Губители русской словесности

Профессор Иван Андреевич Есаулов о безобразном отношении к русскому языку в современной РФ

Радио «Радонеж», 10.09.2019 20:02

Иван Андреевич Есаулов ‒ специалист в области теории литературы, поэтики, истории отечественной словесности, методологии гуманитарных исследований. Доктор филологических наук, профессор Литературного института им. А. М. Горького, Член Русской Академической Группы в США и Международного Общества Ф. М. Достоевского (International Dostoevsky Society). Награждён Золотой Пушкинской медалью за вклад в развитие русской филологии. Лауреат Бунинской премии по литературе 2016 года.

Иван Андреевич Есаулов: ‒ Побудили меня написать эту  заметку очередные бравурные заявления о том, что русский язык у нас сохраняется, защищается, развивается неуклонно. У нас существует целое «Общество русской словесности», созданное три года назад, в него входят очень высокопоставленные лица. Возникло это общество как альтернатива нашим казенным организациям, которые на самом деле бесконечно, уже 30 лет реформируют, никак не могут перереформировать наше образование. Каждый раз мы слышим, что в образовании дела идут отлично, прекрасно, лучше невозможно. Но каждый раз вузовские университетские преподаватели, такие как я, единодушно заявляют, что уровень абитуриентов  неуклонно снижается. Не могут изъяснять свои мысли, все хуже и хуже.

Антонина Арендаренко: ‒ Что там первокурсники! Я имела дело с уже специалистами, которые приходят устраиваться на работу, пишут резюме, проходят тесты. Они преподавали в школах, но делают ошибки на уровне 5-7 классов.

Иван Андреевич Есаулов: ‒ Все верно, потому что исправить это в течение нескольких лет невозможно. Понижение уровня языковых  знаний налицо, происходит чудовищное столкновение отчетных, чисто пропагандистских заявлений об успехах с реальностью. Мы все ожидали, и я тоже, что «Общество русской словесности» и возникло, чтобы эту тенденцию переломить, изменить и как-то сдвинуть. Три года прошло. В президиуме этого общества люди известные, но в принципе те же, которые и прежде были в номенклатурном составе, функционеры образования. Иначе говоря, было поручено исправлять дело тем, кто, в сущности, это дело успешно и губил. Необязательно специально, но довел до такой картины. Это горько. Если утрировать, опять овец поручили пасти волкам.

Подчеркну, говорят, что сохраняют, защищают, развивают русский язык, а между тем мы выходим на улицу и видим на каждом шагу московскую особенность: русский язык в столице уничтожается, вытесняется на самых разных уровнях. Вот публицист и эссеист Максим Артемьев, к примеру, не входит в это общество словесности, но он борется, как может, с уничтожением языка. Больше, думаю, сделал, чем все это общество. Он отлично владеет несколькими языками, но у него сердце болит от того, что он заходит в московскую кофейню, например, а там все по-английски. Спрашивает, почему не по-русски? Отвечают, что меню есть по-русски и этого достаточно.

Я тоже об этом много писал, о словечке «инновационное», например. Слово ‒ сорняк совершенный. Присутствует во всех официальных документах. Открываем эти циркуляры, идущие из министерства, потому что работаем в системе образования, и везде бесконечно требуют от нас неких инноваций.

Антонина Арендаренко: ‒ Так с правительства в свое время началось, с инновационного фонда Сколково, все и подхватили.

Иван Андреевич Есаулов: ‒ На ВДНХ фотовыставка «Московский олдскул», которая рассказывает о появлении хип-хоп культуры в столице, ее первых графитчиках, рэп ‒ исполнителях и брейкдансерах.

Антонина Арендаренко: ‒ Было бы смешно, Иван Андреевич, когда бы не было так грустно.

Иван Андреевич Есаулов: ‒ Отказ по-русски писать иностранные названия. Кругом. Довольно много я езжу по миру, я видел разные страны, но, кажется, нигде нет такой ненависти к своему языку. Почему «тест»? Почему не «испытание», не «проверка»? Почему «сервис» вытеснил «службу»? Почему «сервис Яндекса»? «Служба» ‒ хорошее русское слово. Почему, спрашиваем мы с Максимом Артемьевым?

Антонина Арендаренко: ‒ Опять же, как не вспомнишь классика: они хочут свою образованность показать….

Иван Андреевич Есаулов: ‒ Здесь мы с Вами говорим о повседневности. Но задаю вопрос: а те, кто находятся на самом верху? Есть такое выражение: «офисное быдло» (его использует как раз Артемьев), так вот оно тоже изгоняет русскую кириллицу. Артемьев вспоминает Луначарского с его идеей латинизации русского: что нужно латинизировать русский шрифт, потому что наш русский алфавит, мол, отдалил нас не только от Запада, но и от Востока. Это ленинские слова, которые вспоминает Луначарский.

Антонина Арендаренко: ‒ С другой стороны, наше дворянство в свое время тоже говорило на французском, и народ его не понимал. Может, это из того же ряда?

Иван Андреевич Есаулов: ‒ Дворянство говорило. Но я как раз на вашей радиостанции, в том числе в беседах о русской словесности, говорю о XVIII веке. И вот Антиох Кантемир переводит Фонтенеля, но создает при переводе новые русские слова. Некоторые придуманные им слова удержались до настоящего времени: «Начало», «понятие», «сосредоточивание», «наблюдение», «плотность». Другие вышли из употребления: «имагинация», например, «естественница», как физика. Но как раз никто не следует сейчас примеру Кантемира, вот в чем дело.

Антонина Арендаренко: ‒ Никто и не знает про него, кроме, наверное, филологов.

Иван Андреевич Есаулов: ‒ И вместо развития и обогащения русского языка мы его вытесняем, стыдимся. И ладно бы на уровне этого «офисного быдла», которое, Вы правильно сказали, образованность хочет показать, а показывает дикость, колониальное сознание, полуобразованость. Проблема-то какая? У нас сама власть стесняется русского языка. Это слова того же самого Максима, и я к ним присоединяюсь, потому что также имею дело с этими начальственными циркулярами, которые спускаются сверху. Мы их должны реализовать у себя, а это невозможно! Это жаргон.

Вот правительство Москвы предлагает некий «лайфлаб». Если сама власть, государство стесняется русского языка, то что говорить о  малограмотных людях вроде владельцев кафе и им подобных? Эта сплошная дерусификация, которая не то что не исправилась за три года существования Общества, а только лишь усилилась! Я еще, наверное, лет десять назад писал у себя на портале о безобразии в названиях нынешних школ и высших учебных заведений, которые придумали словно в издевку над русским языком. Почему такого не было даже в Советском Союзе? Почему такого нет нигде в мире? Нет на этом Западе, на который смотрят с таким придыханием и восторгом, хотя ритуально его и проклинают? Почему там нет слов таких, как «ГОУ СОШ №3»? Государственное образовательное учреждение средняя образовательная школа. Или, например, МСОШ ‒ муниципальная средняя образовательная школа. Или МОУСОШ? Но это же невозможно?! Это напоминает советские двадцатые годы.

Антонина Арендаренко: ‒ Да, да, тогда рождались эти чудовищные аббревиатуры. И мы опять на те же грабли наступаем.

Иван Андреевич Есаулов: ‒ И это кругом и всюду. С одной стороны, изгнание русского языка, а с другой, все эти шкрабы, которые процветали в 20-годы. Получается, что наша духовная родина ‒ советские 20-е годы, когда пытались исковеркать русскую традицию, в том числе языковую. Почему, например, не вернуться просто к номерам школ? Что это за бред? Кому это удобно? Школьникам? Нет. Они и выговорить это не могут. Я тоже не могу. Почему университеты тоже превратились в ужасные аббревиатуры, а название «Московский государственный университет» в кавычках? В кавычках, понимаете…Три года прошло, даже это не убрали. Удивительно.

У нас есть Российская Академия образования. А дело дошло уже до такой порчи, бесива, это слово использовал Вячеслав Иванов, глядя на то, что происходило в советской России, на то, что делают с ненавидимым тогдашними «инноваторами» русским языком. Так, может быть, в таком случае не нужна эта Российская Академия образования? Может, надо «оптимизировать» как раз ее? Само слово «оптимизировать» тоже, конечно,  имеет оттенок жаргона, насаждаемого сверху. Как недавно в своей газетной колонке возопил «либерал» Георгий Бовт, скажите же нам, кто придумал эти античеловеческие аббревиатуры вместо понятного «Школа №….»? Страна должна узнать этого героя. Но мы понимаем, что героя узнать нельзя. Это будто какая-то государственная тайна, кто именно внедряет этот абсурд и бред, кто это называет развитием и заботой и прочим сохранением языка? Это же просто чудовищная порча, что очевидно любому человеку, для которого русский язык родной. Я задаюсь вопросом: может быть, это придумали люди, для которых этот язык неродной, может, они и говорят на этом жаргоне? Но тогда пусть они и говорят в своей среде на этом жаргоне, а нас оставят в покое. Может, лучше им изучать наш русский язык, чем нам изучать этот их подлый жаргон и вдумываться, что они имеют в виду, говоря на нем и создавая свои циркуляры?

Это как раз очень страшно. Парадокс в том, что тот же Бовт, как будто бы «либерал» по убеждениям, и тот пишет в сердцах, что эти школьные реформы школе идут только во вред. Уж оставили бы все как есть или открутили бы назад лет на тридцать. Когда это говорит «либерал», который вообще-то должен любить перманентные реформы всего и вся, это дорогого стоит. Это как плитку переложить, еще раз переложить, еще раз, еще…. Так и с этими самыми реформами происходит. И даже сами «либералы» уже взмолились ‒ да оставьте же в покое эти школы, дайте, наконец, учителям спокойно работать, хватит писать эти сумасшедшие отчетные простыни под бравурные заявления о том, что уменьшилась отчётность, а она на много порядков увеличилась. Все ровно наоборот тому, о чем бравурно заявляют в этом «Обществе любителей словесности». Так, может быть, «оптимизировать» тех, кто это делает? Их направить в школы, вместо того, чтобы они протирали штаны в своих кабинетах? Вот было бы хорошо, наверное.

Знаете, я не очень люблю систему советского образования, особенно гуманитарного, техническое было на уровне. Но даже в советском прошлом такого словесного абсурда, откровенной порчи русского языка ведь не было! Все эти вопиющие факты доказывают, что настоящий «враг» этих на первый взгляд бессмысленных и даже порой как будто бы отчасти безумных «инноваций» ‒ это мы, народ, это сам русский язык. Согласитесь, парадокс: те, кто будто бы должны развивать, сохранять, укреплять, образовывать, на деле поступают наоборот, словно русский язык для них враг. И в этом они наследники Ленина, который об этом говорил более откровенно.

Антонина Арендаренко: ‒ Да, они только мечтали перейти на латиницу, а мы-то воплощаем.

Иван Андреевич Есаулов: ‒ Да, они мечтали о латинизации, чтобы их революция стала известна всему миру. Мечтали латинизировать кириллицу еще и потому, потому что она введена греками, греки православные, и надо уничтожить ненавистное православие. Но им не удалось, а мы и правда воплощаем их мечту (точнее, от нашего имени их воплощают) под разговоры о том, что в «развитии» русского языка и культуры мы, так сказать, идем от победы к победе. А язык наш бедный, образование наше ‒ бедное, подготовка школьников и студентов все хуже (за исключением некоторых особых, так сказать, «заповедников). И нет времени к урокам-то в школе готовиться ‒ отчеты же надо писать, кто там видит, как учитель работает со школьниками, как я работаю со студентами, как я выкладываюсь, как стараюсь здесь за кафедрой или за письменным столом, кому нужно творчество, это же никому из тех, кто должен оценивать труд, на самом деле не интересно. Важны только «отчеты». Все более и более усложняющиеся.

Вы заметили, что не в чести даже слово «русский»? Уже оно заменено словом «российский» всюду, где надо и не надо. Может и вообще его тогда отменить (или запретить)? Может быть, литературу называть «российской»? Что уже в некоторых названиях учреждений появилось ‒ не русская, а как раз «российская» литература. Так и может, и от названия языка избавимся? Зачем нам русский язык? А пусть будет тогда «российский». Давайте «оптимизируем» и сам русский язык. И «внедрим» его, это название «российский», в качестве новой нормы, заставим Институт русского языка признать, что это и есть, мол, «норма», а то на чем мы пока еще говорим ‒ это, напротив того, искажение! Что-то вроде диалекта, негодного для употребления в образовательной сфере. Посмотрите, как отбарабанивают функционеры на этом чудовищном жаргоне, как они говорят. Бабушка в русской деревне так чудовищно не говорит, как эти люди с их «инновациями», «модулями» и прочими «компетенциями». Это для них уже родная среда. Так может быть, тогда забудем русский язык как таковой и тогда уже не будем беспокоиться, станем считать, что мы его так вот «сохранили» и «защитили» и так «развили», что он просто перешел в другое качество и перестал быть русским, а стал российским жаргоном русского языка, который мы в итоге назовем стандартом?

Антонина Арендаренко: ‒ Так и сами перестанем быть русскими, вот беда, отнеси Господь, да не будет этого, Иван Андреевич. Приложим к тому все силы.

Иван Андреевич Есаулов: ‒ Во всяком случае, я не мог пройти мимо этого, счел нужным отозваться. Может быть, наши слушатели тоже обратят внимание. Особенно те, кто работают или сталкиваются с образовательными нашими заведениями. Некоторые ведь даже стараются использовать учебники более раннего времени, потому что они написаны на более понятном русском языке. И, может быть, возникнет широкое движение сопротивления этому уничижению, издевке над русским языком, которая провозглашается его «защитой» и «заботой» о нем и даже его «развитием»?

Источник