Государство, личность, свобода

Хосе Антонио Примо де РИВЕРА.

Лекция, прочитанная на образовательных курсах, организованных Испанской Фалангой / ХОНС 28 марта 1935 года

Государство- личность- свободаПроблема свободы

В противовес презрительным словам Ленина: «Свобода — для чего?» мы начинаем утверждать свободу личности, признавать личность. Подвергая критике государственный пантеизм, мы начинаем принимать реальность свободной личности, носительницы вечных ценностей.

Но какая-либо вещь утверждается именно тогда, когда ей грозит гибель. Мы утверждаем свободу, потому что опасаемся, что она может быть подавлена. А при какой ситуации появляется риск, что эта концепция свободы станет недооцениваться?

Для первобытного человека не существовало идеи, концепции свободы. Он жил в условиях этой свободы, она была для него естественной, он не ценил её и не формулировал. Первобытный человек обладал полной свободой, не зная, в чём она заключается. Он не знал этого, потому что не был способен её ограничивать, он просто существовал и ничего больше. Только когда возникает общность, которая накладывает запрет на его импульсы, он отдаёт себе отчёт в том, что такое свобода их проявлений. Пока не появляется совокупность норм, способных ограничить стихийные тенденции природы, проблема свободы не возникает; её нет, пока нет государства.

Государство может считать себя социологической реальностью, познаваемой методами наук о «бытии», естественных наук и совокупностью норм, к которым могут быть применимы методы наук о «долженствовании», нормативных наук. В первом аспекте борьба между личностью и государством не представляет юридического интереса, она сводится к изучению причинных связей, безразличных для проблемы долженствования. Борьба, интересная с юридической, политической точки зрения — это борьба между комплексом норм, составляющих государственный юридический порядок, и личностью, которая хочет утвердить себя в жизни перед лицом этих норм, хочет, попросту говоря, делать то, что принесёт ей выгоду.

Правые и левые

Эта борьба группирует политические тенденции вокруг двух постоянных направлений, которые называют «правым» и «левым».

За этими внешними выражениями скрывается нечто более глубокое. Суть этих позиций, правой и левой, мы могли бы кратко описать следующим образом: правые это те, кто считает, что общая цель государства оправдывает индивидуальные жертвы и что личный интерес надо подчинять коллективному, а левые, наоборот, ставят на первое место самоутверждение личности, она превыше всего, главное — её интересы, а всё, что направлено против них, незаконно.

Но, согласно этим определениям, получается, что коммунизм — правое течение, потому что коммунизм всё подчиняет государственным интересам. Ни в одной стране нет меньше свободы, чем в России [СССР — Ред.], нигде государство не довлеет так удушающе над личностью. Но нас уверяют, будто конечная цель коммунизма — общественная организация без государства, без классов, полная анархия и полное равенство. Так учили вожди коммунистов: за трудным этапом строгой диктатуры последует анархистский коллективизм.

В эпохи нарушения всех законов, вроде той, в которую мы живём, стираются контуры стабильных состояний, вот и получается, что архиконсерваторы чувствуют себя левыми, т.е. индивидуалистами, когда речь идёт о защите их интересов. Как «правые», так и «левые» перемешиваются друг с другом и противоречат сами себе, потому что поворачиваются спиной к своим постоянным, фундаментальным духовным ценностям.

Суверенность

Но неверна та точка зрения, которая противопоставляет личность государству и считает суверенность той и другого антагонистическими понятиями. Эта концепция «суверенности» стоила миру много крови, и ещё будет стоить, потому что эта «суверенность» узаконивает любое действие, от кого бы оно ни исходило. Разумеется, перед лицом права суверена делать то, что он хочет, личность тоже претендует на право делать то, что она хочет. Этот спор неразрешим.

На этом принципе основывался абсолютизм. Эта система появилась в эпоху Возрождения и дала лучших политиков, чем философов. Она опиралась на римское право и видела в политической власти частное «владение»; говорилось о её наследственном характере. Князь становился «владельцем» своего трона и все его желания обретали силу закона только потому, что исходили от него: “Quod principi placuit, legis habet vigorem”. Отметим, между прочим, что это божественное право королей никогда не было доктриной Церкви, вопреки утверждениям её врагов.

Естественно, что в противовес божественному праву королей было провозглашено божественное право народа. Выразительную форму этому основному тезису демократии придал Руссо в своем «Общественном договоре». По его мнению, вся власть исходит от народа и его волевые решения оправданы несправедливостями прошлого. За лозунгом “Quod principi placuit, legis habet vigorem” последовало утверждение Жюрьё: «Народу не нужны доводы для оправдания своих действий». И личность, избавившись от тирании правителей, стала жертвой тирании народных собраний.

Суверенность и судьба

Государство настаивает на своей суверенности, личность на своей, и они сражаются друг с другом за право делать то, что им выгодно. Этот спор неразрешим. Но есть правильный и плодотворный выход из этой борьбы, если мы подведём под неё иные основы. Этот разрушительный антагонизм исчезнет, если проблему отношений между личностью и государством мы будем понимать не как борьбу за власть и права, а как стремление к целям, намеченным судьбой. Родина — это единство судьбы в окружающем мире, а личность является носительницей особой миссии в гармонии государства. Здесь не может быть никаких споров: государство не может предать свою задачу, а личность не может перестать работать над усовершенствованием порядка жизни своей нации.

Позиции анархизма невозможно защищать, потому что, будучи абсолютным утверждением личности, он своим тезисом о доброте человека и его способности к соглашению уже делает ссылку на какой-то порядок вещей; устанавливая понятия добра и согласия, он отрицает сам себя. Анархизм похож на молчание: когда о нём говорят, его отрицают.

Идея судьбы, оправдывающая существование государства или системы, заполняла собой самую высокую эпоху, достигнутую Европой: XIII век, век Святого Фомы. Она родилась в умах монахов. Монахи воплотили её во власти королей и отрицали эту власть, когда она не оправдывалась стремлением к великой цели: благосостоянию подданных. Если бы было принято это определение бытия как выполнения миссии, как единства судьбы, расцвела бы благородная, великая и могучая концепция «служения». Если все выполняют свои задачи, достигается полная гармония в «служении» между личностью, единством и свободой. Открылась бы бесконечно плодотворная эра, целью которой была бы гармония и единство человеческих существ. Никто не чувствовал бы себя оторванным от других, не чувствовал противоречия между реальностью и общественной жизнью. Личность участвовала бы в делах государства, выполняя определённую функцию, не при посредстве политических партий, не как представительница ложной суверенности, а в каком-то учреждении, в семье, в муниципальном округе. Трудолюбивы работник был бы носителем власти.

Профсоюзы — это профессиональные братства, братства трудящихся и одновременно — вертикальные органы государственной системы. Выполняя свою скромную повседневную работу, они могут быть уверенными в том, что они являются живым и необходимым органом в теле Родины. Государство тогда избавится от тысячи ненужных занятий. За ним останется лишь то, что связано с его миссией перед миром, перед историей. Государство как синтез таких плодотворных действий позаботится о своей всемирной судьбе. И вождь — это тот, кто указывает высокие цели и одновременно больше всех служит им. Координатор многих частных судеб, рулевой курса великого корабля Родины, но её первый служитель. Это высшая должность на земле — быть «слугой слуг Божьих».

Еженедельник «Арриба», №3, 4 апреля 1935 года

Источник: Хосе Антонио Примо де РИВЕРА. Стрелы фаланги. Избранные труды. Перевод с испанского: А. М. Иванов. М., «СЛАВА», 2010, сс.138 — 141