И. Андрушкевич. Удерживающий от беззакония

В прошлом 1975-ом году исполнилось 850-летие со дня смерти великого князя Владимира Мономаха. Эта годовщина прошла как-то незамеченной, несмотря на крупное значение фигуры Владимира Мономаха в русской политике. Интересно отметить, что в том же прошлом году англичане рьяно праздновали 760-летие Великой Хартии, закреплявшей за английской знатью ряд привилегий, как важную историческую дату своей страны. В Англии понимают, что политическое настоящее связано с политическим прошлым, каким бы отдаленным это последнее не казалось.

Значение Владимира Мономаха в русской истории было не меньшим, чем значение Великой Хартии в английской. Достаточно указать, что первое в России царское венчание, то есть коронование царским венцом, Дмитрия Ивановича (внука Ивана III) в 1498 году, а также и царское венчание первого в полном смысле слова царя, Ивана Васильевича Грозного, в 1547 году, символически совершались путем возложения на них Шапки и Барм (наплечников) Владимира Мономаха.

Владимир Мономах родился за полтысячелетия до коронования Ивана Грозного, в 1053 году, за год до раскола между западной и восточной частями тогда еще для всех христиан общей Церкви, за год до смерти своего деда Ярослава Мудрого и за 400 лет до падения Константинополя.

То была совсем другая историческая эпоха. Христианский мир еще был всё-таки единым. В Византии еще сияла великая культура, являя собой освященный православием синтез всех культур классической древности. Дед нашего Владимира Мономаха, византийский император Константин Мономах, как раз в это время основывал первый в Европе университет. Да и Русь еще была свободна, самобытна и не знала никаких травм: «Киевская Русь со своим стольным городом Киевом вошла в историю России с ореолом славы, с памятью благоденствия, с нимбом святости. Воздухом, светом залита пленительная панорама Киевской Руси: свободою, простором веет от нея». (Архимандрит Константин).

Русский народ любил Владимира Мономаха. Любил до того, что в своем творчестве иногда смешивал фигуру Владимира Мономаха с фигурой его прадеда, Владимира Святого. Летописец говорит о его кончине (19-го мая 1125 года): «Преставился благоверный князь,христолюбивый и благочестивый великий князь всея Руси, Владимир Мономах, который просветил Русскую Землю, словно солнце испуская лучи; весть о нем прошла по всем странам».

Но и в московское время, русский народ хорошо помнил Владимира Мономаха. Сохранилась народная легенда XV века о получении Владимиром Мономахом царских регалий в Византии, в которой рассказывается, «поставление великих князей русских откуду бе, и како начаша ся ставити на великое княжение святыми бармами и царским венцом».

В лето 6622 (1114 год до Р. Х.), говорит легенда, Владимир Мономах «начат совет творити со князи своими и с боляры и с вельможи», о том как князь Олег, а потом и Всеслав Игоревич ходили на Царьград. (Интересно отметить эту «конституционную константу» нашего политического строя: глава государства всегда «творит совет» перед каждым, даже личного характера, решением. Он не обязан точно следовать полученному совету, но он не может ничего решать до получения совета от высших государственных руководителей. Глава государства должен воплощать соборные решения. В свете этого, отречение Государя Императора Николая II, материально не имевшего возможности располагать таким соборным советом, является конституционно неполноценным). После совещания, князь Владимир «совокупи многи тысяща воинств и отпусти их на Фракию Царяграда области… Тогда бе во Цареграде благочестивый царь Константин Манамах, и в то время брань имея с Персы и с Латины. И составляет совет благ премудрый царьский, отряжает убо послы своя к великому князю Владимиру Всеволодовичю… От своея же царския выя снимает животворящий Крест от самого животворящего Древа, на немже распятся владыка Христос, снимает же от своея главы царский венец и поставляет его на блюде злате; повелевает же принести крабейцу сердоликову, из неяже Август царь Римский веселящеся, посылает же и ожерелие, сиречь святыя бармы, иже на плещу своя ношаша…».

Византийский царь так обращается, согласно легенде, к русскому князю: «Приими от нас сия честныя дарове на славу и честь на венчание твоего вольного и самодержавного царствия великия Росия, да нарицаешися благовенчанный царь, венчая сим царским венцом». (Легенда путает лица: император Константин Мономах был дедом по матери Владимира Мономаха, поход же на Византию предпринял в 1043 году Владимир Ярославич, дядя Владимира Мономаха).

В этой легенде бросается в глаза желание подчеркнуть самостоятельное, т. е. самобытное решение Руси получить для себя знаки высшей государственной власти и высшего государственного достоинства. Причем даже прибегается к утрированию этого лейтмотива нашей политики со времен митрополита Иллариона: знаки высшего государственного достоинства добываются в результате применения силы, с оружием в руках. Опять бросается в глаза параллель с Владимиром Святым, который тоже самостоятельно, после свободного выбора, принимает Православие для Руси. В обоих случаях летописец подчеркивает внешнее обрамление этих исторических событий: военный поход на Византию заставляет ее отдать замуж за Владимира Святого свою царевну Анну, так же, как полвека спустя такой же поход заставляет ту же Византию отдать вторую царевну Анну замуж за Всеволода Ярославича, отца Владимира Мономаха.

Невольно слышится в этом повторении одного и того же мотива (быть может, больше символического, чем исторического) как бы некоторое предупреждение для всей дальнейшей русской политики: ничего, даже наилучшего и даже желанного, не принимать по чужому соизволению, но по собственному решению и разбору.

Также обращает на себя внимание стремление сказания связать судьбу государственных регалий, получаемых Владимиром Мономахом, с судьбой древнего Рима и лично с судьбой Кесаря Августа. На наш современный взгляд, затуманенный идеологизмами, это может показаться преувеличением и натяжкой, но по существу это полностью соответствует исторической правде. Византийская государственность была римской государственностью, и даже чисто формально Константинополь был Новым Римом, как гласили даже патриаршие печати на официальных бумагах, присылаемых в Киев, Митрополию России. Позже, во время избрания Михаила Федоровича Романова на царский престол, Земский Собор снова отмечает эту связь русской царской власти с римской государственностью и с Кесарем Августом. Что это значит? Признание чужого превосходства, могут сказать норманисты: поэтому в свое время призвали варягов, а теперь призывают римский авторитет. Но, как мы выше видели, наши предки особенно подчеркивали свою политическую независимость, так что такое преклонение было бы с их стороны просто непонятным.

При подходе к таким историческим проблемам необходимо придерживаться прежде всего самих исторических фактов, последовательно чередующихся и развивающихся. Ведь наши предки без всякого зазора выводили свою государственную символику из Византии, точно так же, как византийские греки без всякого зазора ее выводили из Рима, в то время как древние римляне без всякого зазора ее выводили от Энея, легендарного героя Трои, и даже от своих врагов этрусков. А римлян в политическом комплексе малоценности никак обвинить невозможно, хотя из восьми царей (включая со-царствовавшего с Ромулом Тита Тация) пять были чужеземцами! Один из них, Тарквиний Древний, так прямо и говорит римскому народу, что он «не первый из чужеземцев (чему всякий мог бы дивиться или негодовать), но третьим притязает на царскую власть в Риме: и Таций из врага даже — не просто из чужеземца — был сделан царем, и Нума, не знакомый с городом, не стремившийся к власти, самими римлянами был призван на царство…» (Тит Ливий).

Может быть, что в этих словах — «не стремившийся к власти» — и лежит подсознательный психологический ключ для расшифрования самого понятия легитимной власти. Власть, самолично добываемая, не полноценна. Власть не должна исходить ни из внутренней перетасовки, ни из личных манипуляций стремящихся к ней.

Если принять во внимание, что в конечном итоге субъектами истории являются культуры (или, как говорит Тойнби, «цивилизации»), то нужно учесть, что есть два основных типа этих культур: трансцендентные и нетрансцендентные. Трансцендентные культуры ставят свои истоки и свои цели вне самих себя, над собой, в то время как нетрансцендентные культуры замыкают сами в себе и свою отправную точку, и все свои стремления. Христианская культура — типичная трансцендентная культура, в то время как современная чувственная культура («сенсориальная», как ее называет Питирим Сорокин) является типичным примером нетрансцендентной культуры.

В связи с этим, можно предположить наличие двух типов легитимности, в зависимости от того, к какой культуре эта легитимность относится. У трансцендентных культур легитимность тоже будет трансцендентна, и своими истоками, и своими задачами. Другими словами, власть даже будет более легитимна, если она не зависит от внутриобщественных комбинаций, лишь бы она служила высшим ценностям и целям, стоящим над самим обществом.

Так и был выбран, согласно Титу Ливию, второй римский царь Нума Помпилий:

«В те времена славился справедливостью и благочестием Нума Помпилий. Он был величайшим, насколько тогда это было возможно, знатоком всего божественного и человеческого права…».

Легитимность власти, таким образом, оправдывается, во-первых, своим не узурпаторским происхождением (при смерти, отец Мономаха, князь Всеволод, говорит сыну: «аще ты подасть Бог прияти власть стола моего, по братьи своей, с правдою, а не с насильем») и, во- вторых, своим полным подчинением тем ценностям и целям, которые весь народ соборне считает для себя высшими. Но все человеческие общества, по своей природе, имеют главной задачей обеспечить своих членов от беззакония. Это и есть основная функция легитимной власти.

Владимир Мономах был высшим проявлением идеи легитимности в русской политике, потому что он сознательно и открыто проповедовал необходимость сопротивления беззаконию, на почве нравственности.

Тут можно провести еще одну параллель со Святым Владимиром: в основе народной любви к обоим князьям лежит их глубокая нравственность. Святой Владимир нравственно преобразился через принятие новой веры. Владимир Мономах уже родился в новой вере и не нуждается в преображении, но он крепко стоит на нравственной почве своего прадеда. («Укрощенный добрыми нравы», — говорит про него летописец).

Величайшим памятником не только нашей русской литературы, но и государственности, является «Поучение» Владимира Мономаха своим детям, где он в самом начале, перефразируя Псалмы, указывает: «Не ревнуй злодеям, не завидуй делающим беззаконие, ибо делающие зло истребятся, уповающие же на Господа наследуют землю». А дальше, уже выходя за рамки права и нравственности, Владимир Мономах переходит (850 лет тому назад!) к «социальной программе»: «Всего же более, убогих не забывайте, но насколько можете по силам кормите и подавайте сироте и вдовицу оправдывайте сами, а не позволяйте сильным погубить человека». Даже больше того, Владимир Мономах касается в своем «Поучении» и «гуманности», и «человеческих прав» в настоящем, христианском смысле: «Ни невинного, ни преступного не убивайте ни велите убивать; хотя и будет достоин смерти, не губите никакой христианской души». «Милостив же бяше паче меры, поминая слово Господне», — говорит про Мономаха летописец.

Вот где корень непонятного иногда милосердия русской легитимной исторической власти, по отношению даже к своим врагам! Много веков спустя, царь Александр II юридически отчеканит эту мысль: «суд скорый, правый, милостивый и равный для всех».

Высшим, трансцендентным оправданием всякой власти является «удерживание от тайны беззакония в действии». (2. Солун. 2, 7).

На этом, на праве, на законе и на свободе от беззакония, а не на привилегиях, правах и свободах во множественном числе зиждилась основная идея русской исторической власти, начиная со святого Владимира, Владимира Мономаха и святого Александра Невского.

Носитель Верховной Власти должен быть Удерживающим от беззакония, «устрояющим словеса на суде, хранящим истину в веки, творящим суд и правду по среде земля», как говорит митрополит Никифор в своем послании Владимиру Мономаху.

В наши дни безудержного натиска беззакония, такое определение основных задач верховной власти становится снова актуальным.

И. Андрушкевич

(«Наша Страна» № 1393, 09.11.1976 г.).