Христианская аполитичность?

Христианская аполитичность?

Протоиерей Тимофей Алферов.

Шумящие страсти последнего времени вновь и вновь возвращают нас к вопросу о том, насколько можно считать Церковь Христову аполитичной, так сказать, отрешенной от страстей мира сего, а чад ее отложившими всякое житейское попечение. Мы уже давно привыкли к разговорам о том, что Церковь вне политики, но на самом деле, для прояснения этого вопроса необходимо вернуться к самым христианским истокам, то есть, к Евангелию.

Но прежде определим само понятие «политика». Отбросим сразу оценочную формулу, не дающую нам ничего для понимания сущности вопроса, фразу о том, что мол, политика – грязное дело. Грязное или не очень, но это на самом деле система убеждений, чувств и действий по вопросу о власти в государственном образовании, от греческого полиса (от которого слово и происходит) и до больших империй. Вот что такое политика, не меньше, но и не больше. Можно, конечно, говорить, что вопросы о монархии или белой борьбе суть нравственные, а не политические, но это будет сравнение толстого с горячим. Нравственное измерение за политическими вопросами, непременно, остается, но и самого слова «политический» бояться не надо. Это слово определяет только область постановки вопросов: вопросы о государственной власти.
Люди живут семьями, народами и государствами. Не многие семьи и народы могут жить вообще вне государств, такие времена прошли давно. Такова реальность. И если мы живем в ней, то относиться к ней никак просто не получится. Могу ли я относиться никак к культуре «рэп» или к электронным системам хранения и сбора персональных данных? В золотом детстве я мог позволить себе относиться к этому именно никак, потому что ни то, ни другое меня не трогало, в мою жизнь не вторгалось. Так же, живя в родной и полной семье, я мог никак не относиться к ювенальной юстиции. И если бы в юности меня спросили, как я отношусь к гей-культуре, я ответил бы: я к ней не отношусь, — и дал бы правильный ответ. Все это не суть реалии, в которых мы тогда жили.

Но с тех пор ситуация изменилась. И теперь ни я, ни какой-то другой мой согражданин не сможет дать прежнего ответа, никакого ответа, о своем отношении ко всем названным явлениям. Ибо все эти социальные явления уже вошли в нашу жизнь или топчутся на ее пороге, они протягивают свои щупальца к нам и нашим ближним. И отнестись к ним никак уже не возможно. Если ко всем этим вещам вы попытаетесь высказать свое равнодушие и безразличие, то это тоже станет позицией, причем нравственно и духовно мотивированной. Рождается ситуация, когда отказ от ответа является вполне конкретным и внятным ответом.

Симметричная ситуация. Если вы спросите современного юношу, как он относится к эпохе брежневского развитого социализма, то он вполне вправе сказать вам: никак. Может быть, вам захочется упрекнуть его в незнании истории. Но по сути молодой человек будет прав, давая такой свой ответ, потому что это не его реальность, это наша прошлая реальность, а не его нынешняя.

После такого отступления легче будет понять наше отрицание тезиса о церковной аполитичности. Государства – это реальность человеческого бытия, как минимум, со времен Авраама и Иова. Люди живут семьями народами и государствами.

Хотите полной аполитичности? Вернитесь во времена Адама и Евы. Каин и Авель могли себе позволить отнестись к государству и власти в нем никак, ибо не знали, что такое государство. Робинзон на своем острове, вместе с Пятницей мог относиться к государству никак. И это было вполне оправдано. А теперь так не получается. Государство и власть в нем – составная часть любой человеческой жизни. Равнодушное, безразличное отношение к власти – это тоже отношение, оно так же мотивировано, оно не является каким-то «никаким».

Вот и время рассмотреть, как отнесся к государственной власти своего времени Господь Иисус? Ответ: никак, — теперь бы должен вызвать у нас настороженность. А по существу такой ответ совершенно не верен, не соответствует Евангелию и является плодом поверхностного прочтения текста.

Иисус не мог отнестись к вопросу о власти никак по той простой причине, что ясно дал понять, что Он и есть Мессия, Христос. А это слово значит не что-то другое, как именно Царь Израиля, обещанный пророками. Носитель власти. Не быть политической фигурой царь не может. Быть аполитичным царь не может. Таким образом, само слово ХРИСТОС – это подчеркнуто политический термин. Короче, если аполитичный, значит, не Христос.

Другое дело, что Иисус глубоко разошелся со своими оппонентами и практически со всем народом Израиля в понимании природы власти Мессии. В чем власть Мессии, на какую область она распространяется? Какие области она уступает иным политикам – носителям власти или претендентам на нее? Вот в этих вопросах Иисус разошелся с еврейским мессианизмом очень глубоко и серьезно.

Между тем все наше христианство начинается с признания Иисуса Христом, то есть Царем. Перед крещением, совершив поклон, мы исповедали: верую Ему, яко Царю и Богу. Мы исповедуем Иисуса своим Царем. Конечно, мы понимаем, что Его Царство не от мира сего, но это означает, в первую очередь то, что власть эту Христос имеет от Бога непосредственно, а не от людей. Но как христиане, мы все-таки исповедуем Иисуса верховным правителем всего мира, Который имеет судить этот мир в последний день, именно как его Царь.

У Христа Иисуса, Царя Израиля, есть своя политическая программа. Она не раз изложена Им и составляет важнейшую часть Его учения. А учение Его – это именно учение о Царстве Божием, о Царстве Царя царей.

Царство Божие не только надмирно, оно всемирно. Так провозглашает Сам Его Царь: когда вознесен буду от земли, всех привлеку к себе (Ин. 12, 32). Не сказал: каждого, ибо это могло означать насилие над духовной свободой личности, но сказал: всех, что означает, как минимум, людей всякого народа. И далее, завещав проповедать Евангелие всей твари (Мк. 16, 15), научить все народы (Мф. 28, 19), Иисус подтверждает ту же мысль.

Божие Царство, принесенное Христом, преодолевает все формальные границы, существующие в роде человеческом, установленные обоснованно или необоснованно. Это границы национальные, религиозные (ведь всем народам, людям разных убеждений будет проповедано Евангелие), это границы нравственные (мытари и блудницы могут получить прощение), это границы социальные (прокаженные, нищие, люди, прежде отверженные от народа Божьего, наконец-то войдут в него). Не в последнюю очередь это и границы политические. В народ Божий будут приняты и те, кого было принято считать его политическими противниками, то есть, сами римляне. Иисус не просто исцелил слугу сотника, не только похвалил его веру, но и предсказал прямым текстом, что такие люди войдут в Царство, между тем, как фарисеи, мнящие себя хозяевами Царства, будут извержены из него (см. Мф. 8, 5-12).

Итак, одна из основных и, пожалуй, самая радостная составляющая из всего, что возвещено Иисусом и названо Благой Вестью, это стирание всех формальных границ, запрещавших прежде человеку вход в Царство Божие. Этот вход открывается теперь по внутреннему человеку, он даруется по благодати всякому, кто готов его принять верою и двинуться с этой верою по пути Христова жительства. А если так, то отсюда неизбежно вытекает и разрешение политического противостояния.

Иисус приходит в мир не в военное время, не во время гонений на истинную веру, когда именно деление по формальному признаку неизбежно и определяет все. В этом и главная трагедия войны. Особенно же – войны гражданской.

Стреляя и убивая, воин видит только вражеский мундир и не может задаться вопросом: а хотел ли тот, кто сейчас у него на мушке, идти на эту войну, или принужден к тому силой? Хороший он человек или не очень? Во что он верит? Сам ли он осквернял наши храмы и святыни? Ждут ли его дома? – Всех этих вопросов не существует во время войны. Есть две стороны, разделенные крайне формально. И в этом – главнейшая противоположность тому, что возвещает Благая Весть.

Что же предлагает Иисус? Именно предотвращение войны, причем войны смешанной: как гражданской, так и вооруженного вторжения. Как предотвратить войну? Только одним способом: поддержать империю, поддержать ее как гарант мира, хотя и не очень надежный. Римское влияние в Иудее было вполне благотворным.

Во-первых, нельзя забывать, что иудеи в 64 г до Р.Х. сами пригласили Помпея к себе. Обе воюющие за престол иудейские партии прибегли к римскому полководцу, как третейскому судии.

Во-вторых, взяв Иерусалим, Помпей не грабил и не осквернял его, велел тотчас возобновить в Храме богослужение. Он проявил свою приверженность к двум необходимым государственным принципам: к национальной терпимости и законности.

И ко временам Иисуса, несмотря на многие злоупотребления, эти два кита империи: терпимость и законность, в Иудее все еще сохраняются. Конечно, не безоговорочно, но сохраняются. Если так, то нет нужды разделять людей мечом на два враждующих лагеря. В таких условиях проповедь Царства Божьего, Царства, устраняющего формальные границы, как раз и получает необходимые условия.

Приди Иисус во времена Маккавеев, — сама жизнь заставила бы Его отказаться от проповеди Его уникальной Благой Вести. Пришлось бы встать на сторону своих гонимых, убиваемых соотечественников, терпящих жестокое и несправедливое религиозное гонение и надругательство над людьми и святынями. И не было бы возможности хватать за острия мечей иудейских воинов-победителей, когда они радостно мстили своим же соотечественникам, подавшимся на соблазны гонителей.

Следовательно, как мог Иисус относиться к империи, представители которой явно уважали еврейскую религию? Римляне сами подчинили себя иудейским требованиям к ритуальной чистоте Города и Храма. Представьте себе, чтобы какие-либо оккупанты не смогли бы в контролируемом ими городе на стенах своей администрации поставить свой собственный флаг? А римляне не могли внести значки легионов даже в крепость Антонию. Пилат однажды на это покусился, но вынужден был отступить. Римляне, кроме того, никак не запрещали иудеям соблюдать свой закон и свои собрания. Римляне сами внесли огромные вклады на Храм. Римляне, подобные сотнику, которого похвалил Иисус, и сотнику Корнилию, обращенному Петром, нередко сами принимали единобожие в какой-либо форме. Мог ли Иисус в таких условиях поощрить борьбу зилотов против Римской империи? Конечно, нет!

Иисус, Новый Царь Нового Израиля возвещает и начинает борьбу не против Рима, а за Рим. Борьбу, проходящую через сердца таких людей, как эти сотники. Борьбу благовестием, борьбу милосердием, прощением, терпением и послушанием. Борьбу, оправданную свыше, как справедливую, ибо ныне не времена Маккавеев. Такая борьба и предлагается Иисусом в нагорной проповеди. Кроме аскетических наставлений, которых у Иисуса везде немало (они важны, но сейчас не о них речь), остальные наставления здесь имеют совершенно четко выраженный политический подтекст. Любить врагов и благотворить обижающим, — это наставление касается не только и не столько соседа по деревне, сколько чужака в ней, такого человека, которого все уже считают своим врагом. Отдать с верхней одеждой рубашку и вместо одного поприща нести два, — это уже совершенно прозрачные даже для нас указания о подчинении римским воинам. В том же ключе звучат и похвалы Иисуса к миротворцам, кротким и гонимым. Все это просто не могут понять абстрактно или криво те, кто уже давно насквозь пропитан зилотской пропагандой о необходимости еврейской революции. Они, как и все остальные, прекрасно понимают: национально-освободительную борьбу, особенно вооруженную, новый претендент на звание Мессии категорически отвергает.

Иисус не просто наставляет, призывает и обещает. Он предсказывает. Он многократно, прямо и в пророческих образах, в притчах и открытым текстом возвещает иудеям, что произойдет, если они не послушаются Его и поднимут свое восстание. Если прочесть реальное описание событий иудейской войны 66-70 гг у Иосифа Флавия, то слова Иисуса сами зазвучат у вас в ушах, как некая музыка, необходимо аккомпанирующая предстающей пред вами картине. Вы убедитесь, как глубоко видел Иисус эту картину заранее и как тщательно стремился отвратить евреев от задуманного ими ужасного революционного начинания.

Глупость повторяют некоторые толкователи, будто Иисус настолько встал выше еврейства, как всечеловеческий Посланник, как Сын Божий, что и вовсе оказался равнодушен к своему народу, к трагедии его угнетения римлянами. Эта глупость, граничащая с прямой хулой на Христа, основывается на неверной оценке римского господства. Во времена Иисуса гнета оккупации, по сути, и не было. Иисус горячо любит свой народ. В этот момент Он предлагал евреям единственно верное решение, которое только и могло осчастливить, возвысить их родину. Евреям следовало проявить к Иисусу прямое послушание, послушаться Его, как отцы их умели иногда слушать пророков. И в чем послушать? – Прежде всего, именно в этом понимании власти Мессии, в конце концов, в чисто политическом вопросе. Отказаться от революционной борьбы и принять существующий порядок имперской власти с тем, чтобы потом мирно и кротко облагородить и саму эту власть. Вот предложение Иисуса. Вполне политическое, вполне разумное и выполнимое.

Если это предложение принять, если сможет еврей так преодолеть себя, чтобы это принять, как ближайшие ученики Иисуса, то остальное учение Господа будет уже проще усвоить. Проще станет понять всемирный характер Его Царства, который так парадоксально уживается с благословением империи, затем нравственный характер Царства, проще станет принять Иисуса как Искупителя и наконец как Единородного воплощенного Слова. Да, эти истины высшего порядка важнее и осознание их придет потом, но ключ ко всему лежит, как видим, в политической области: откажись от революционной борьбы, прими чужую империю, уважь в ней справедливость и терпимость, отдай кесарю кесарево спокойно, без зависти и злобы. Сделав это малое, тем с чистейшею совестью сможешь отдать и Божие Богу. Таков порядок евангельского восхождения.
Но вышло все наоборот. Большинство евреев споткнулись на первом же пункте.

Завидно стало подвинуться, чтобы впустить в Царство Божие кого-то еще, кроме себя любимых. Проще и злее делить мир на два враждебных лагеря. Проще и злее осудить пророка по формальному признаку: если поддержал тех, кого принято проклинать, значит, сам лжепророк. И Сам Иисус вновь, как вначале на горе искушения, оказывается на внутреннем духовном распутье. А не претворить ли камни в хлебы для этих людей? А не взять ли себе силою государственную власть над всем миром, чтобы поделиться ею с приближенными? А не ослепить ли блеском фантастических чудес, чтобы повести за собою? Не отказаться ли от миролюбия и кротости? Не отказаться ли от сострадания всем этим отверженным, которым начал было открывать вход в Царство? Не возглавить ли все-таки эту национально-освободительную революцию, не положить ли весь мир к еврейским ногам, как хотят и просят свои же братья? Тогда-то они точно будут за Него, за Мессию. Мирской успех в этом случае гарантирован, как и предполагал сатана в пустыне.

Иисус паки и паки отвергает этот путь. Отвергает наедине с искусителем в пустыне. Отвергает на пике своей популярности в народе, после чудесного насыщения людей в пустыне. Отвергает, наконец, этот путь и перед судом Ирода и Пилата, удержав за обнаженные мечи двенадцать легионов ангелов. Иисус последовательно верен себе: и при аплодисментах народа, и до самой крестной муки Он отвергает революцию и не причиняет ни малейшего вреда имперской власти Рима. Хотя, вновь подчеркнем, именно здесь могло бы лежать решение всей проблемы, по крайней мере, на нижнем уровне причинно-следственных связей.

За свою политическую позицию Иисус заплатил своей кровью. В том числе и за эту позицию. И если мы повторяем за апостолом Павлом, что Он искупил нас от клятвы Закона, то разве не можем сказать, что Он же искупил нас от лжи, крови и подлости революционной деятельности и рождаемой ею гражданской войны? В чем это искупление? Хотя бы в том, что ценой своей жизни Он показал нам все безумие, всю злобу, всю несправедливость этого пути, как бы ни пытались маскировать этот безбожный и кровавый путь все идущие по нему всякими своими лозунгами о национальной свободе.

Империя говорит: ты другой, и это неплохо; будь с нами, стань членом семьи народов, уважай других, и уважать станут тебя, ибо все здесь живут по одним законам, дающим всем народам равные права и сохранение их национальной самобытности. Империя приносит единство в разнообразии. Но и Царство Божие, Царство Иисуса, куда Он открыл дверь грешникам, иноплеменникам, язычникам, не требуя от них отказываться ни от чего, кроме греха, — это Царство тоже представляет собой единство в многообразии.

А что говорит любая революция? Она не соединяет, а разрывает, дробит людей и именно по формальным признакам: расовым, национальным классовым. Она говорит: ты не такой, значит, тебя надо сожрать или превратить в такого, как мы. Уважать твои особенности мы не собираемся. И вот, летят головы с гильотин революции.

Таков коммунизм, таков и нацизм – разные, но одинаково законнорожденные дети революции. Во времена Иисуса (и потом не раз в истории) национальный и классовый интересы революционеров почти совпадали. И если в обществе людей существуют и социальные, и национальные и религиозные границы, хотя все они, конечно, условны, то столь же условно и все виды государственного правления можно распределить в первом приближении на два типа: условно имперские и условно унитарные. Или единство в разнообразии, или единство в прокрустовом ложе всеобщей унификации и обезлички. Понятно, что Христос и христиане должны поддержать первый вариант, и не поддержать второй, потому что сама природа Царства Божия лучше соответствует империи, чем нацизму или коммунизму.

Оговоримся сразу и на другую сторону. Иисус никак не есть потаковник имперской власти, чего бы она ни пожелала. Его тон на допросе у Пилата отнюдь не подобострастен. Иисус знает ограниченность мирской власти, обращает на нее внимание Пилата. Христос не разрешает власти боготворить саму себя, а христианам подчиняться этому боготворению и воздавать Божие кесарю. Нет, Божие принадлежит только Богу. Но кесарево принадлежит кесарю.

И далее в истории христианской церкви мы видим поразительную вещь. Христиане спорили о многом в понимании Благой Вести. О приеме язычников, о роли закона, об искуплении от греха, о Божественной и человеческой природе Христа о триединстве Бога. Понятно: вопросы высокие и духовные не решатся сразу, не избегнут искажений и ересей. Но в вопросе о политической позиции расхождения среди христиан все-таки минимальны.

Гонящая власть Рима вызывала, подчас весьма гневное осуждение. Первый по времени отголосок его мы находим в Апокалипсисе Иоанна, где под блудницей в реалиях конца первого века явно угадывается Рим. Но не потому ли (в частности) эта книга была самой пререкаемой в Церкви? Не потому ли многие отказывались принять ее, что (помимо особого вопроса о хилиазме) ее политическая позиция сильно расходилась с Евангелием? И не тогда ли, наконец, книга эта принята все-таки в канон, когда ее негативные политические образы уже забылись в церковном сознании и отнесены всецело к грядущему царству антихриста?

Если же Апокалипсис вынести за скобку, как отдельный и сложный вопрос, то в остальном мы просто не видим среди христиан политических революционеров и борцов против империи Рима. Подчеркнем: империи, гонящей христиан, империи, все дальше отходящей от своих основных принципов: справедливости и терпимости к разным народам. Революции – нет, империи – да! Это не высказанный громко, но хорошо понимаемый всеми христианами лозунг церковной жизни. И ведь все это происходит в условиях обожествления множества кесарей! Кесари претендуют на те самые титулы (Сын Божий, Господь и Спаситель), которые христиане не могут отдать никому, кроме Единородного Сына Божия, Господа и Спасителя своего. Но даже умирая за эту истину, до смерти стоя против такого самозванства кесаревых притязаний, христиане с поразительным единодушием отказываются от революционной политической борьбы. Еще ранние христианские апологеты глубоко осознали, что пришествие в мир подлинного всемирного Царя Христа неслучайно совпадает по времени с пиком имперской славы Рима.

В дальнейшем это запечатлелось в знаменитой стихире праздника Рождества: Августу единоначальствующу на земли, многоначалие человеков преста, и Тебе, рождшуся от Пресвятыя Девы многобожие идолов упразднися… Культурная, языковая связь, единая государственная администрация – вот факторы, заметно облегчившие апостольское благовестие. К этому нужно добавить общую интеллектуальную культуру античности, давшую возможность осмыслить такое событие, как явление Спасителя мира. Осознав раз и навсегда, Церковь не забыла этого и поныне.

Дальнейшая по времени Церковь сформулировала из этой традиции совершенно верный подход к монархической власти. Действительно, не существовало в истории республик, которые были бы способны построить большие империи по подобию Рима. Конечно, монархическая власть является публичной и ответственной, чего не скажешь о чехарде демократического правления. В этом состоит неоспоримое преимущество монархии. И все-таки, если вернуться ко временам Иисуса, то Его благословения сподобляется сама империя, а не лично кесарь Тиберий. Сам богоданный государственный принцип оказывается важнее, чем смертный человек, олицетворяющий империю, и, к сожалению, порой притязающий на статус бессмертного божества.

Имперский принцип единства в многообразии при условии справедливости не столь уж железно требует единоличной власти (хотя, безусловно, лучше проводится в жизнь при монархии). Империя возможна и в форме федерации. С другой стороны, революционный диктатор, то есть, по-гречески, тиран, никогда не может называться императором, хотя он, судя по концентрации власти в одних руках, может стать как бы и монархом. Так что дело здесь не столько в концентрации власти в одних руках, сколько в соответствии государства принципам Царства Божьего, единства в многообразии.

Конечно, еще лучшей формой правления становится христианская империя, где нет принципиального обожествления императора, хотя такая империя тоже не лишена и своих тяжелых искушений. Но и в нехристианской империи, если только она сохраняет справедливость и терпимость, не возникает никакой революционной борьбы со стороны христиан. Если Султан Великой Порты («царь Салтан») готов стоять за права своих подданных, кем бы они ни были, то и к нему, как к последнему авторитету, направят христиане свои челобитные, ища заступления от каких-нибудь местных криво судящих кадиев или фанатичных дервишей. Такова была историческая практика.

И наконец, государство, рожденное революцией, с годами может преодолеть и излечить родовые муки и детские болезни, переродиться, возродиться и вновь стать государством имперского типа. Это произойдет, когда сойдут с арены лозунги революции, крушащие и ломающие все подряд, когда в тень отойдет проповедь исключительности неких наций, классов или рас и когда наконец, с трибуны прозвучит что-нибудь вроде: революция окончена, и теперь у нас не диктатура пролетариата, а государство всего народа. С этого времени, долго и постепенно революционная болезнь в масштабах государства подлечивается, и государство вновь переходит на имперские рамки. Борьба против такого государства вновь становится борьбой революционной со всеми атрибутами и вытекающими последствиями.

Итак, начиная с Самого Божественного Основателя христианства, у Церкви есть своя политическая позиция. И невозможно сделать так, чтобы ее не было, можно лишь сменить евангельскую политическую позицию на неевангельскую или противоевангельскую политическую же позицию. И когда говорят, что, мол, церковь не должна заниматься политикой, то здесь мы получаем или недоразумение, или лукавое смешение понятий.

Да, церковь не занимается политической деятельностью, сиречь борьбой за мирскую власть, дележкой власти, демократизацией или узурпацией власти. Это верно. Но церковь не занимается политической деятельностью именно вследствие самой своей политической позиции! Ведь политическая деятельность это в девяноста процентах случаев и есть та самая революционная борьба, от которой Церковь принципиально и нарочито отстраняется.

Грех революции и благословение империи (хотя и с необходимыми оговорками). Это те самые темы, над которыми снова и снова задумываются христиане, побуждаемые к тому меняющейся тяжелой политической обстановкой. Под явным впечатлением революции в России пишет митрополит Антоний (Храповицкий) свою знаменитую работу «Христос Спаситель и еврейская революция». В этой брошюре почти ничего не говорится о той еврейской революции в России, которая, как тачанка, переехала каждую человеческую судьбу, включая судьбу автора. Нет, труд приснопамятного владыки всецело посвящен осмыслению Евангелия и еврейской революции тех времен. Ах, если бы мы помнили Искупившего нас от клятвы мировой революции, — читаемый между строк лейтмотив всего этого сочинения, — мы бы у себя не дали бы повторить то же самое!..

Не лишним будет и в наши дни вспоминать обо всем этом почаще.

Прот. Тимофей Алферов

Источник: http://kondakov.ws/blog/Protoierey-Timofey-Alferov-Hristian