленную возможность объяснить в этой дискуссии (см. начало и полный перечень выступлений) позицию русского православного патриотизма. Тот факт, что она не была понята и воспринята участвовавшими в дискуссии западниками, также весьма показателен и полезен для размышлений на эту тему.

Дискуссия опубликована и в книге: «Западники и националисты: возможен ли диалог?» Дискуссия Фонда «Либеральная миссия». М., 2003.

Источник: https://rusidea.org/12014