Белый свет Василия Белова

Памяти писателя Василия Ивановича Белова (23.10.1932–4.12.2012)

Знатоки архитектуры понимают «белый свет» по-своему. Они по праву считают его основой всех основ, с чем мы можем абсолютно согласиться. Белый — точка отсчёта, символ ясности, этической и эстетической определённости. Это и есть свет вообще. Глубина и универсальность белого, его максимальная наполненность и готовность в любой момент раскрыться потенциальным спектром действительно завораживают. Здесь кажется неслучайной, как и всё в этом мире, некоторая внутренняя взаимосвязь слова и человека, к которому оно относится или от которого оно исходит.

Василий Белов, крупнейший писатель второй половины XX века — человек с красивой говорящей родовой фамилией, полнокровный и полноправный продолжатель отечественной классической традиции, до мозга костей народный прозаик.

Василий Белов — прочная опора нашей литературы в её коренном глубинном смысле, крепкое звено «вологодской литературной стенки».

Василий Белов — человек, наполнивший чистым белым светом сердца современников и осветивший их души неколебимой истиной, которая, будучи познанной, уже не оставляет места тьме.

В чём же секрет такой писательской мощи? Каков закон «тонких властительных связей» между смыслом, словом, пространством (вологодской землёй) и каково их проявление?

Одна из книг Василия Белова носит неслучайное заглавие «Внемли себе» (1993) [1]. И если мы будем внимательны и вдумаемся в эти библейские слова — «внемли себе» (Втор. 15, 9), если прочтём третью «Беседу» святого небесного покровителя Василия Белова — Василия Великого, — которая так и называется — «На слова: “Внемли себе”», то увидим там многое, поясняющее высказывание мудрого старца: «Создавший нас Бог дал нам употребление слова, чтобы открывали мы друг другу сердечные совещания, и чтобы каждый из нас, по общительности природы, передавал ближнему свои мысли, как бы из некоторых сокровищниц сердца. (…) Поэтому мысль наша, как скоро получит знаменующий её звук, перенесясь в слове как в ладье, и переплыв через воздух, от говорящего переходит к слушающему» [5].

Соизмеряясь с установкой «внемли себе», Василий Белов, ставший, по личному признанию, писателем «не из удовольствия, а по необходимости», проецировал свои «сердечные совещания», свои глубинные думы в творчестве, поэтому даже самые художественные его произведения — будь то роман-хроника «Час шестый» (1976–2006) или «городской» роман «Всё впереди» (1987), насыщены многочисленными публицистическими репликами-суждениями — «как бы из некоторых сокровищниц сердца». От сердца же исходила и его общественная деятельность.

Василий Белов воспроизводит в своих записках выразительный диалог с демократом, бывшим когда-то довольно крупным партийным чиновником: «Зачем ты занимаешься политикой? Твоё дело писать! (…) Я не сдержался и резко сказал, что занимаюсь тем, чем хочу, и пишу то, что подсказывает совесть, а не то, что подсказывают встречные и знакомые…» [1]. Эти слова говорят нам о том, что в душе Василия Белова жил неугомонный свет — яркий, заметный и согревающий, поэтому его гражданская позиция была так заметна на фоне массового конформизма, поэтому его «употребление слова» было таким метким и ёмким — свет зоркого ока настоящего художника выхватывал самую суть вещей и показывал их такими, какие они есть.

Но, как нам кажется, не политика, а глубинная «сердечная» философия беспокоила Василия Белова на самом деле. Истоки его публицистики — в духовном делании, в поисках лучших путей для роста человеческой души. Отсюда и внимание писателя к фигуре Ивана Ильина, глубоко религиозного философа, которого тоже волновало, в первую очередь, «пение человеческого сердца»; отсюда и подвижнический шаг Белова — издание избранных трудов любимого философа — с собственным предисловием — в период засилия белибердяевской псевдофилософии.

Хорошо понимая особенности беловской натуры, Вадим Кожинов, один из первых критиков, сумевших разглядеть незаурядный масштаб таланта писателя, в письме к Василию Белову от 3 января 1977 г. привёл красноречивое высказывание Александра Блока, написанное поэтом за четыре месяца до смерти: «Так же, как неразлучны в России живопись, музыка, проза, поэзия, неотлучимы от них и друг от друга — философия, религия, общественность, даже — политика. Вместе они образуют единый мощный поток, который несёт на себе драгоценную ношу национальной культуры… Это — признаки силы и юности» [8].

«К тебе это применимо больше, чем к кому-либо», — продолжал критик, обращаясь к писателю. И далее Вадим Кожинов точно замечал, что Василий Белов как человек «гораздо больше своих книг», поскольку живёт единственно достойной жизнью, — такой, которую глубоко почитаемый Кожиновым Михаил Бахтин называл «на грани» [8].

И действительно, Василия Белова по-настоящему уважали многие достойные современники. О невероятной «документальной честности» Василия Белова писал и Евгений Носов. Книг Василия Белова с нетерпением ожидал по почте бескомпромиссный Юрий Кузнецов.

Критик и редактор Юрий Селезнёв, наш земляк, выросший до масштабов страны, (как и ещё один представитель краснодарской земли, уже упомянутый поэт Юрий Кузнецов), ясно ощущал «неведомую силу» Василия Белова и ценил его мастерство удерживаться на лезвии живой жизни, не сваливаясь в идиллию или создание вымышленных фантастических миров: «Нет, Белов не мастер петь сладкие убаюкивающие песни, — всё-де на свете прекрасно… (…) Фантазия? А отчего бы не пофантазировать… Не знаю, как кому, а мне такая фантазия представляется куда более реальной или, как ещё говорят, “научной”, нежели фантазии некоторых толкователей творчества Белова…» [14]

Юрий Селезнёв фактически предсказывает, как для тысяч последующих читателей беловский «вымысел» увидится понятной и близкой реальностью, станет точкой отсчёта важных личных маршрутов. В подтверждение этому не будем далеко ходить за примерами — современный краснодарский прозаик Андрей Пиценко, один из авторов журнала «Родная Кубань», в интервью журналу «Парус» («Парус», 2022, Вып. 89 http://parus.ruspole.info/node/15068) рассказал о появлении в его жизни художественного Слова «как явления необычного, родного и прекрасного» — одним из вдохновителей этого стал именно Василий Белов: «…По-настоящему я почувствовал это, когда стал читать произведения некоторых авторов, таких как Евгений Носов, Василий Белов, произведения русской классики, то есть действительно — русское Слово меня захватило. Его красота и сила, его широта и простор отозвались во мне. Вот как душа отзывается на звуки прекрасной мелодии» [12].

Чувствуем искренность этого высказывания, верим ему и действительно, в унисон со множеством читателей как будто пропеваем душой «цветные» беловские строки — взять хотя бы финальную фразу повести «Привычное дело»: «Горько, по-древнему, пахло дымом костров. Синело небо. Кралась к здешним деревням первая зимка» [3]. Читая эти слова, каждое из которых наполнено своими цветом и смыслом, каждое из которых «звучит» родной для тебя мелодией, понимаешь, что это написано рукой настоящего художника. Для умеющего видеть, все нападки разного рода критиков рассеиваются как дым, будь эти критики соцреалисты, «проклятые либералы» (как выражался Фёдор Достоевский) или трудно классифицируемые авторы вроде Александра Солженицына (о его искажённом восприятии творчества Василия Белова подробно написал ещё один значительный наш земляк, литературовед, редактор и общественный деятель, профессор Юрий Павлов в статье «Белов, человек и художник… (Александр Солженицын о творчестве Василия Белова)» [10]; понимаешь, что Белов — певец не уходящего, а вечного, «внутреннего» сокрытого мира — на котором только и держится белый свет. А вечные устои этого света могут не просто «стоять» и держать оборону — они способны беспрепятственно переходить сквозь времена и пространства — не по физическим, а по небесным законам иной архитектуры, согласно которым истина распространяется быстрее скорости света.

***

Да понимал ли сам Василий Белов все эти тонкие материи света и души? — спросит дотошный читатель. Ведь это же «деревня»! Может, он «лаптем щи хлебал» и, как некогда выразился «неистовый Виссарион» о славянофилах, «запах псами, сивухой», навсегда застряв в прошлом?

Истина просто живёт, в то время как вымирают её противники. И если сам автор нам уже ничего не ответит, то точно так же, как наследие славянофилов сегодня становится всё более востребованным, а выпады Белинского — всё более нелепы, беловское слово отвечает само за своего создателя, перешагивая через время.

Световая символика сознательно выдерживается Василием Беловым на разных уровнях. Она начинается от уровня замысла, где чётко простроены знакомые нам по произведениям «бессмертных» — от Александра Сергеевича до Фёдора Михайловича — классические оппозиции: «гений — злодейство», «свет — тьма, мировое зло», и простирается на все остальные этажи «художественных зданий».

Вместе с тем, герои Василия Белова — не однополюсные стороны электрических батареек, а сложнейшие натуры, сердца которых — то самое «поле битвы», о котором напоминал нам Фёдор Достоевский. Сам Василий Белов никогда не был прост, схематичен и однопланов, что позволило ему не только показать, как борются в душах героев «лёд» и «пламень» сердец, но и выйти на новый уровень в прочтении и осмыслении исторических явлений XX века, жёстко «заштампованных» официозной пропагандой — событий более давних — таких как коллективизация (хроника «Час шестый» др.), и тех, свидетелем которых ему довелось быть — разрушение русской деревни («Привычное дело» и др.), разрушение устоев русского мира и человека («Воспитание по доктору Споку», «Всё впереди» и др.). Несмотря на то, что владение словом было присуще Василию Белову как природный дар, и даже, — пошутим — несмотря на то, что Белов закончил Литературный институт, он всегда оставался человеком дела — его биография, помимо богатой библиографии, содержит красноречивый перечень «дел»-поступков: восстановление Никольского храма в родной Тимонихе, где писатель лично выполнил плотницкие работы, инициация строительства дорог (включая дорогу в Тимониху) и библиотек, участие в военных действиях на территории Приднестровья и Сербии. Подчеркнём, что такое соответствие слова и дела — один из основных тонов его публицистической ноты и лейтмотив художественных произведений.

Тяга писателя к светлым истинам сказалась и в выборе названий для произведений 1970-х гг. — одна из пьес называются «Над светлой водой» (1973), а повесть и одноимённый фильм «Целуются зори» (1978) метафорическим заглавием отзывают нас ко времени, когда солнце восходит на небосклоне, — к «часу», наполненному игрой нежных красок небесного света, гармонией единения и слияния в красоте мудрого бытия — «яко на небеси — и на земли».

Это чувство «часа» — ещё одна характерная беловская черта — ощущение незримого времени, требующего от человека неотложных синхронных действий, пока не пройдена точка возврата — отсюда такие заглавия как «Кануны», «Час шестый». Всё это напоминания о сроках, «последних сроках», если читать нашу корневую прозу как единое полотно.

Такое единство смыслов действительно существовало. Когда в беловской книге «Внемли себе» листаем «записки смутного времени», отмечаем, например, общее для Василия Белова и Леонида Бородина восприятие «современного часа», окружающей их действительности, как новой «смуты». Общей для всей нашей национальной литературы была и есть беловская постановка вопроса «Когда воскреснет Россия?» [1], общая — готовность делами и словами приближать это воскресение, общее — видение того, что «всё впереди» — впереди неизбежная «весна в Карфагене», в наступление которой верил и верит ещё один единомышленник Василия Белова, учившийся, как и дорогой его сердцу вологодский земляк — поэт Николай Рубцов, в Литинституте в тот же период, — писатель-южанин Вацлав Михальский.

***

В поэме «Лебединый стан» Марина Цветаева, следуя традиции соотнесения символики света с символикой цветовой, писала: «Белизна — угроза черноте» [16]. И вот, со страниц даже такой трагической книги как «Кануны» (1976) у Василия Белова, «угрожая черноте», «светят» и «весело глядят на деревню» три жёлтых окошка избы Роговых, «светят» белые роговские полотенца на зеркале и на сосновых простенках; мерцает лампада, мерцает начищенный речным песком их медный самовар в кути на залавке, «светят» «белые мягкие руки» Верки Роговой, щекочущие брата Серёжку. Авторская кисть выводит нам живописные «белые дымы», которыми светит, «исходит к небу» вся деревня Шибаниха, её «белые крыши», освещённые месяцем [2].

Ещё в 5 в. до Р. Х. Гераклит Эфесский, рассуждая о Слове-Логосе, связывал это понятие с первостихией огня. Разумный одухотворённый огонь, по мысли философа, пронизывал всё сущее, уравновешивал противоположные стихии и начала мира, приводя их к состоянию порядка и баланса. А поскольку в разуме человека есть частица Логоса-огня, то главная задача жизни философа — стяжание этого огня и соединение с ним. Так, впоследствии христианские святые будут стремиться к соединению с Духом Святым. У Василия Белова свет и огонь — не просто правы и праведны, они идут в цепкой связке с Божественным началом и, по сути, являются маркерами Его присутствия.

Можно вспомнить, что роман «Кануны» (1976) начинается символическим разжиганием огня — света — лучины, которую, как и спички, прячет представитель иного света — шаловливый баннушек. Если же огонь потух — жди беды. Не случайно гасит перед сном огонь семейство Виринеи, ослушавшись отца — остаются они в одной избе на ночь с мёртвым колдуном без всякой помощи свыше. Тревожно полыхает огонь в лампе Роговых на тех словах истории, где колдун ночью встаёт, чтобы передать своё «знатьё».

Освещается избушка Татьяны Матвеевны, когда Роговы дают ей «плашку хорошей лучины» [2]. Да, светом можно делиться, и он от этого не убывает. Теперь героиня «сидит при ясном, совсем бездымном и тёплом огне. Что ещё надо крещёному человеку?» [2]. Свежая лучина и молитва — всегда неразлучны, всегда соединяются в горемычной жизни старушки Тани.

Сияют светлые души и ярок этот свет, когда они соединяются: «И я вот один, а мы бы двое-то… Две головешки дольше горят» [2], — говорит Носопырь. С этими словами перекликается кульминационный монолог другого беловского героя — Ивана Африкановича — на могиле супруги Катерины: «Вот один теперь… Как по огню ступаю, по тебе хожу, прости…» [3].

В повести «Привычное дело» (1966) за десять лет до создания «Канунов» уже прописаны привычные автору световые атрибуты: «белёная печь» в доме Степановны в Сосновке; «под белой луной по тихой дороге» [3] бредёт умный конь Ивана Африкановича. В этом легендарном произведении, кажется, оживают декорации из поэмы Александра Блока «Двенадцать» — «Ветер, ветер на всём Божьем свете» [4]: «За деревней ничего не было видно, только дымился белый буран, путавший небо и землю»; «со всех сторон, и снизу, и сверху, хлопали и разрывались на плети плотные ветряные полотнища»; «Иногда ветер заливал дыхание» [3]. Напомним, что и в лирике Александра Блока явление демонической героини часто сопровождали снежный вихрь и вьюга, маскируя её настоящий облик и ледяное сердце — особенно показательны циклы «Снежная маска» (1907) и «Фаина» (1906–1908).

У Василия Белова восприятие снежной круговерти как «бесовской свадьбы», разгула тёмных сил, спустившихся на русскую землю, не дающих вздохнуть русскому человеку, крестьянину, смыкается с позицией о. Павла Флоренского, назвавшего финальный образ Христа в поэме А. А. Блока «бесовидением в метель» [15]. Как будто сам А. С. Пушкин, светлый солнечный гений, восклицает устами своего героя: «Ну, барин, — закричал ямщик, — беда, буран!» [13].

***

Византийский богослов Симеон Новый в XI в. уже высказывал мысль о том, что любая красота бытия восходит к суждению «Бог есть свет». В XV в. философ Николай Кузанский говорил о вечном божественном свете и высшем сиянии как об универсальной форме и источнике любого бытия — прекрасной вещь становится благодаря сиянию формы. В дальнейшем Григорий Нисский и исихасты развивали учение о Фаворском свете, который выше земной красоты. Эстетика света преобладала и в Православии — не только в церковной, но и в бытовой жизни Руси: достаточно вспомнить блеск и сияние, яркую цветовую палитру в церковном и житейском обиходе. Это позволяло воспринимать мир как нечто, порождённое светом, идущим свыше.

«Люди, в общем, очень радуются цветам. Глаз чувствует потребность видеть цвет. Вспомним о том приятном оживлении, которое мы испытываем, когда в пасмурный день лучи солнца упадут на часть видимого пейзажа и цвета освещённых предметов делаются для нас хорошо видимыми» [6], — замечал как-то автор «Фауста».

Как будто бы иллюстрируя эту мысль, в рассказе «Свадебное платье № 327» (1988) Вацлав Михальский неоднократно упоминает толстые витринные стёкла «в грязных потеках» [9], закрывающих солнечный свет в прокатном пункте. Свет тщится пройти сквозь грязные окна казенного помещения. Свадебное платье, ритуальный традиционный наряд, который гораздо древнее общественного строя, воспроизведенного в рассказе, выступает символом женского счастья и победы над серой грязной действительностью, символом солнечной победы над одиночеством и всем укладом жизни, забубенным и выхолащивающим всё женское и женственное. От платья, как замечает Михальский, «сразу веяло чем-то живым и веселым» [9]. Одновременно с этим автор-повествователь цитирует Экклезиаста: «Сладок свет и приятно для глаз видеть солнце» и наводит фокус на давно не мытые стекла, всё же пропускающие косые лучи солнца. Даже это “веселит душу неясной надеждой”» [9]. Вот так, по Гёте, «делать цвета хорошо видимыми»,— вечная задача нашей литературы и лучших художников слова. С этой задачей Василий Белов и его современники — представители корневой, «почвенной», «органической» прозы справлялись на отлично — щедро, с переизбытком отдавая силы и трансформируя горечь в своих душах от увиденного — в «сладость света».

Умеющему видеть и любить белый свет открывает свои бессчётные тайны, показывает красоту и внутреннюю суть вещей. Близкие сподвижники-соратники Белова — Валентин Распутин и Василий Шукшин подсвечивали истину цветными лучами, каждый — со своей стороны света: «Калиной красной» (1973) — Василий Шукшин, отблесками «Пожара» (1985), именем главной героини повести «Дочь Ивана, мать Ивана» (2003) Валентин Распутин. Нежными «Голубым и зелёным» (1973) светились страницы старшего современника Василия Белова, Юрия Казакова, возжёгшего «Свечечку» (1973) своей любви к русской классике, русскому рассказу и русскому миру в целом.

Вспоминаются в этой связи слова ещё одного светлого философа, поэта, критика и писателя Аполлона Григорьева, за сто лет до Василия Белова отстаивавшего органическое соединение слова и дела, жизни и теории. «Истина в чистом виде, истина абстрактная, для нас недоступна. Мы можем усвоить истину “цветную”» [7], — писал автор «органического» воззрения на литературу.

Глазами кривого Носопыря из «Канунов», «искавшего в душе почтение к тайнам», писатель показал нам всё устройство сияющей «цветной» Вселенной — во многообразном богатстве проявлений, равновесии, широте и неохватной цветовой палитре. Героя, выступающего здесь «архитектором космоса», «окружают сны», в которых он осознаёт самого себя и способен «думать свои вольные думы». Именно во снах он «слушает себя» и «дивится»: «Долог, многочуден мир, по обе стороны, по ту и по эту» [2].

Белов-философ точно знал, что свет — единственная субстанция нашего космоса, а тьма — лишь отсутствие его. «Носопырь, как ни старался, не мог углядеть никакой другой стороны. Белый свет был всего один, один-разъединственный. Только уж больно велик. Мир ширился, рос, убегал во все стороны, во все бока, вверх и вниз, и чем дальше, тем шибче. Сновала везде чёрная мгла. Мешаясь с ярым светом, она переходила в дальний лазоревый дым, а там, за дымом, ещё дальше, раздвигались то голубые, то кубовые (васильковые, ярко-синие — И. К.), то розовые, то зелёные пласты; тепло и холод погашали друг дружку. Клубились, клубились вглубь и вширь пустые многоцветные версты…» [2].

Эти объёмные «цветные истины» словом и делом, болея за своих соотечественников, хотел донести до нас Василий Белов — северный самородок с пылающим сердцем.

***

«Если же в слушателях, подобно жестокой буре, восстанет смятение, — слово, рассеявшись в воздухе, претерпит кораблекрушение, — писал Василий Великий в третьей Беседе. — Итак, доставьте сему слову тишину своим молчанием» [5].

И молчание в связи с фигурой Василия Белова тоже имело место быть — точнее скажем, умолчание, отнюдь не порыв задуматься в тишине. Смятённые «железным» (в лермонтовском смысле) словом Василия Белова СМИ позорно молчали, когда писатель ушёл в мир иной.

Исследователь Юрий Павлов (см. статью «СМИ о смерти Василия Белова» [11]), анализируя реакцию официозных СМИ на смерть Василия Белова, Евгения Носова, Леонида Бородина, Юрия Кузнецова и многих других представителей корневой литературы, говорит либо о традиционной в таких случаях фигуре умолчания, либо, что ещё хуже, о формальных или искажающих суть скудных репликах.

И не ясно, что в такой ситуации горше — искусственно поддерживаемая тишина или фальшивые выкрики неискренних людей. По крайней мере, покойный Василий Белов хотя бы не получил новогоднего поздравления от властей предержащих, каковое было отправлено покинувшему этот мир Юрию Кузнецову через два года после его смерти.

***

Разговор о Василии Белове, безусловно, необходим, как необходима тишина, непроизвольно возникающая внутри каждого вдумчивого читателя при осмыслении беловского слова. Но невозможно беспрестанно говорить или постоянно молчать — разговор и молчание чередуются, как вдох и выдох, поэтому, после нашего небольшого размышления, чтобы оно не рассеялось в воздухе, приглашаем читателя посидеть в тишине над страницами произведений Василия Белова — есть там многое — разное, важное, неслучайное и «многочудное», подсвеченное автором: о простом и о сложном, о деревне и о городе, о душе и о теле, о земле и о небе, о быте и о философии жизни.

Заглядывая в любую книгу этого тонко чувствующего автора, через филигранно воссозданный им, абсолютно живой в своей достоверности художественный факт, вдруг открываешь невиданные и необъятные миры. Через них ещё большее наполняешься любовью и состраданием к окружающей многогранной жизни и её сияющей «цветной истине», ещё больше понимаешь и принимаешь её, ещё ближе, по примеру писателя, внимаешь себе и начинаешь что-то менять — прежде всего, в себе.

Таково действие его книг — так загорается, вспыхивает, охватывая всё вокруг и проникая во все закоулки сознания, этот чудесный негасимый «русский огонёк»  — белый свет Василия Белова.

Ирина Калус
Источник: http://parus.ruspole.info/node/15775

Библиография:

1. Белов В. И. Внемли себе. Записки смутного времени // [Электронный документ]. Режим доступа: http://www.x-libri.ru/elib/belvv000/00000112.htm
2. Белов В. И. Кануны. // [Электронный документ]. Режим доступа: https://www.4italka.ru/proza-main/sovremennaya_proza/213726/fulltext.htm
3. Белов В. И.  Привычное дело // [Электронный документ]. Режим доступа: https://www.booksite.ru/fulltext/0/001/005/058/001.htm
4. Блок А. А. «Двенадцать» // [Электронный документ]. Режим доступа: http://az.lib.ru/b/blok_a_a/text_0020.shtml
5. Василий Великий. Беседы. Беседа 3. На слова: «Внемли себе» // [Электронный документ]. Режим доступа: https://azbyka.ru/otechnik/Vasilij_Velikij/Besedi/3
6. Гёте. Учение о цвете // [Электронный документ]. Режим доступа: https://www.litmir.me/br/?b=559462&p=2
7. Григорьев А. А. Несколько слов о законах и терминах органической критики // [Электронный документ]. Режим доступа: http://az.lib.ru/g/grigorxew_a_a/text_0600.shtml
8. Кожинов В. В. «Гармония для меня — это Бог…». Из переписки В. В. Кожинова и В. И. Белова // [Электронный документ]. Режим доступа: https://ruskline.ru/monitoring_smi/2013/01/12/garmoniya_dlya_menya_eto_bog/
9. Михальский В. В. Свадебное платье № 327 // [Электронный документ]. Режим доступа: https://www.litmir.me/br/?b=224654&p=1
10. Павлов Ю. М. «Белов, человек и художник… (Александр Солженицын о творчестве Василия Белова)» // [Электронный документ]. Режим доступа: https://www.booksite.ru/belov/creature/63.htm
11. Павлов Ю. М. «СМИ о смерти Василия Белова» // [Электронный документ]. Режим доступа: https://www.booksite.ru/pressa/661.htm
12. Пиценко А. В. «Любая душа на земле обладает словом…», «Парус», 2022, Вып. 89 // [Электронный документ]. Режим доступа: http://parus.ruspole.info/node/15068
13. Пушкин А. С. Капитанская дочка // [Электронный документ]. Режим доступа: http://az.lib.ru/p/pushkin_a_s/text_0430.shtml
14. Селезнёв Ю. И. Василий Белов: Раздумья о творческой судьбе писателя // [Электронный документ]. Режим доступа: https://www.booksite.ru/belov/seleznyov/1.htm
15. Флоренский П. А. О Блоке // [Электронный документ]. Режим доступа: http://blok.lit-info.ru/blok/kritika-o-bloke/florenskij-pavel-o-bloke.htm
16. Цветаева М. И. Лебединый стан. // [Электронный документ]. Режим доступа: https://tsvetaeva.synnegoria.com/WIN/verse/lebed.html