Правая альтернатива либеральному тоталитаризму

Сергей Верхов
 (Статья 2001 года, но наш взгляд не утратившая значения и даже ставшая особо актуальной в связи с атаками на Ивана Ильина, мыслителя безусловно правого, хотя он в ней и не упоминается.- ред сайта АО СРН)

Хотелось бы сделать ряд замечаний на тему: либерализм и тоталитаризм. Несомненно, призрак тоталитарного извращения жизни, память о котором еще свежа, постоянно присутствует перед нашим духовным взором, внушая огромные опасения. Но выдерживают ли критику те способы, при помощи которых многие надеются избежать возврата старого или некоторого его подобия? Не гонит ли нас демон тоталитаризма в устроенную им же ловушку, и не попадем ли мы в его руки как раз на том пути, по которому предводительствуемые либералами, столь усердно пытаемся от него убежать.

С целью ответа на данные вопросы, я предложил бы обратить внимание на следующее, как мне кажется, решающее обстоятельство: либерализм есть идеология маленького человека.

А теперь вспомним и задумаемся: разве не этим же самым, не установкой на «маленького человека», характеризовался тот самый «коммунистический» тоталитаризм, с которым мы уже успели познакомиться? По-моему, дело было именно так. «Коммунизм» тоже являлся идеологией «маленького человека», правда, немного на другой лад: вспомним знаменитое изречение о «винтиках». Итак, вывод, к которому я хотел бы подвести читателя, состоит в следующем: коммунизм и либерализм — это два варианта одной идеологии, единой практики. И им обоим противостоит державно-патриотическая, правая идея — идея сильного человека.

Тоталитаризм — это всё, что делает человека маленьким. Вне зависимости от того, каким способом: разжигая ли в нем шакальи инстинкты, растворяя ли его в «коллективе». Результат во всех случаях один и тот же: лишенный человеческой, духовной сущности человек всегда остается объектом технотронного манипулирования.

Если исходить из сформулированного определения, то придется признать: тоталитарна сама западная буржуазно-техническая цивилизация. А что уж в таком случае говорить о ее продуктах: либерализме, марксизме? А она тоталитарна, ибо в условиях ее господства человек неминуемо становится придатком, жертвой. Чего конкретно: или отчужденного от человека бюрократизированного, машиноподобно-бессмысленного государства, или не менее отчужденной от него экономической стихии, — не суть важно. Эта западная цивилизация достигает главного: она мельчит человека и разрушает в нем духовно-личностное начало. Тотальное псевдогосударство или тотальная экономика (стихия) — лишь плоды творимого ею тотального обезличивания.

Все течения мысли, рассматривающие человека как ограниченное пространством и временем «тело» — делают его страшно маленьким. А ведь так поступает любая современная цивилизованная идеология, будь то марксизм, либерализм, или, скажем, экзистенциализм с его «заброшенностью» в мир… И все они с равной необходимостью готовят приход тоталитаризма (отличающегося, в каждом отдельном случае, только формой и продолжительностью «инкубационного периода» — наподобие различных форм чумы).

Наоборот, духовная интерпретация человека — или традиционно-религиозная, или философская, хотя бы например, гегелевская — означает единственно возможную правую альтернативу тоталитаризму. Укорененный в трансцендентном бессмертный дух — не подлежит тоталитарному регулированию, принципиально не поддается на манипуляции. Сама идея о духовной и душевной бесконечности человека и мира делает тоталитаризм излишним, лишает его мероприятия какого-либо смысла, даже того, которым они обусловлены. (Или же, напротив, можно было бы сказать: эта идея придает миру слишком много смысла для того, чтобы в нем могла существовать такая бессмыслица, как тоталитаризм). Однако, конечно, авторитарно-иерархического устройства общества она не исключает — скорее наоборот.

Что мешает установлению взаимопонимания и сотрудничества между широкими слоями интеллигенции и правой оппозицией? Объективная причина № 1, которая уменьшает популярность правой идеи, — это само время, обезличивающее и духовно расслабляющее воздействие цивилизации. Но есть, видимо, и другие причины. На протяжении долгого времени значительная часть общества узнавала о правых исключительно со слов их оппонентов, под чьим контролем находятся, с начала «перестройки» средства массовой информации. И далеко не все их тех, кому сегодня уже ясно, что представляют собой либералы у власти, приходят к вполне логичной мысли ревизовать полученные их рук взгляды и мнения. Вокруг патриотических сил, с подачи либералов, сложилась целая мифология, и изменить это положение вещей теперь крайне трудно. Люди вообще крайне неохотно избавляются от однажды усвоенных предрассудков. А русские интеллигенты — несмотря на то, что принцип «экономии мышления», казалось бы, должно касаться их в последнюю очередь, — особенно неповоротливы в переоценке ошибочных представлений. Уж если они чего и заберут в голову, то этого не выбить у них и под угрозой смерти. Причем, давно уже известно, что чем абстрактней и нелепее избранная точка зрения, тем с большим внутренним остервенением они за нее держатся.

И вот, пожалуй, важнейший из мифов, созданных либералами о правых, — миф, который в наибольшей степени мешает им «работать», заключается в следующем. Принято считать, что оппозиция имеет ужасную нетерпимость в сфере мысли и вообще чрезвычайную склонность к принудительным мерам в идеологической области. И что если она придет к власти, общество будет возвращено к эпохе старого анти-интеллектуального единомыслия.

Но имеют ли эти опасения под собой хоть какую-либо почву — помимо естественного желания либералов, их распространяющих, опорочить своих оппонентов?

Я предлагаю обратить внимание на ту очень важную деталь, что правая идея, причем не только в России, но и в Европе — находится в состоянии становления. В кругах либералов царит старческое всезнание, если там смеются даже над самим стремлением к поиску нового: «весь мир не в ногу, а они одни — в ногу? Хе-хе-хе…» Это «исповедание веры» стадного животного всегда было у либералов одним из важнейших аргументов; вот, кстати, еще одно доказательство того, что весь их хваленый и хвастливый индивидуализм заканчивается на уровне туловища и его позывов, никогда не поднимаясь выше (свобода инстинктов, но никогда не свобода мышления или личностной воли). И если у либералы давно уже утратили свое понимание о том, как это можно еще о чем-то мыслить, как это можно что-нибудь еще искать, то, наоборот, у правых господствует дух искания и творчества — достаточно беглого знакомства с правыми изданиями, представляющими самые разные и неожиданные точки зрения на важнейшие проблемы.

Суть дела кроется в двух, тесно связанных между собой вещах. Во-первых, правая идея — это всегда идея молодости, свежести и силы мира. Это в полном смысле слова идея жизни, идея жизненного творчества, присущего всему молодому. Но именно постольку, поскольку правая идея есть идея жизни, она, во-вторых, также является и идеей бесконечности — бесконечной глубины бытия и всего сущего.

В ощущении всего существующего как живого и проникнутого духом — сказывается единое мироощущение творческой и духовной силы. Космос правых — это бесконечно глубокий, духовный и живой космос. А потому им чужд технико-механистический схематизм тоталитарного типа.

Я не случайно, говоря выше о том, что «правая идея находится в состоянии становления», употребил слово «состояние», а не «стадия». Дело в том, что правая идея, правая мысль всегда пребудет в состоянии становления: поскольку она обладает бесконечным содержанием. У либералов положение в корне иное. На наших глазах либералы исчерпали себя в течении 2 — 3 лет. Порой даже кажется, что сегодняшняя общая развращенность «демдвижения» проистекает из его интеллектуальной ограниченности, т. е. объясняется тем, что либералы давно уже высказали все, что имели сказать, и сейчас им просто нечем заняться, кроме как делать деньги.

Всякая идея может существовать в двух формах: в неявной и явной, в форме собственно идеи, и в воплощенной до-рефлективной форме, т. е. в «реализации». Правое, традиционное общество предшествует правой идее в первом значении этого слова — как идеологии. Лишь будучи поставлено перед лицом болезни и смерти, здоровое начинает размышлять о собственной сущности — о сущности здоровья. Идеология болезни, под знаменем которой происходит разрушение здорового общества и здорового духа — уже присутствует, уже действует, когда философия здоровья только начинает развиваться. Это — общая закономерность, которая прослеживается всюду. Нельзя сказать, что «старый порядок», существовавший в Европе до 19 в., был совершенно лишен рефлексии. Но в полной мере эта рефлексия правой идеи в своих основаниях начинается лишь после сильнейшего толчка, данного буржуазной революцией. В сравнении с этим пост-революционным бурным развитием предшествующий период ее бытия может быть охарактеризован как «монументальное безмолвие». Для характеристики же эпохи, начавшейся в 19 в., я упомяну лишь несколько ключевых имен и символизируемых ими линий мысли, соответствующих определенным интуициям правого мироощущения: с одной стороны Ж. Де Местр и мыслители католического консерватизма, с другой — Ф. Ницше и, далее, идеологи «консервативной революции»; особую роль в этом играет русская консервативная философия К. Леонтьева и В. Розанова.

Итак, я хочу сказать, что правая идея имеет обыкновение позже включаться в идеологический процесс. Но я хочу сказать также и о том, что однажды разбуженной, ей уже не грозит опасность впасть в дремоту от отсутствия содержания!

В рефлексии, о которой идет речь, «идея» из состояния «воплощения» поднимается до уровня собственно идеи, — говоря гегелевским языком, она «возвращается к самой себе». ранее безмолвствовавшее содержание становится теперь идеей в человеческом духе, получает самосознание в человеческом сознании, — ибо оно, говоря языком Ницше, как и всякое бытие, «хочет стать воздухом, и высотою, и тропою света, и самим светом», — хочет достичь просветления и высшего самообладания.

Бесконечной глубиной содержания и объясняются трудности становления процесса рефлексии в правом мировоззрении. Но тем же самым обуславливается и его неограниченность!

Все, страдающие духовной расслабленностью, имеют свойство терять себя в эмпирическом. То, чьей метафизической природой является небытие и воля к распаду, как правило не испытывает особой склонности к метафизике. Либералы обречены на поверхностность. Они и не заинтересованы в обнаружении глубины вещей, они и не способны сделать это. Они не могут одухотворить мир — ибо в них самих слишком слабо духовное начало. Их естественное мировоззрение — это «физика». А если либералы и пускаются в метафизику, то у них выходит нечто классически буддистское. Их «метафизика» существует лишь благодаря отсутствию в ней какого-либо содержания. Точнее говоря, в качестве ее содержания фигурирует сама бессодержательность, чистое ничто, небытие, к которому у них все и сводится. Ничто — не имеет глубины, не имеет содержания. Это — просто пустота, просто отсутствие. Напротив, жизнь и все, что с ней связано, предусматривает неисчислимое количество разнообразных определений, связей, подходов. Мир живого — бесконечно глубок, ибо сущность жизни духовна и трансцендентна. Мир Гёте, Ницше, Гегеля, Шпенглера, Леонтьева, Флоренского, Розанова — достаточно сравнить его с миром классических идеологов либерализма, каких-нибудь Джефферсона, Спенсера, Хайека и всё станет понятно относительно того, что «есть первого ранга, а что последнего».

Чтобы увидеть многое, нужно быть большим человеком, — большим в духовном плане. А это значит: способным преодолеть себя, мелкое и ничтожное в себе, связанную с ним точку зрения. Маленький человек тем и отличается, что не может сделать этого. Его взгляд, хотя бы и невольно, обедняет и унижает мир. Маленький человек — ввиду слабости в нем духовного начала — неспособен постичь мир как единый, целостный и проникнутый духом. И он видит его мертвым и распавшимся, поверхностным и лишенным внутренней сущности. Это воззрение и становится господствующим в эпоху буржуазно-либеральной цивилизации.

Источник: http://nationalism.memorial/rr/index.htm