Россия болела давно. Больна она с тех пор, как пришедшие с Запада учения самодовлеющего естества и обожествленного человеческого разума затуманили православную душу. Умело привит был русскому обществу яд религиозного безразличия. Страдает этою хворостью и Запад, но в душе русского человека, всегда пропитанной религиозными исканиями, отметение веры в Бога произвело ужасающее, разрушительное действие.

Здоровое государство должно быть проникнуто сильным и ярким религиозным духом. Без веры в Бога утрачивает устойчивость семья, эта первооснова государства. Безпутно, без руля и без ветрил, носится безверный, значит, безсемейный, безгосударный человек по морю житейской суеты.
По выражению митрополита Киевского Антония, «люди покидают спасительный корабль Церкви, и лишается разумного смысла государственное существование, основанное на народном себялюбии и чуждое религиозной идее». «Это уже не народ, — писал владыка Антоний в 1889 г. в казанском журнале «Деятель».— Это гниющий труп, который гниение свое принимает за жизнь, а живущие на нем и в нем лишь кроты, черви и поганые насекомые, радующиеся тому, что тело умерло и гниет, ибо в живом теле не было бы удовлетворения их жадности, не было бы для них жизни».
Затуманенному рассудку и затемненной совести людей подносят по виду высокие нравственные понятия — свободы, равенства, братства — и затем, неприметно для них, вливают в эти формулы ядовитое содержание, надобное для темной силы.
Свобода, равенство и братство, провозглашенные франкмасонами, принесли грубое поклонение вещам, черствое безудержное себялюбие, зависть, злобу и ненависть к лучшим и высшим, человекоубийственную войну классов, засилие и произвол худших над лучшими.

И как красивы, как небесно возвышенны те же начала, освященные сиянием веры Христовой. Перед Престолом Всевышнего все люди братья, все свободны, все равны в обществе верующих. Молясь во храме Божием, причащаясь Святых Таинств, все, как один, чувствуют внутреннее духовное братство и равенство, сознают себя родными единой общей семьи.
Наши предки глубоко понимали все великое значение христианского начала как таинственной силы, связывающей ткани государственного тела.
Весь строй старой России, от быта беднейшего пахаря до помазания на Царство Самодержца, неизменно имел церковный уклад.
Справедливо Отечество наше тех времен именовалось Святой Русью. Конечно, не мало грешили в старину, и тяжко грешили, но сила покаяния наших предков соответствовала силе горячей веры, и это смывало грехи. Но как ни грешили они, никогда, даже согрешая, не посягали они на самый чин церковный, на самую Веру Православную.
Поэтому из века в век росла, цвела и крепла Россия, и Промысл Божий охранял ее судьбы.
С середины XVIII века западные ветры стали заносить в Россию религиозные колебания и отрицания, прививать вольтерьянство, масонство, лживый мистицизм. Сперва из натасканной энциклопедистами Франции проник к нам растлевающий дух сомнения. А затем тяжеловесная философия немцев довершила угашение христианской души. Подчинились Канту и его запрету на религиозное мировоззрение.
Поверив и подчинившись чужим учениям, русское общество со свойственным неофитам
пылом бросилось прочь от Бога. Убегая же от Господа Бога, неизбежно приближались к сатане.
Зоркие духом православные русские люди видели надвигавшееся бедствие и указывали на грядущее падение. Епископ Иоанн Выборгский, впоследствии Смоленский, в слове о значении христианской веры еще 60 лет тому назад (в 1866 г.) ужасался нравственному состоянию русского общества.
«Не кажется ли вам, — взывал Владыка,— не может ли прийти мысль всякому строгому наблюдателю, если посмотреть вокруг себя серьезно, что жизнь наша как будто сдвинулась с вековых религиозных и нравственных оснований и, в разладе с народною верою и совестью, с отечественною любовью и правдою, при нашей внутренней несостоятельности, идет будто невесть куда, без разумных убеждений и сознательно верных стремлений? Но это было бы ужасно. Народ! Помни Бога».
Но именно Бога-то и забывали.
Меньше всего поддавались разложению народные толщи, но о духовной потребности их заботились мало, в лучшем случае не мешали жить «детской» верой. Образованные же круги и те полу просвещенные слои, которые вплотную примыкали к простому народу, — те все более обезверивались.
Да, по преданию, по привычке, иногда просто из приличия многие внешне оставались в Церкви, посещали в положенные дни храмы, говели, некоторые даже постились. Но их религиозная душа была не холодна и не горяча, а едва теплилась и чадила.
Духовный лик подлинной Руси, коим ныне так восторгаются прозревающие люди Запада, почти не отображался в среде образованного и полуобразованного русского общества.
Глухи оставались они к пророчествам таких исключительных людей, как Хомяков, Тютчев, Гоголь, Достоевский, Константин Леонтьев, не занимал их церковный быт, так ярко изображенный Мельниковым-Печерским, Лесковым.
Знаменательные явления последних времен — Саров и Дивеев, с просиявшим там преподобным Серафимом, Оптина пустынь с ее богомудрыми старцами, отец Иоанн Кронштадтский — все это прошло мимо огромного большинства русского общества.
С насмешливой улыбкой взирали верхи наши на церковное устремление и молитвенную жажду Императоров Александра III и Николая II.
Но русская душа чутка и ищуща, она не могла удовлетвориться учениями одного животного материализма.
Вот и завелись у нас всякое сектантство, спиритизм, оккультизм, масонство, толстовство, теософия…
И только после падения пережитые страшные испытания, выявившаяся во всей наготе нищета и мнимость всех противохристианских демократических достижений и ясно обнажившиеся когти сатаны — все это больно встряхнуло мозги и основательно расшевелило вовсе было уснувшую совесть русского человека.
Теперь мы возвращаемся к религиозному миросозерцанию. Правда, некоторые болеют извращениями его — одни гностицизмом, софийством и свободомыслием, другие — церковным папизмом и небрежением соборного начала, третьи — жаждой догматической и канонической реформации.
Теперь мы жаждем восстановления России не как царства антихриста, а как Святой Руси.
В возрожденной России, по историческому показу и наказу, и государственный, и общественный, и семейный быт должны дышать религиозным духом, должны святиться пламенем веры. Кто этого не постигает умом и не ощущает совестью, тот, как бы умен и способен он ни был, всегда будет чужд истинной Руси, тот не вольется в ее новую — извечно старую — жизнь, жизнь не только в теле, но и в Духе.

Двуглавый Орёл. Вып. 3. Париж. 15 28.1. 1927. С. 4 — 6.