Монархическая демократизация

Игорь Андрушкевич

Любая политическая акция в современном мире неизбежно происходит под вывеской демократии. Все режимы в мире провозглашают свою демократичность, независимо от того, являются ли они монархическими, республиканскими или тираническими. Точно так же все современные идеологии тоже заявляют о своей демократичности. Некоторые из них даже ввели слово «демократия» в название созданных ими — недемократически — новых государственных образований. Об этом модном словесном поветрии довольно много писал в свое время известный испанский философ и сенатор Хулиан Мариас. А именно, что все полтораста государств, входящих в Организацию Объединенных Наций, официально считают сами себя — и считаются в рамках этой организации — демократическими. Мариас писал, что если под демократией подразумевать все что угодно, то в таком случае демократия не будет значить ничего.

В «Нашей Стране», за сорок с лишним лет ее существования, неоднократно делался теоретический анализ выражения и понятия «демократия». Оставляя сейчас в стороне политическую теорию, для практического уточнения этого выражения можно воспользоваться известными словами президента США Линкольна, которым оканчивается его известная геттисбургская речь. На Геттисбургском поле произошла в июле 1863 года одна из самых кровопролитных битв североамериканской гражданской войны за упразднение рабства в США. (В связи с этим, тоже встает вопрос: существовала ли демократия в США до упразднения в них рабства, или демократия появилась лишь с момента его ликвидации? Нельзя также забывать, что демократия зародилась в Афинах, как рабовладельческий режим). В ноябре 1863 года на Геттисбургском поле состоялась церемония погребения павших воинов обеих сторон, во время которой Линкольн сказал речь в две минуты, которую он закончил выражением своей веры, что павшие не погибли напрасно, и что «эта нация, под Богом, возродится к свободе, и что власть народа, народом и для народа не исчезнет с земли».

Именно эти слова «government of the people, by the people, for the people» и могут служить наиболее кратким и в то же время наиболее полным определением демократии в хорошем смысле этого слова. При этом нельзя забывать, что существует также понимание демократии, как плохого политического режима, а именно как извращение политеи (республики, в переводе Цицерона). Вернее, это последнее понимание является изначальным, оригинальным определением демократии в политической науке, сформулированным Аристотелем. Согласно Аристотелю, существуют три хороших режима и три плохих. Первые это монархия, аристократия и политея, в то время как их извращения являются плохими политическими режимами: тирания от монархии, олигархия от аристократии и демократия от политеи. В прошлом веке эти определения Аристотеля были неправильно переведены, сначала на французский язык, а затем и на другие современные языки, и, таким образом, демократии стали приписывать качества политеи и смешивать ее с республикой (в древнем смысле этой последней). Так вот, определение Линкольна помогает преодолеть эту путаницу. Дело в том, что Аристотель определяет хорошие режимы тем, что они действуют на благо всего народа. Плохие же режимы действуют на благо самих себя. Например, демократия является властью большинства, каковая власть действует на благо этого большинства, в то время как политея действует на благо всех, и большинства и меньшинства. Значит, если мы согласимся с Линкольном, что демократия — это власть для народа (а не для большинства), то мы автоматически зачисляем ее в ряды хороших режимов, независимо от самой истории этого слова.

Но, согласно Линкольну, и этого мало. Он ставит три условия: не только власть народа и для народа, но также и власть через народ. Это последнее условие вызывает некоторое недоумение, так как оно как будто противоречит идее американской представительной демократии. Правда, конституция США о демократии ничего не говорит (говорится лишь о «республиканской форме правления», без уточнения, что под этим понимается), но уже в ее первом параграфе устанавливается, что все законодательные права сосредотачиваются в Конгрессе, состоящем из сената и из палаты представителей. Зато введение к конституции начинается со слов «мы, народ США», что соответствует словам Линкольна о власти «через народ», а не через представителей.

Конечно, такую прямую демократию было легче осуществить в Афинах, со всего лишь несколькими десятками тысяч полноправных граждан. Причем считалось, что выборы не являются демократическим методом, так как они ведут к известному отбору. Поэтому поистине демократическим методом считалось назначение на политические должности путем жребия, с тем, чтобы со временем все граждане смогли перебывать по очереди у власти. Однако, такая демократия смогла просуществовать в таком виде всего лишь пару десятков лет, и в конечном итоге она привела не только к казни Сократа, «лучшего из людей», но и к концу независимого афинского государства.

Все эти вопросы не являются чисто отвлеченными, абстрактными рассуждениями, но имеют большое практическое значение, особенно в случае восстановления государственности в нашей стране, после многолетнего партийного абсолютизма. Конкретно, как бы ни толковать демократию, очевидно, что ее непременным условием является возможность свободного выбора между разными альтернативами в области управления государством. Так вот, в зависимости от того, как понимать демократию, так будут пониматься и эти альтернативы.

Если понимать демократию как власть народа через своих представителей, то выбор разных альтернатив будет значить выбор между разными кандидатами в представители народа. Для этого кандидаты, конечно, должны публично (гласно) высказывать свои мнения о государственных делах, и на основании этого население будет, в свою очередь, высказывать на голосованиях свое мнение о кандидатах. Но это не является абсолютным условием. Некоторые кандидаты всей своей жизнью могут быть настолько известны населению, что последнее может им высказать личное доверие, как честным, компетентным и толковым представителям. Тогда и не нужно никаких программных заявлений. Да и сами программы не всегда обязательны: государственные дела должны решаться прагматично, в согласии с обстановкой, а не в согласии в отвлеченными программными утопиями.

Такая представительная демократия, к сожалению, выродилась в партийную демократию, когда выбор происходит не между разными кандидатами, а между разными партийными программами, которые лишь представлены отдельными кандидатами. Получается многоэтажное представительство: представители представляют в первую очередь те партии, которые их назначали кандидатами, во вторую очередь партийные программы и партийную идеологию, и лишь затем то население, которое проголосовало за них.

Однако, существует и третий вариант демократии, понимаемой как возможность выбора альтернатив. Это выбор между конкретными вариантами возможных конкретных решений государственных дел. Такой вариант демократии широко применялся в нашем историческом государстве до татарского нашествия, когда вечевая практика существовала на всей его территории. В наши дни такой вариант полнее всего представлен в государственном устройстве Швейцарии, где определенное число граждан (довольно низкое) может в любой момент поставить по своей собственной инициативе на народное голосование любой вопрос. Такое прямое народное решение превалирует над правительственными указами и над парламентскими законами.

В нашей стране все конституционные и государственные решения после неконституционного свержения законной власти в 1917 году были явно недемократическими. Наш народ никогда не имел никакой возможности свободного выбора между разными альтернативами ни программ, ни правителей, ни тех или иных конкретных решений по конкретным вопросам. Даже в таких фундаментальных вопросах, как само название страны, наш народ не смог никак высказать свое мнение. В нашей стране была диктатура одной программы, одной партии, одной гарнитуры (обоймы, одного набора) государственных сановников.

Эти программа, партия, гарнитура (обойма, номенклатура) потерпели полное фиаско. Если же сегодня говорить о какой-то демократизации, то таковая только и может состоять в замене провалившихся программы, партии и гарнитуры (номенклатуры) сановников совершенно иными программами и людьми. Конечно, люди могут тоже измениться и отказаться от провалившихся программ. Тогда они должны гласно об этом заявить.

Но, в конечном итоге, сам народ должен иметь под своим контролем все эти процессы радикальных перемен, необходимых для спасения нашей страны. И вот как раз в этом смысле может быть полезно условие, высказанное Линкольном: власть народа, для народа, но через народ. То есть, возрождение нашего вечевого начала. Конкретно, это можно очень легко осуществить узаконением народных референдумов, по инициативе самого народа, как в Швейцарии. Могут быть референдумы общегосударственные или местные, в зависимости от характера поставленных на референдум вопросов. Но эти народные решения всегда должны превалировать над решениями всяких правительственных и представительных органов. Народ соборне мудрее и правителей, и представителей. Сам народ сможет и поправить многие дела, своей собственной инициативой и своим собственным решением. Правители же и законодатели да будут в первую очередь исполнителями народных решений.

В этом смысле, «Наша Страна» сегодня конкретно предлагает введение в нашей стране таких референдумов по свободной народной инициативе, для действительной перестройки нашего государства и для его настоящей радикальной демократизации. И одновременно предлагает первую тему для такого народного референдума: восстановление государственной преемственности с нашим монархическим государством, под нашим историческим тысячелетним именем: Россия. Кто против этого, да не распинается больше в своей демократичности.

И. Андрушкевич

(«Наша Страна» № 2089, от 18 августа 1990 г.).