«Почему Ленину можно, а Вове нельзя?» : Алтайский отдел Союза Русского Народа

«Почему Ленину можно, а Вове нельзя?»

Почтальон Печкин.

Сон уборщицы Валентины в юбилейную ночь

Городок с неказистым названием (что-то наподобие Усть-Тьмутараканска), основанный еще при капиталистическом царском режиме, но так и не переименованный при советской власти во что-то идейно правильное (хотя комсомольцы требовали название Красно-Тараканск), ‒ несмотря на все выпавшие ему невзгоды всё еще существовал в ХХI веке на карте, но так далеко от Москвы, что о нем мало кто знал. Одно время он пытался вырасти в настоящий город, районную столицу с высокой стелой у въезда, в нем были сохранившиеся с еще с царского времени красивый «антикварный» вокзальчик и железнодорожное депо, льняная и керамическая фабрики, лесоперерабатывающий и кирпичный заводы, всевозможные ремонтные, художественные мастерские и еще немало таких же полезных для народа хозяйственных органов жизни, не мешавших построению социализма, но теперь оказавшихся ненужными демократическому государству, как и сам живой народ этого городка (он бывает полезен властям раз в году в других регионах в виде пополняемого «Безссмертного полка»).

К столетию Великой Октябрьской революции в городке из промышленности остался лишь самый монументальный и полезный объект, открытый при социализме ‒ шахтерский комбинат «Ленинский завет», добывающий из-под земли дорогой минерал, всё еще нужный кому-то за границей. Нынешний владелец комбината Анатолий Иосифович купил его на мешок ваучеров ‒ тогда предприятие еще выглядело вполне прилично, теперь это начавшие ржаветь наземные сюрреалистические конструкции с огромными колесами, длинными ленточными транспортерами, башнями, могучими раструбами, кое-где вперемежку с выросшими меж них деревьями. А зачем их красить, если они и так работают? Новый экономный хозяин уволил половину рабочих, зато оставшиеся еще более усердно и благодарно продолжили извлекать пользу из той рудной жилы, которая когда-то была создана Богом в земле для человеческих нужд. Нужда же Анатолия Иосифовича состояла в том, чтобы, присосавшись к этой жиле, запросто осуществить мечту алхимиков: превращать скрытый подземный дар Божий в личное золото, на это была перестроена и жизнь всего городка, зависевшего от градообразующего хозяина.

Зять Анатолия Иосифовича был единогласно выбран начальником города, суда и милиции в нем. Благодаря Анатолию Иосифовичу вновь заработала железная дорога с объединенными товарно-пассажирскими составами и покрашена телевышка, излучавшая на домашние телеэкраны обнадеживавшие новости о вот-вот грядущих из Москвы заботах партии и правительства. Вышку покрасили и украсили большой патриотической георгиевской лентой, поскольку она была особо важным компонентом городской инфраструктуры, чтобы было ясно, что без Анатолия Иосифовича, а он был и лидером местного отдела государственной партии, всё давно бы рухнуло.

Уже не молодая Валентина, начавшая страдать какой-то грудной болезнью, работала на комбинате уборщицей и еще по вечерам посудомойкой на маленьком рынке, где ей доставались объедки из хозяйского шалмана, ‒ там теплилась сытная на вид, но малодоступная для большинства граждан, для них как бы музейно-выставочная, питательно-пищевая база изрядно усохшего городка. На улицы порою забредали расплодившиеся при демократии голодные медведи, в надежде на человеческое пропитание или милосердие, но люди сами зверели и этих наивных медведей нередко съедали. Анатолий Иосифович поначалу любил их отстреливать в окрестностях с вертолета, но не для еды, а просто для азарта и заодно для городской безопасности (как он говорил защитникам природы) ‒ пока этого зверя не сделали символом его партии и охота стала выглядеть двусмысленной и политически некорректной.

Накануне праздника из давно уже серого неба выпал первый снег, худенькие дети в садике радостно играли с ним и кидались снежками, отчего легко одетый Вова слегка приболел и на следующий день лежал горячий дома в холодноватом бараке, ожидая маму с едой от ее второй работы. Она долго не приходила, зато после долгого ожидания еще вкуснее оказался ее сладкий горячий чай с принесенными макаронами ‒ Вова пил бы его и пил, но, к сожалению, после третьей чашки пить уже не хотелось и это счастье продолжить не удавалось: оно как-то само останавливалось до следующего такого раза. И было грустно в жизни от того, что счастье вообще нельзя иметь при себе всегда, мама часто плачет, а на улице грязь и мокрый снег… Уставшая за день Валентина, еще не сняв промокших бот, сидела рядом на железной кровати и о чем-то безсмысленно думала, потому что не хотелось заниматься накопившейся стиркой.

А Вова выспался днем и тоже думал о своем ‒ о готовившемся празднике в детском саду. Девочки вырезали разноцветные бумажные кружева, а мальчикам пожилая воспитательница Любовь Максимовна дала задание вырезать и наклеивать на лист фанеры яркие картинки из старых журналов «Огонек», которые принесла из своих домашних запасов. Заглавие на фанеру она нарисовала краской сама славянской вязью согласно новому тезису партии: «Сто лет Великой русской революции!», хотя дети читать это еще не умели и должны были искать в журналах и наклеивать художественные иллюстрации самого великого революционного человека: «Ленин в Октябре», «Ходоки у Ленина», «Ленин и печник», «Ленин и дети». Ленина все уже умели хорошо узнавать в анфас и профиль. Любовь Максимовна состояла в местной ячейке КПРФ и звала туда вступить Вовину маму для борьбы за восстановление ленинской справедливости, та была не против, но не было времени ходить на их собрания.

‒ Мама, а почему Любовь Максимовна так любит Ленина, говорит «Ленин это наше всё», и у горсовета ему стоит памятник?

‒ Потому что Ленин был главным человеком в нашей стране.

‒ А Анатолий Иосифович главный у нас в городе ‒ это сейчас наш Ленин? Почему рядом с Лениным нет памятника Анатолию Иосифовичу? И Ахмету Магометовичу тоже нет?

‒ Вова, Ахмет Магометович только владелец рынка, а Анатолий Иосифович ‒ только нашего маленького городка.

‒ Бабушка сказала, что он еврей. Это что?

‒ Она имела в виду, что он богатый.

‒ Ахмет Магометович ездит на «мерседесе» и на переднем стекле у него висит обезьянка, он тоже еврей? А почему им всё, а мы даже чуточку не евреи?

‒ Мы, сынок, были бы тоже богатыми, если бы у нас нашелся Ленин, отнял бы у жадного Анатолия Иосифовича его деньги и поделил бы между простым народом.

‒ За это Любовь Максимовна и любит Ленина? А почему Анатолий Иосифович его памятника не боится?

На эти вопросы мама не нашлась, что ответить. Вова задумался и вспомнил красивую картинку из «Огонька», которую позавчера не успел наклеить: «Штурм Зимнего»…

‒ Мама, когда я вырасту, я хочу быть Лениным.

«Почему Ленину можно

Но мама эти слова слышала уже в полусне: от усталости она задремала, прислонившись спиной к ковру с лебедями. За окном капли талого снега равномерно и звонко ударяли в жестяной отлив, напоминая о текучести времени, в противоположном углу под бабушкиной кроватью шуршала мышка. Валентине снилось, что ее выросший Вова в ленинском сюртуке с вытянутой вперед рукой стоит вместо Ленина на пьедестале перед горсоветом и неожиданно картавым голосом зовет товарищей в справедливое будущее. Воодушевленный народ громит милицейский участок на улице Дзержинского и затем с ружьями и огромными кобурами кидается к «Ленинскому завету»; усатый Ахмет Магометович в тельняшке, обмотанный пулеметными лентами и с красным флагом, лезет на ворота, они распахиваются под натиском толпы, которая начинает рушить оборудование и колоть штыками портреты Анатолия Иосифовича в здании правления. Рабочие присоединяются к восставшим и начинают растаскивать то, что пригодится в хозяйстве, хотя бы на металлолом Ахмету Магометовичу по десять рублей за кило. Железа много, как-никак целый комбинат, Ахмет Магометович очень доволен и надеется таким способом стать евреем.

Анатолий Иосифович с молоденькой полуодетой секретаршей на высоких каблуках, на ходу застегивающей на спине свой лифчик, бежит из правления через задний ход, в дворовом туалете он переодевается в женское платье и пытается спастись на личном вертолете, который он завел себе для охоты вместо яхты (тут ведь плавать негде), но вертолет после взлета падает, потому что пилот бросает управление и выпрыгивает с парашютом. Рабочие поднимают упавшее тело директора на штыки и вытряхивают из его карманов огромное количество золота. Оно сыпется сплошным потоком, не переставая, но собрать его не удается: оно, как неуловимая желтая ртуть, уплывает через сточные решетки в канализацию и в подземные шахты, вновь превращаясь там в прежний минерал. Такова воля Божия, говорит огорченный, напрасно подоспевший с ведерком местный молодой батюшка…

В этот момент прибывшая Нацгвардия имени Дзержинского начинает штурм восставшего комбината. Командующий войском кричит: «Я Золотов! Это мое!» ‒ подставляет руки под безполезно утекающую золотую струю и многое удается спрятать за пазуху.

Отдельные нацгвардейцы следуют его примеру, но Золотов отталкивает их ногой и грозит трибуналом за мародерство. Тут на сияющем новом отечественном лимузине (гордость импортозамещения) приезжает озабоченный президент со свитой (она всё еще на русофобских «мерседесах»). Президент смотрит на раздувшуюся фигуру начгвардии, и Золотов добровольно сдает ему из-за пазухи сделанные накопления. Президент пробует монеты и слитки на зуб и остается доволен, чуточку оставляет и Золотову на расширение семейного поместья, а чтобы вообще не обижался ‒ достает из кармана брюк и вешает ему моральную компенсацию за упущенную выгоду ‒ орден «За верную службу Отечеству».

Во дворе комбината быстро сколачивают трибуну из подручного горбыля и созывается Трибунал, Вову судят как главного зачинщика восстания. Воспитательница Любовь Максимовна со своим фанерным коллажем на палке выступает в роли защитника своего подопечного: «почему Ленину было можно, а Вове нельзя?» Зюганов кричит: «Не трожьте великого Ленина! Он тоже еврей по маме!». Генерал Решетников напоминает суду как свидетель: «я не антисемит, но я ведь говорил, что пора прекратить возвеличивать красных грабителей и палачей, выставляя их как образцы для молодежи! Вот Вова и захотел быть Лениным…». «Нет власти не от бога», ‒ увещевает генерала-антисоветчика местный молодой батюшка с пустым ведерком… «Плохая это примета, к несчастью», ‒ думает про пустое ведро бабушка.

Так оно и вышло. Вову приговаривают к пожизненному заключению без права переписки. Валентину лишают родительских прав с вычетом ползарплаты на государственное содержание заключенного Вовы. В отношении Любови Максимовны заводят отдельное дело по ст. 282 УК за устный «перепост» на суде экстремистского лозунга «Грабь награбленное!», но ее берет на поруки Зюганов, утверждая, что и Ленин, и она имели в виду кровавый царский режим. Ахмета Магометовича оправдывают, ибо адвокат убедил судей, что он хотел спасти для государства по крайней мере искореженный металл по десять рублей за кило, и его даже награждают орденом дружбы народов. А вот бдительного аналитического генерала в отставке Решетникова за распускание паникерских слухов разжалуют в полковники в отставке. Решетников возражает судьям, Золотову и президенту: «Как вы не понимаете, что по вам звонит колокол!» ‒ и поднимает над головой будильник…

Будильник звонит в шесть утра, первым просыпается Вова, тоже каким-то образом видевший этот мамин сон.

‒ Мама, а что значит «экстремизм» и кто такой генерал Решетников?

Мама с трудом открывает глаза, моментально забывает приснившееся и отвечает сыну спросонья, что ни о статье 282, ни о таком генерале не слышала, и откуда Вова взял это?.. Пора идти на работу, а выздоровевшему Вове в детский сад на улице 50-летия Октября доклеивать картинку…

Анатолий Иосифович, выживший после ночного сна Валентины, и вовсе пострадал в этом сне зря: он был евреем только по папе. На его исторической родине его не признали полноценным, вот и пришлось вернуться в Рашку и купить хотя бы этот чертов «Ленинский завет», но ржавчина там уже брала свое ‒ и хорошо, что уже недолго осталось прозябать с Тьмутараканске с иссякающими Божьими минералами, впереди Анатолию Иосифовичу светила либо Государственная дума, либо бери выше ‒ даже, возможно, сам Еврейский российский конгресс, где полно полуевреев в очереди, желающих стать настоящими (придется кому-то дать взятку побольше, чем для Думы).

«А что будет с городком, когда Божьи запасы иссякнут совсем?» ‒ подумал единственный из всех Ахмет Магометович. ‒ «Металлолома насколько хватит?»…

Примечание от ноября 2018 г. Записал в прошлом юбилейном году для РИ с городских слухов местный почтальон Печкин, приехавший сейчас оттуда в Москву на заработки. Говорит, что сразу после юбилея в Усть-Тьмутараканске закрыли больницу, школу и почту (партия объявила цифровизацию ‒ теперь эти услуги предоставляются исключительно в электронном виде, поэтому врачи, учителя и почтальоны в прежнем количестве не так уж нужны). Ленина покрасили золотой краской, и бюст Анатолию Иосифовичу во дворе комбината «Ленинский завет» тоже установили.

Фото вверху в начале текста ‒ шахтерский поселок городского типа Кадыкчан в Магаданской области.

Ниже фото других подобных «Тьмутаракансков».