Епископ Дионисий (РПЦЗ): Русская Церковь в Белой борьбе

Разные стороны Белой борьбы не перестают интересовать современного русского человека. Для церковного человека эта тема имеет особое значение.

Именно отношение к победившему в России коммунистическому режиму необратимо разделило Русскую Церковь в ХХ веке на две части: на тех, кто принял, признал этот режим, выразил ему свою лояльность, а затем вступил с ним в сотрудничество; и на тех, кто не принял его, не поддержал и вступил в борьбу с ним. Процесс этого разделения в Русской Церкви окончательно завершился в конце 20-х годов, после печально известной Декларации М. Сергия и его последующей церковной политики. Но начался этот процесс, несомненно, раньше, уже в период Гражданской войны. И здесь отношение к Белому Движению было решающим.

Можно выделить два аспекта Белой борьбы: нравственный и эсхатологический. Первый касается отношения каждого христианина и всего христианского общества к торжествующему злу и к борьбе с ним. Второй дает духовную оценку коммунистической революции в перспективе мiровой истории и христианского учения о конце мiра.

Отношение христианина к торжествующему злу

Вопрос этот со всей удовлетворительностью разобран в работе проф. Ильина «О сопротивлении злу силой» (1926). Подчеркнем, что этот труд получил одобрение М. Антония (Храповицкого), М. Анастасия (Грибановского) и других иерархов Русской Зарубежной Церкви, и таким образом, выражает мнение той части Церкви, которая отвергла большевицкий режим и сопротивлялась ему.

Проф. Ильин подробно рассматривает нравственное зло и его физические проявления, отношение христианина к этому злу на всех уровнях, начиная с духовного противостояния и кончая вооруженной борьбой. Он отмечает, что непротивление злу приводит человека к неспособности отличать добро от зла. Ильин особо разбирает учение Л. Толстого на эту тему и показывает нехристианскую сущность толстовства.

Действительно, вся философия Толстого гораздо ближе к буддизму или пантеизму, не знающему личного Творца и Промыслителя, не понимающему нравственной ответственности человеческой личности, а потому, в конечном счете, не разбирающему между добром и злом. Заповедь же Христа: не противься злому, — относится к терпению христианином обид и физического зла, направленных на него лично. Но эта заповедь не означает равнодушия христианина ко злу, особенно в духовно-нравственной области, не означают отказа от помощи ближним, терпящим насилие со стороны злодеев.

Правильное отношение христианина к торжествующему злу наглядно показывают нам двое святых, память которых совершается почти в самые дни большевицкого переворота. Это мученики: Арефа (24 октября) и Нестор (27 октября). Оба они именно сопротивлялись злу силой: Нестор в богатырском поединке, а Арефа – в организованном вооруженном сопротивлении иудейскому тирану-богоборцу. Вряд ли в этом можно видеть только случайное совпадение; скорее, это указание Промысла Божия, способное, если и не предотвратить само событие, то, по меньшей мере, разъяснить внимательным православным людям его смысл.

Напомним, что юноша-христианин Нестор возмутился духом, видя, как цирковой атлет Лий, любимец императора Максимиана, развлекал его, бросая с помоста христиан на копья для мучительной смерти. Решив пресечь поругание христианской веры и помочь своим братьям хотя бы ценою собственной жизни, св. Нестор, испросив благословения заключенного мученика Димитрия, вышел на поединок с палачом и сбросил на копья этого гордого мучителя. После этого он сам был предан смерти по приказу императора-гонителя. Подвиг св. Нестора состоял не только в исповедании веры, но и в физическом сопротивлении злу.

Еще более выразителен и созвучен Белой борьбе подвиг св. Арефы и дружины его, пострадавших в 523 г. в Омиритской стране (ныне это государство Йемен). В тех землях, населенных арабами-христианами и арабами-язычниками, а также иудеями, захватил власть путем переворота некий иудей Дунаан, устроивший кровавое гонение на христиан. Уцелевшие христиане бежали в город Награн, где градоначальником был св. Арефа, не признавший христоборной власти и организовавший вооруженное сопротивление ей. После долгой безуспешной осады города Дунаан через своих агентов склонил ослабевших христиан к сдаче, лукаво укоряя их, что они нарушают христианскую заповедь о подчинении любой власти, и обещая не трогать христиан в случае их капитуляции. Св. Арефа настаивал на продолжении войны, но, будучи со своими сторонниками в меньшинстве, не мог остановить сдачи города. После падения города он был приведен к Дунаану, где вновь исповедал свою непримиримость к его беззаконной власти. Он был казнен с несколькими тысячами христиан. Примечательно, что на мученичество своих сограждан св. Арефа смотрел, как на средство искупления своей вины за малодушную сдачу города. Те, которые хотели сохранить свою жизнь сдачей в плен, все равно приняли смерть, только не в бою, а от руки палача.

Вместе со св. мучеником Арефой в тот же день совершается память благоверного царя эфиопского Елезвоя (554 г). Про него из хроник византийских и арабских известно, что, получив известия о кровавых гонениях на христиан в Омирите, он предпринял трудную экспедицию через Красное море и пустыню на помощь братьям во Христе. Преодолев огромные трудности, он достиг места назначения, разгромил войска нечестивого Дунаана и освободил оставшихся в Омирите христиан. Позднее царь Елезвой принял монашество и скончался в трудах иноческих. Можно предположить, что святости он достиг в монашестве, но несомненно и то, что и современная ему, и последующая Церковь благословила его ратный подвиг по спасению христиан от смерти, и Сам Господь различными знамениями и чудесной помощью в решительные минуты борьбы благословил его меч, карающий злодеев.

Упомянем еще одну историческую подробность: и Арефа, и Елезвой по рождению принадлежали к монофизитским церквям, так как церкви и Эфиопии, и Аравии отвергли Четвертый Вселенский собор и Халкидонское исповедание. И, тем не менее, Православная Церковь включила этих святых в свои святцы. Почему так? Очевидно, потому что принадлежность к монофизитству была у них случайной; они не сами сделали выбор в пользу ереси, а родились и были воспитаны в своих национальных церквях. То, что зависело от них: сохранить веру и защитить ближних, — они исполнили. И в их подвиг верности органической частью вошло ратоборство с врагами Христа.

В наших святцах стоит и еще один святой, сопротивлявшийся злу силой, преп. Иоанн, епископ Готфский (VIII в), окормлявший паству в Тавриде (Крым). К тому времени полуостров попал под власть хазар, принявших иудейство, а потому притеснявших христиан. Преп. Иоанн в надежде на помощь Византии организовал народное восстание против хазар. Но императоры-иконоборцы не поддержали его, и оно было подавлено. Сам епископ Иоанн чудом уцелел от расправы. Несмотря на такой несвойственный архипастырю подвиг, как организация восстания, он причтен Церковью к лику исповедников.

В нашей Русской истории многочисленны примеры благословения иерархами Церкви вооруженной борьбы против иноверных гонителей Православия. Они всем известны: благословение преподобным Сергием Димитрия Донского, а патриархом Гермогеном ополчения князя Пожарского и т. д. Важным является то, что христианское сознание с самого начала рассматривало христианина, как борца и воина, противостоящего сатане и его служителям, прежде всего в духовной брани, но нередко и в чувственной. Древние апологеты христианства не отрицали воинской службы как таковой, а указывали на недопустимость для христианина участия в языческих жертвоприношениях и обрядах, обязательных в языческом войске. В 314 г, через год после Миланского эдикта большой собор западных епископов в г. Арле постановил отлучать от Церкви тех христиан, которые дезертируют из войск императора Константина, защищающего христианство против язычников. Таким образом, христианская Церковь с самого начала не поощряла дезертирства, никогда не проповедовала непротивления злу и пацифизма. Она благословляла на войну справедливую, имеющую четко осознанную цель – защиту веры и отечества, и только требовала, чтобы эта война велась по возможности наименее жестоко, с милосердием и великодушием к побежденным.

К сожалению, к началу революции в России многими эти простые истины оказались забыты. Многие люди сознательно или безсознательно усвоили толстовский взгляд на отношение ко злу. «Непротивленство» получило широкое распространение среди либеральной интеллигенции, среди мещан и обывателей, живших по принципу «моя хата с краю». Но это было еще полбеды. Толстовцы и им сочувствующие являлись людьми отпавшими от Церкви во многих отношениях. Хуже было то, что подобные настроения проникли и в саму Церковь.

В основе их лежало обыкновенное малодушие и трусость, желание иметь душевный комфорт, радости и утешения и не иметь никаких проблем и неприятностей. В церковной среде малодушие часто прикрывалось претензией на особую духовность, не желавшую знать ничего мiрского, не желавшую решать нравственные задачи, поставленные Промыслом. Вопросы, требовавшие конкретного нравственно-самоотверженного поступка, объявлялись такими людьми «политикой, в которую мы не лезем». Самосохранение, выживание любой ценой объявлялось особой мудростью, высшей добродетелью.

История гражданской войны и первых лет большевицких гонений на Церковь донесла до нас много героических подвигов духовенства. Священник, отпевавший белых воинов или служивший для них молебны, был первым кандидатом на расправу со стороны красных. И сотни иереев пострадали именно за то, что исполняли свой долг в нечеловеческих условиях, когда каждая треба являлась подвигом, ибо была связана со смертельной опасностью. Например, иерей Иоанн Карпухин, причастивший перед смертью группу офицеров, в том числе и печально известного генерала Н. В. Рузского, был закопан вместе с ними живым (в Пятигорске, в сентябре 1918 г). Подобных случаев было особенно много в районах боев гражданской войны. Именно эти районы дали наибольшее количество новомучеников Российских первых послереволюционных лет.

Но, пожалуй, не менее того дошло до нас случаев малодушия со стороны духовенства, церковных людей и даже иерархов. Трусости под прикрытием «аполитичности», «неотмiрности» и прочих словес лукавствия. Княгиня Урусова сообщает в своем «Дневнике» о крестном ходе в Ярославле весной 1918 г.

Монахи, несшие и сопровождавшие чудотворную икону Божией Матери «Феодоровскую», в знак лояльности к советской власти одели на рясы красные банты (!). Сделали это по благословению иерарха, ставшего впоследствии исповедником. Или известный случай, когда Екатеринбургский епископ запретил своим клирикам и монахам посещать Царскую семью в заключении и кормить ее. Этому иерарху впоследствии тоже пришлось пройти лагеря и кончить жизнь под расстрелом. Князь Жевахов вспоминает, как летом 1919 г они с братом прятались от расстрела в одном монастыре, многолетними благотворителями которого они являлись, и как братия этого монастыря чуть не выдала их на смерть; спасла их только твердость и мужество игумена. Известно предательство братией Киево- Печерской лавры митрополита Владимiра Киевского. Всего пять матросов пришли в Лавру, на глазах братии арестовали его и расстреляли недалеко за стенами, — и никто из монахов не помешал этому, даже до утра не вышли посмотреть за ворота, где были слышны выстрелы. И этот темный случай не единственный среди множества грехопадений тех лет. И многим церковным людям пришлось смывать страданиями и кровью грехи малодушия, как и согражданам святого мученика Арефы.

Неверно переводить проблему гражданской войны в плоскость церковности, как делают некоторые апологеты Московской патриархии. «Белые – люди нецерковные или малоцерковные и мало чем отличались от красных, а потому церковные люди не должны были поддерживать ни тех, ни других». Богоборческая революция в корне отличалась от всех войн прошлого, в т. ч. и религиозных. Как справедливо указывал профессор И. Ильин, главный вопрос, который она поставила, был: с Богом ты или против Бога? Большевики-богоборцы не терпели никакого нейтралитета, их лозунг был: кто не с нами, тот против нас. И всех они заставили служить себе и работать на себя: в Красной Армии, в советских учреждениях, на трудовом фронте и т. д. Все, не поддержавшие Белого дела, оказались мобилизованными для красного дела.

Даже артисты Качалов, Ермолова, Станиславский концертами развлекали делегатов Конгресса Коминтерна (1920 г), а Шаляпин в 1919-20 гг. ездил с гастролями по частям Южного фронта красных. Один московский чиновник Никита Окунев, ведший дневник с 1914 по1924 гг., записал характерный для того времени случай. Летом 1920 г он в одной из московских церквей встретил бывшего обер-прокурора Синода В.К. Саблера – человека уважаемого, верующего, очень много сделавшего для Церкви. Саблер пришел со своим сыном, мобилизованным в Красную армию и отправлявшимся на врангелевский фронт, отслужить напутственный молебен. Подобную картину Окунев видел и в старообрядческом храме: красноармейцы-старообрядцы на молебне перед отправкой на фронт.

Налицо «церковность» этих людей, но есть ли здесь правда? Угодна ли Богу их служба в Красной армии и примет ли Он их молитвы?
Это показывает, что православие, заключенное только в догматы, обряды, храмовое богослужение, поставившее последней целью собственное выживание, при чем ценой любых нравственных компромиссов, — уже не является подлинным Православием. Без подвига за правду Божию, без самоотверженного стояния против врагов веры, без нравственной нагруженности христианской жизни – нет настоящего Православия, того, которое ветхих людей делает новыми и дарует им жизнь вечную. Религия душевного комфорта и житейского благополучия, религия нравственного минимализма – не есть Православие. Эти вопросы остро встали перед русскими людьми уже в годы гражданской войны, когда перед ними открылся выбор между Белым и красным путями.

Для участников Белого движения, независимо от степени их личного воцерковления, самый нравственный выбор в сторону попираемой правды, в сторону поругаемой веры в условиях отсутствия надежды на успех, — был подвигом, имеющим религиозное значение. Этот подвиг ставил их в ряды защитников Божиего дела против воинства сатаны.

2. «Грех февраля» и грех революции.

В последние годы в православно-патриотических кругах стало принято сводить проблему революции только к масонскому заговору и февральскому перевороту 1917 г. Можно понять, что такой подход возник в процессе полемики с демократами, принимавшими «февраль» и осуждавшими только октябрьский переворот большевиков.

Тем не менее всякий односторонний и упрощенный взгляд дает ложное представление и не соответствует исторической действительности. Попытка свести все к одному «февралю» так же не верна, как и попытка списать все на один «октябрь». Действительно, была измена Государю со стороны ряда высших военных и гражданских чинов, но были и ошибки самого Государя, назначившего явно непригодных лиц на ключевые посты при наличии людей верных и твердых.

Все-таки первыми и главными виновниками переворота являются премьер-министр Штюрмер, министр внутренних дел Протопопов, командующий Петроградским военным округом Хабалов и Петроградский градоначальник Балк, затем все великие князья (двадцать мужчин в генеральском звании), а уже потом генералы Ставки Алексеев с Рузским и проч.

Зачислять огулом всех генералов в предатели можно было бы только, если бы они поддержали переворот после того, как появился Царский Манифест, объявляющий Государственную Думу изменнической, т. е. называющий предателей своими именами и дающий возможность выбора между верностью и изменой. Вместо этого появился сначала акт об отречении от престола, а затем Царский призыв к войскам соблюдать верность Временному правительству и довести войну до победного конца. Таким образом, люди, верные Государю, оказались обезоруженными и дезорганизованными. Простой выход – идти за Царя против его предателей — у них был отнят царским отречением в пользу этих же предателей.

И если мы с пониманием и сочувствием относимся к этому поступку Государя Императора, учитываем изощренную ложь и психологическое давление, которому он подвергался, знаем, каких душевных страданий ему это стоило, то давайте с той же меркой подходить и к военным. Среди них явных предателей все-таки было абсолютное меньшинство, а большинство составляли верные служители престола и отечества, доказавшие свою верность 20-40 летней службой, многими ранами и трудами. Для очень многих из них отречение Государя было личной трагедией, жизненной катастрофой, а признание Временного правительства стоило многих душевных мук. И если бы правящая династия в лице всех великих князей не отреклась бы от престола, очень многие военные готовы были бы действовать в пользу монархии.

Как пример укажем на командующего Черноморским флотом адмирала Колчака. В «Православной жизни» №3 (1967 г) была помещена статья известного монархического деятеля Н. Д. Тальберга к 50-летию февральского переворота, где он приводит воспоминание адъютанта адмирала Колчака принца Лейхтенбергского. Задержав свой ответ о признании Временного правительства, Колчак послал своего адъютанта в Батум к наместнику Кавказа великому князю Николаю Николаевичу с предложением возглавить контрпереворот и восстановить монархию, обещая свое содействие. Наместник Кавказа этого предложения не принял и поспешил признать «февралистов». Таким образом, почва из-под ног у Колчака была выбита. Надо думать, что подобные мысли и чувства были и у многих других военных, готовых противостать февральскому перевороту. Но невозможно подвизаться за монархию, когда вся правящая династия не желает царствовать.

«Февраль» был началом революции, разгонявшей свой разрушительный бег по России. При этом нельзя считать этот процесс фатально необратимым. Поскольку сохраняется у человека свобода воли, свобода выбора между добром и злом, то остается возможность остановиться на пути греха, покаяться и повернуть на путь добра. При наличии необходимого количества людей, желающих повернуть вспять с погибельного пути, была бы и помощь Божия и успех контрреволюции. Революция прошла ряд узловых точек, перепутий, когда была возможность остановиться, а затем и повернуть назад (начало июля 1917, конец августа 1917 и неоднократно позже после большевицкого переворота).

Сочувствие к революции и непротивление ей у большинства народа сделали ее необратимой и довели до максимально разрушительных результатов. Поэтому можно говорить о всенародном грехе революции, об ответственности всех классов и сословий за происшедшую национальную и государственную катастрофу России. К такой катастрофе не мог бы привести один жидо-масонский заговор сам по себе, хотя он и был весьма глубоким и изощренным. Тем более к такой катастрофе не могла привести измена нескольких политиков и генералов.

Внешние воздействия привели в движение многие внутренние отрицательные процессы в народе, прежде всего духовно- нравственные, — и это сделало катастрофу России необратимой.
3. Выбор между Белым и Красным путями.
Белое движение было, прежде всего, контрреволюционным, направленным против предельного выражения революции – большевизма. Большевизм был страшен не только террором и разрушением всех основ русской жизни, но и великим соблазном и обольщением, во имя которого творилось это разрушение. Соблазн большевизма, которому поддалась значительная часть нашего народа, состоял в утопии построить на земле рай без Бога, светлое будущее коммунизма.

Именно ради этого будущего оправдывались все жертвы и разрушения большевизма. Идея земного рая была религиозная и составляла главный соблазн грядущего антихриста, подменяя собою христианское обетование Царства Небесного. Овладев умами масс, она превратила их в одержимых фанатиков коммунистической идеи, способных на все. Недаром большевики проговаривались, что они устроили в России «генеральную репетицию апокалипсиса».

Белое движение отвергло этот антихристов соблазн и противостало ему. Если далеко не у всех белых деятелей было осознанное религиозное понимание проблемы революции, то на уровне подсознания оно все-таки было. А некоторые видные участники Белой борьбы предельно четко сознавали борьбу с большевизмом, как борьбу Христа с Велиаром.

Для примера можно указать на доцента Пермского университета философа Дмитрия Болдырева, занимавшего пост директора прессбюро, ответственного за пропаганду в правительстве адмирала Колчака. Его статьи недавно выпущены издательством журнала «Москва» («Смысл истории и революция», М. 2001). Болдырев рассматривал Белую борьбу именно как борьбу Христова и антихристова начала, а про большевиков писал:

«Большевики и их пособники только по языку русские. Они не русские в самом главном. Если враг есть отступник, снявший крест, то очевидно, что оружие против него есть именно этот крест и та напряженность христианского духа, которую он выражает. Только в этом сознании различаем мы точно себя и врага и, следовательно, становимся на путь победы над ним. Каждая идея должна быть омыта кровью. Чтобы познать какую-нибудь идею, надо воплотить ее в своей душе и в своем теле».

Болдырев занимался формированием «дружин Святого Креста» из добровольцев. Он оставался при адмирале Колчаке до самого конца. В Иркутской тюрьме он уговаривал своих соузников мужественно терпеть, вдохновляясь примером христианских мучеников. В этой тюрьме он и скончался от тифа в апреле 1920 г. И такой исповедник и воин Христов был не одинок. Единомыслен с ним был его родной брат Николай, тоже философ, умерший позже в Советской России в день своего ареста. В управлении снабжения армии Колчака служил Петроградский доцент Кирилл Зайцев, будущий архимандрит Константин, один из наиболее глубоких идеологов Русского Зарубежья. Указывал на антихристов характер власти большевиков в своих воззваниях 1918-19 гг. и генерал Дитерихс, особенно в связи с расследованием под его руководством убийства Царской семьи.

К сожалению, эти и подобные призывы Белой пропаганды не нашли отклика у большинства народа. Ближе и понятнее оказались лозунги и обещания большевиков. Большевики обращались к низменным инстинктам человека, стирали границу между дозволенным и запрещенным, приучали к безнаказанности за любые преступления «во имя революции». Это толкнуло в их ряды массы нравственно нестойких и откровенно порочных лиц.

Белое движение привлекло в свои ряды прежде всего добровольцев, людей безкорыстных и самоотверженных. Даже среди вождей Белого движения большинство не имело какой-либо значительной собственности или недвижимости, не имело особых привилегий. Не защита личных интересов или имущества двигала белыми добровольцами, а духовно-нравственное чувство и патриотизм. Напротив, именно корыстные расчеты, связанные с грабежом «буржуев», двигали многими из тех, кто пристал к красным.

Белые вожди, как честные люди, не обманывали народа, ничего ему не обещали несбыточного, не потакали страстям толпы. Лидеры большевиков, будучи «оборотнями», постоянно обманывали народ, обещали одно, а делали прямо противоположное: обещали «мир, землю и волю», а развязали гражданскую войну, устроили голод, террор и рабство. Ложь большевицких посулов можно было понять уже к 1918 г. Выбор между белым и красным путями был нетруден для неиспорченных душ, для незатуманенных голов и незагрубевших сердец.

И, тем не менее, большинство народа белых не поддержало. Сказалась слабая личная ответственность за свое поведение, сильное стадное чувство в нашем народе. «Быть, как все, как большинство». То деяние, которое для каждого отдельного человека казалось постыдным, страшным, противным, для толпы таковым не считалось. Толпа, разнуздывая страсти в человеке, через это делала его своим рабом, боящимся только ее, а не Бога и совести.

Генерал М.Г. Дроздовский в своем «Дневнике» («Голос» М. 1996) упоминает случай расправы толпы крестьян над четырьмя офицерами, пробиравшимися к добровольцам. Их зверски убили после истязаний всем селом. После вступления в это село отряда Дроздовского те же крестьяне называли офицеров «сиятельствами» и «превосходительствами». «Как люди в страхе гадки, — пишет Дроздовский, — нуль порядочности, нуль достоинства, действительно сволочной, одного презрения достойный народ, наглый, безжалостный, полный издевательства против беззащитных, при безнаказанности не знающий препон дикой разнузданности и злобы, а перед сильными такой трусливый, угодливый и низкопоклонный» (стр. 34).

Таким делал человека именно греховный коллектив, снимавший с него всякую личную ответственность за свое поведение.
Многие участники Белого движения сомневались в правоте своего пути из- за того, что большинство народа его не поддержало и выступило против него. В течение ХIХ века русские мыслители довольно разных направлений (славянофилы, народники- социалисты, толстовцы и многие либералы) внушали, что народ, понимаемый в плане арифметического большинства, является носителем истины, благочестия, подлинного православия и монархизма или, наоборот, крестьянского социализма и т.д.

«Народ всегда прав, а кто идет против него, всегда не прав». У значительной части интеллигенции даже воспитался «комплекс вины перед народом», получил распространение тип кающегося перед народом интеллигента. Отсюда впоследствии в грехах революции считались виновными исключительно высшие слои общества – «прогнившая аристократия» и особенно «гнилая интеллигенция», а простой народ освобождался от всякой ответственности за революцию.

Такой взгляд совершенно не соответствует учению Православной Церкви о человеке, как наследнике падшего Адама, имеющего в себе закваску греха и потому способного на зло и без внешнего соблазна. Не соответствовал этот взгляд и реальной русской истории, знающей ужасы Смуты, разинщины, пугачевщины и др., происшедшие от собственной греховности простого человека, нуждающегося в спасительных внешних ограничениях.

Действительно огромная ответственность за крушение России лежит на правящих классах, на ведущем национальном слое. Но и простой народ несет ответственность за свое поведение в революции. Генерал Деникин в своих «Очерках русской смуты» приводит наиболее популярный народный лозунг: «От Припяти до Черного моря смерть панам (в т.ч. и офицерам), жидам и коммунистам», а махновцы добавляли еще «и попам». И, поддержав частично красное, частично «зеленое» движение, не поддержав белого, простой народ, конечно, не являлся носителем истины, а заблуждался и согрешал. Поэтому отсутствие поддержки Белому делу есть свидетельство не против истины этого дела, а против большинства народа. Из новозаветной истории мы знаем, что большинство народа может отвергать истину и согрешать, как это случилось с иудеями, повинными в отвержении и убийстве Христа. Подобное нередко повторялось в истории христианской Церкви, когда носителем истины было абсолютное меньшинство, а большинство заблуждалось.

Если мы будем понимать под народом не поголовное большинство людей данного поколения, а все, бывшие в истории поколения, то увидим, что лучшие представители русского народа были собраны именно в Белом движении, которое сохраняло духовное и идейное преемство с предыдущими поколениями, хранило их идеалы и традиции. Как уже отмечалось, испытание революцией было, прежде всего, религиозно-нравственным и потому разделило на два лагеря почти все сословия. И в высших классах, даже в генералитете, немало людей пошло служить большевикам, и в низших сословиях, среди рабочих и крестьян многие отозвались на призыв белых и пришли к ним.

Именно Белое движение завершало собственно русскую историю и вписало в нее последние славные страницы. А противники Белого движения, повязанные на кровавом грехе революции, на признании лжеучения коммунизма и на поклонении его вождям, отпали от своего исторического православного русского народа, дав начало новому народу – советскому. Только пересмотр своего мiровоззрения, разрыв с советским идейным наследием и покаяние за соучастие в советчине может открыть пост-советскому человеку возможность стать полноценным русским человеком, вновь привиться к многовековому древу русского народа.

4. Позиция Русской Церкви в годы гражданской войны.

Когда говорят о позиции Русской Церкви во время гражданской войны, то обычно ссылаются на постановление Российского Собора от 2-15 августа 1918 г, запрещающего членам Церкви заниматься политикой от имени Церкви, а только от своего имени, а также на позицию патриарха Тихона, открыто не поддержавшего Белого движения. Что касается постановления Собора от 2-15 августа 1918 г, то его нельзя считать исчерпывающей всецерковной оценкой по этому вопросу.

К тому времени ряд видных иерархов были убиты (митр. Владимiр Киевский, архиепископы Андроник Пермский, Ермоген Тобольский, Василий Черниговский, Иоаким Нижегородский, еп. Амвросий Сарапульский и др.), многие члены Собора от духовенства и мiрян арестованы. Более двадцати иерархов, в т.ч. митр. Антоний, оказались за пределами территории, занятой большевиками. Все это ослабило подлинно православные силы на Соборе и усилило позиции будущих обновленцев и сергиан, также представленных тогда в числе делегатов Собора.

Поэтому это решение следует считать вынужденным, компромиссным, принятым с целью не давать гонителям Церкви повода к преследованию «за контрреволюционную деятельность». Только выражением голоса всей полноты Церкви его считать нельзя.

Ссылки на позицию патриарха Тихона сводятся к тому, что он, хотя и осудил большевиков (в посланиях по поводу гонений на Церковь с анафематствованием гонителей в январе 1918 г, по поводу Брестского мира в марте 1918 и по поводу первой годовщины большевицкого переворота в ноябре 1918 г), но не призвал к вооруженному сопротивлению им и не благословил гласно Белого движения. А в сентябре 1919 г, в момент наибольших успехов армий Деникина и Юденича, вышло даже послание патриарха, осуждающее духовенство за «вмешательство в политику», например, встречу белых войск колокольным звоном и т.п.

Объяснение такой позиции патриарха Тихона приводится следующее. Позицией невмешательства он и та группа иерархов, которая его окружала, хотели снять обвинения с духовенства в контрреволюционной деятельности и оградить его от репрессий со стороны красных. Это было наивно, поскольку большевики громили Церковь и расстреливали духовенство не за «деятельность» и даже не за «взгляды», а выполняя свою богоборческую программу, не считаясь при этом даже с собственными законами.

Есть мнение, что группа патриарха Тихона заняла позицию нейтралитета в гражданской войне в уверенности, что вмешательство Церкви ничего не даст и ничего не изменит. Об этом можно было заключить потому, что русское общество к началу революции было сильно расцерковленным, для большинства населения голос Церкви не имел большого значения.

Профессор Г.П. Федотов приводил данные, собранные им к 1925 г: более или менее регулярно посещали тогда Церковь 25% городского населения и 15% сельского. Конечно, к 1918 г этот показатель был больше, т.к. гражданская война унесла более 15 миллионов жизней, несколько миллионов унес голод 1921-22 гг., и еще несколько миллионов человек ушло за границу.

И, тем не менее, остается фактом, что сознательные чада Православной Церкви к началу революции составляли менее половины населения. Для большинства авторитетом были политические главари, а не церковные иерархи. И рядовое духовенство, как и в предреволюционные годы, вело себя в основной массе крайне пассивно. Среди активного духовенства большую часть составляли люди левых или националистических (напр. на Украине) взглядов. В большинстве русских деревень перед революцией священник давно не был духовным вождем и авторитетом. Это не было связано с порочностью или безнравственностью большинства русского духовенства (в отличие от нынешнего духовенства МП), но именно с пассивностью иереев, с их пастырской бездеятельностью и с расцерковлением народа. Будь ситуация иной, сам февральский переворот не вызвал бы в стране столько радости и не было бы такого страшного послефевральского распада России.

Такое мнение правдоподобно объясняет позицию нейтралитета, занятую группой иерархов. Про самого патриарха Тихона известно, что лично он в ноябре 1918 г послал одного иеромонаха к адмиралу Колчаку, провозгласившему себя Верховным правителем России, для его благословения и передачи ему иконы святителя Николая «Можайского», где он изображен с мечом («Наши вести», №3, 2000 г). Известно также о переданном им благословении монархисту графу Ф.А. Келлеру, формировавшему Псковскую армию, но предательски убитого петлюровцами в декабре 1918 г. Есть данные о тайном благословении патриархом Тихоном, переданном через епископа Нестора Камчатского, Приамурского Собора 1922 г и генерала М.К. Дитерихса.

Несомненно, что сам патриарх Тихон сочувствовал Белому движению и когда мог, передавал его наиболее достойным и известным ему вождям свое личное благословение. Но он был связан условиями своего пребывания в Москве, где царил красный террор, где были убиты уже многие безстрашные исповедники из русского духовенства. Остальные держались осторожно и «связывали» своим мнением патриарха.

Но само это объяснение о нецелесообразности поддержки Белого движения, как непопулярного и безперспективного, слишком уж сильно отдает политическим расчетом. В нем нет христианской оценки добра и зла, того, что Христово и что антихристово. Такие рассуждения, в конечном счете, привели к «спасению Церкви» путем сотрудничества с гонителями веры и Церкви. Выше было показано, что некоторые православные мыслители того времени, даже из мiрян, оценивали борьбу с большевиками не как политическую, а именно как борьбу с врагами Божиими, с врагами Креста Христова. Тем более православные иерархи должны были мыслить в этих категориях и оценивать духовную ситуацию именно так.

Даже если подлинно православная паства и составляла меньшинство населения России, она все-таки была, и долг пастырей был указать ей место в уже развернувшейся гражданской войне. В какой армии должен служить христианин, а в какой он не имеет права находиться, какой власти он может присягать, а какой – нет? Это были жизненные вопросы, которые нельзя было возлагать только на личную совесть каждого человека, сбитого с толку в то страшное время. Случай с сыном Саблера, взятого в Красную армию, показывает, до какого нравственного уродства можно было дойти по пути непротивления и нейтралитета уже тогда (в 1919-20).

В центральных губерниях России, находившихся под властью большевиков, процент православного населения (крестьянства и мещанства) был несравненно выше, чем на окраинах, бывших под властью белых. Например, в Уфимской епархии православных была треть населения, в Сибири и Поволжье – около половины, остальные – старообрядцы, мусульмане, сектанты и проч. И вот из этих-то центральных губерний большевики мобилизовали основную массу людей для Красной армии, достигшей к концу гражданской войны пяти миллионов человек.

Приведем интересные сведения, помещенные в статье С. Емельянова «Русская Церковь в Белой борьбе» («Доброволец» №2, 2003). В Сибири и на Урале главными инициаторами поддержки со стороны Церкви Белого движения явились архиепископы Андрей Уфимский и Сильвестр Омский.

По инициативе архиепископа Андрея (ученика и постриженика митрополита Антония Храповицкого) в Уфе было организовано автономное Временное высшее церковное управление, перебравшееся затем в Омск для контактов с правительством Колчака. Из-за невозможности иметь нормальную связь с патриархом Тихоном это управление руководило епархиями Сибири. Сам адмирал Колчак роль Церкви в обществе ценил очень высоко, считал необходимым передать Церкви всю духовно-нравственную сферу общественной жизни. В своих обращениях к войскам и народу он всегда подчеркивал приоритет духовных национальных традиций. Дух войска он постоянно старался поднять, обращаясь к религиозным чувствам людей.

Архиепископ Андрей предложил адмиралу Колчаку проект государственного устройства в виде освященной Церковью диктатуры, охраняющей православные устои. Красным советам он хотел противопоставить самоуправляющиеся общины, созданные на базе церковных приходов. Колчак принял этот проект, но не успел его осуществить. Позднее эту идею местного самоуправления на базе церковных приходов пытался осуществить в Приморье в 1922 г генерал М.К. Дитерихс. В апреле 1919 г Омский съезд духовенства объявил Колчака «Божией милостию покровителем Церкви» и обязал поминать его имя на всех богослужениях после «Богохранимой державы Российской – Благоверного Верховного правителя». В таком же виде проходило поминовение и на Юге России после признания генералом Деникиным верховной власти адмирала Колчака в мае 1919 г.

После поражения войск адмирала Колчака иерархи, поддерживавшие его и не успевшие уйти, попали в тюрьму. Архиепископ Сильвестр был расстрелян в 1920 г, а архиепископ Андрей сумел через некоторое время выйти и явился одним из главных организаторов Rатакомбной Церкви (расстрелян в 1937 г). Большая часть уцелевшего сибирского духовенства и иерархов ушла в Манчжурию и примкнула к Зарубежному Синоду.

Генерал Дитерихс, которого с почтением упоминают многие современные монархисты, действительно достоин уважения за свою деятельность. За свою личную искреннюю веру. Но все же он только сподвижник и продолжатель дела адмирала Колчака. «Ученик не выше учителя своего». Он продолжил борьбу с большевиками под флагом защиты веры и восстановления монархии. В 1922 г в заявлении генерала Дитерихса, как правителя Приамурского края, было сказано, что «граждане, не исповедующие чисто и свято никакой религиозной веры, не могут быть гражданами Приамурья и будут подлежать выселению из его пределов». Духовенство на приходах этого края проводило регистрацию военнообязанных для призыва в Земскую рать генерала Дитерихса.

Несколько в иной атмосфере находилась Церковь на территории Вооруженных сил Юга России. Генерал Деникин не ставил религиозных лозунгов во главу угла, хотя и не отказывался от них. Он постоянно подчеркивал роль Церкви в деле освобождения России от большевиков. В сентябре 1919 г правительством генерала Деникина была принята декларация, в которой Православная Церковь была признана главенствующей и охраняемой государством и при этом свободной и независимой во внутреннем самоуправлении – в соответствии с решениями Собора 1917-18 гг.

Генерал Деникин явился организатором Ставропольского Собора южнорусского духовенства (май 1919 г) и выступил на нем с большой речью, призвав священнослужителей отдать все силы духовные на борьбу с большевиками. В Соборе участвовало 11 иерархов и 56 делегатов от епархий. Ставропольский Собор принял воззвание к всероссийской пастве в поддержку Белого движения.

По его решению был проведен ряд больших многодневных крестных ходов, из которых самый большой прошел весной-летом 1919 г почти по всем Кубанским станицам. Во время крестных ходов служились молебны о победе белых воинов, панихиды по убиенным и читались проповеди о сущности коммунизма и о борьбе с ним. При содействии генерала Деникина был освобожден из польского плена в августе 1919 г митрополит Антоний Киевский, возглавивший церковное управление на Юге России и активно поддержавший Белое движение.
В воззвании генерала Врангеля «За что мы боремся?» (от 20 мая 1920 г) «поруганная вера» стояла на первом месте. Для повышения боеспособности войск генерал Врангель, как и Деникин, считал необходимым поднятие религиозно- нравственного уровня, чем и занимались в его войсках полковые священники.

Самой большой акцией Церкви на Юге России в 1920 г были «дни покаяния», проведенные по инициативе протоиерея Владимiра Востокова и архиепископа Димитрия. «Дни покаяния» проводились 11 сентября и 1 октября 1920 г с трехдневными постами перед ними. В эти дни запрещались все увеселения и зрелища, совершались заупокойные служения по убиенным, читались покаянные молитвы. Именно в эти дни впервые приносилось народное покаяние за грех нарушения верности Государю в феврале 1917 г.

В эти же дни над позициями красных с помощью аэропланов разбрасывались листовки с воззванием «к православным русским воинам в Красной армии находящимся». Это воззвание ВВЦУ Юга России, составленное профессором протоиереем С. Булгаковым, призывало красноармейцев к покаянию, заявляя, что «нельзя построить на земле рай без Бога» и напоминая о сатанинской природе коммунизма.

Это только некоторые данные о деятельности церковных иерархов, но и они ясно свидетельствуют о том, что лучшая, хотя и меньшая часть Русской Церкви активно участвовала в Белом движении и пыталась придать ему церковный православный характер. Не вина, а беда этих иерархов и священников, что их попытка переломить ход гражданской войны не удалась. Многие из них за свою пастырскую деятельность в Белом движении заплатили кровью, иные оказались в изгнании или ушли в катакомбы и там продолжили духовную борьбу с «красным драконом». Патриархийная пропаганда неоднократно высказывала обвинение Зарубежной Церкви: «занимались политикой, а потом сбежали заграницу, бросив паству». Это слова не «нейтралов» и «непротивленцев», а тех, кто сознательно сделал свой выбор в сторону советской власти и пошел служить ей.

Церковные деятели из Белого стана сказали народу о революции все самое главное. Поэтому грех лежит на тех, кто их не слушал. Этот грех соучастия в богоборной революции народу пришлось искупать многими страданиями и скорбями. Справедливо выражение, что Белое движение спасло честь России, показав, что не вся Россия и не добровольно попала под власть богоборцев. Аналогично можно сказать, что Белая Церковь (участвовавшая в гражданской войне на стороне белых), спасла честь Русской Церкви; нашлись в ней силы и вожди, способные быть совестью народа, его духовными наставниками. И как верно то, что, не отвергнув и не преодолев коммунистического наследия, нельзя добиться подлинного возрождения России, так верно и то, что, не вернувшись к духовному наследию Белой Церкви, нельзя добиться подлинного церковного возрождения.

Епископ Дионисий

 

Источник: http://kondakov.ws/blog/Episkop-Dionisiy-(RPTSZ)-Russkaya-T