(Къ 60-лѣтію преставленія Епископа Ѳеофана Затворника).
Въ нынѣшнемъ 1954 году на праздникъ Богоявленія исполнилось ровно 60 лѣтъ со дня блаженной кончины приснопамятнаго Епископа Ѳеофана, извѣстнаго вѣрующимъ русскимъ людямъ подъ именемъ «Вышенскаго Затворника».
Замѣчательна жизнь этого великаго свѣтильника Россійской Церкви послѣдняго времени, какъ замѣчательно и то огромное духовное богатство, которое оставилъ онъ намъ въ видѣ своихъ, поистинѣ драгоцѣнныхъ, письменныхъ твореній, могущихъ составить цѣлую библіотеку.
Въ мірѣ Георгій Васильевичъ Говоровъ, святитель Ѳеофанъ былъ сыномъ священника св. Владимірской церкви села Чернавска Елецкаго уѣзда Орловской губерніи. Родился онъ 10 января 1815 /с. 66/ года. Получивъ первоначальное обученіе въ родительскомъ домѣ, онъ прошелъ затѣмъ курсъ Ливенскаго духовнаго училища и Орловской духовной семинаріи (1831–1837). Здѣсь несомнѣнно и получилъ онъ ту цѣльность направленія и серьезный закалъ мысли, которые давала наша старая духовная школа своимъ лучшимъ питомцамъ. Какъ лучшій воспитанникъ, онъ былъ отправленъ на казенный счетъ въ Кіевскую Духовную Академію. Съ большимъ прилежаніемъ изучалъ онъ богословскія науки, и тутъ же, въ тиши молитвеннаго уединенія среди Кіевскихъ пещеръ, этихъ безмолвныхъ, но краснорѣчивыхъ памятниковъ нашей родной старины, созрѣла въ немъ мысль стать на путь иноческаго міроотречнаго житія. Подавъ прошеніе объ этомъ, онъ еще за нѣсколько мѣсяцевъ до окончанія курса былъ постриженъ въ монашество съ именемъ Ѳеофана. Постригъ былъ совершенъ ректоромъ академіи Преосвященнымъ Іереміею 25 февраля 1841 года; 7 апрѣля того же года инокъ Ѳеофанъ былъ рукоположенъ во іеродіакона, а 7 іюля — во іеромонаха. На всю жизнь потомъ запечатлѣлось въ сердцѣ молодого инока наставленіе, данное ему послѣ пострига духовникомъ Лавры прославленнымъ старцемъ Іеросхимонахомъ Парѳеніемъ. «Вотъ вы ученые монахи», сказалъ ему старецъ, «набравши себѣ правилъ, помните, что одно нужнѣе всего: молиться — и молиться непрестанно умомъ въ сердцѣ Богу, вотъ чего добивайтесь!»
По окончаніи въ томъ же 1841 году академіи и защитѣ магистерской диссертаціи, іеромонахъ Ѳеофанъ въ теченіе пяти лѣтъ подвизался на духовно-учебномъ поприщѣ Своимъ воспитанникамъ онъ постоянно внушалъ, что главнымъ дѣломъ ихъ должно быть Богоугожденіе, а «научность», какъ онъ выражался, есть лишь придаточное качество. Особенно подчеркивалъ онъ, что «всякая наука, преподаваемая христіанину, должна быть пропитана началами христіанскими, и притомъ православными». «У насъ самое опасное заблужденіе», говорилъ онъ: «то, что преподаютъ науки безъ всякаго вниманія къ истинной вѣрѣ, позволяя себѣ вольность или ложь въ томъ предположеніи, что вѣра и наука — двѣ области, рѣшительно разъединенныя. Духъ у насъ одинъ. Онъ же принимаетъ науки, и напитывается ихъ началами, какъ принимаетъ вѣру и проникается ею. Какъ же можно, чтобы онѣ не приходили въ благопріятное или неблагопріятное соприкосновеніе здѣсь?»
Въ 1842 году іеромонахъ Ѳеофанъ былъ назначенъ инспекторомъ и преподавателемъ логики и психологіи въ Новгородской духовной семинаріи; въ 1844 году переведенъ на должность преподавателя нравственнаго богословія въ С.-Петербургскую духовную академію. Здѣсь съ 1845 года на него была возложена и должность помощника инспектора академіи, а затѣмъ Онъ былъ назначенъ еще /с. 67/ членомъ комитета для разсмотрѣнія конспектовъ преподаваемыхъ въ семинаріяхъ учебныхъ предметовъ. Административныя обязанности, однако, весьма тяготили инока, котораго влекла къ себѣ уединенная строго-подвижническая жизнь. Промыселъ Божій вскорѣ избавилъ его отъ этого, указавъ ему иной путь. Въ 1846 году онъ получилъ назначеніе на должность члена Россійской Духовной Миссіи въ Іерусалимѣ. Семилѣтнее пребываніе о. Ѳеофана въ Святой Землѣ имѣло для него громадное значеніе. Душа его питалась здѣсь священными библейскими воспоминаніями; онъ посѣщалъ знаменитую Лавру преп. Саввы Освященнаго и другія древнія обители, знакомясь со сказаніями о подвигахъ прежнихъ отшельниковъ и наблюдая жизнь современныхъ подвижниковъ. Знаніе древнихъ языковъ давало ему возможность изучить на мѣстѣ цѣнныя рукописи отеческихъ твореній, которыя получали для него особенную жизненность при постоянномъ созерцаніи священныхъ памятниковъ древности. Благодаря этому онъ все глубже и глубже проникался духомъ великихъ христіанскихъ аскетовъ, практически изучая подвижническую жизнь у самыхъ первоисточниковъ и древнихъ разсадниковъ иночества.
По возвращеніи въ Россію, іеромонахъ Ѳеофанъ въ 1855 году былъ возведенъ въ санъ архимандрита съ назначеніемъ на должность ректора Олонецкой духовной семинаріи. Но ему и года не пришлось пробыть на этой должности. Въ томъ же году онъ былъ отправленъ въ Константинополь настоятелемъ тамошней Русской посольской церкви, гдѣ пробылъ около двухъ лѣтъ. И это время онъ широко использовалъ для углубленія своего знакомства съ восточнымъ иночествомъ и, въ частности, для изученія подвижнической жизни на Аѳонѣ.
Въ 1857 году архимандиритъ Ѳеофанъ, уже стяжавшій себѣ извѣстность въ духовныхъ кругахъ своей образованностью и аскетической настроенностью, былъ вызванъ въ С. Петербургъ и получилъ назначеніе ректоромъ С. Петербургской духовной академіи. Вмѣстѣ съ тѣмъ ему было поручено наблюденіе за преподаваніемъ Закона Божія во всѣхъ свѣтскихъ учебныхъ заведеніяхъ столицы и ея окрестностей.
Но и на этой должности онъ пробылъ недолго. Въ 1859 году онъ былъ хиротонисанъ въ Александро-Невской лаврѣ Высокопреосвященнымъ Митрополитомъ С.-Петербургскимъ Григоріемъ съ сонмомъ іерарховъ въ санъ Епископа Тамбовскаго. Преосвященный Ѳеофанъ ревностно исполнялъ свое епископское служеніе и очень много сдѣлалъ для Тамбовской епархіи, но административныя обязанности епархіальнаго архіерея не пришлись ему по душѣ, такъ какъ отвлекали его отъ подвиговъ Богосозерцанія и молитвы, къ /с. 68/ которымъ онъ отъ юности стремился. Онъ началъ мечтать о полномъ уединеніи и еще въ бытность на Тамбовской каѳедрѣ присмотрѣлъ себѣ «возлюбленную смиренную пустынь Вышенскую, которой нѣтъ ничего на свѣтѣ краше». Однако, тогда еще ему не удалось своего намѣренія исполнить. Въ 1863 году онъ былъ переведенъ на епископскую каѳедру въ г. Владиміръ на Клязьмѣ. Три года его служенія здѣсь также ознаменовались неусыпной и ревностной архипастырской дѣятельностью: онъ часто совершалъ Богослуженія, неутомимо проповѣдывалъ, предпринималъ постоянныя поѣздки по епархіи, развилъ миссіонерскую дѣятельность для возвращенія заблуждшихъ въ лоно Церкви, открывалъ церковно-приходскія школы, основалъ какъ и въ Тамбовѣ, женское епархіальное училище и положилъ начало изданію «Епархіальныхъ Вѣдомостей». Благостный, участливый ко всѣмъ, онъ въ полномъ смыслѣ слова дѣлилъ съ своей паствой и радость и горе, чутко отзываясь своимъ любящимъ сердцемъ на все.
Съ юныхъ лѣтъ святитель Ѳеофанъ горѣлъ особенной любовью и благоговѣніемъ къ памяти великаго духоноснаго наставника и столпа Россійской Церкви св. Тихона Задонскаго и въ 1861 году сподобился великой радости участвовать въ торжествѣ открытія его святыхъ мощей. Можно полагать, что это торжество окончательно укрѣпило въ немъ давно уже взлелѣянное имъ въ глубинѣ души намѣреніе, по примѣру святителя Тихона, совершенно уединиться отъ грѣховнаго міра, уйдя въ затворъ.
«Наступилъ, наконецъ, 1866 годъ, когда много ранѣе задуманное совершилось» — такъ пишетъ объ осуществленіи этого намѣренія святителя одинъ изъ его ближайшихъ родственниковъ. Святитель Ѳеофанъ подалъ Святѣйшему Сѵноду прошеніе объ увольненіи на покой. Просьба эта была совершенно необычной, такъ какъ годы святителя не давали для нея основаній. Первенствующій членъ Сѵнода Митрополитъ Исидоръ счелъ нужнымъ запросить святителя Ѳеофана, какія причины побудили его подать такое прошеніе. Святитель отвѣтилъ, что онъ стремится къ созерцательной духовной жизни, но вмѣстѣ съ тѣмъ не отказывается отъ работы на пользу Церкви, предполагая посвятить свое время въ уединеніи письменнымъ трудамъ. Сѵнодъ удовлетворилъ его прошенію, назначивъ ему для пребыванія избранную имъ Вышенскую пустынь и опредѣливъ годовую пенсію въ суммѣ 1000 рублей. Трогательное прощаніе Епископа Ѳеофана со своей Владимірской паствой состоялось 24 іюля 1866 года. Совершивъ въ этотъ день въ послѣдній разъ въ своемъ каѳедральномъ соборѣ Божественную Литургію, святитель обратился къ своей паствѣ съ проникновеннымъ прощальнымъ словомъ. Въ храмѣ стояла глубочайшая тишина, прерываемая лишь тихими рыданіями скорбѣвшихъ о разлукѣ съ своимъ любимымъ архипа/с. 69/стыремъ владимірцевъ. Замѣчательно было это слово, дышавшее необыкновенной сердечностью и задушевностью и вмѣстѣ съ тѣмъ проникнутое горячей ревностью о спасеніи душъ оставляемыхъ имъ пасомыхъ. «Не попеняйте на меня; Господа ради», говорилъ святитель: «что оставляю васъ. Отхожу не ради того, чтобы вынужденъ былъ васъ оставить. Ваша доброта не допустила бы меня перемѣнить васъ на другую паству. Но, какъ ведомый, ведусь на свободное отъ заботъ пребываніе, ища и чая лучшаго, — какъ это сродно естеству нашему… Кромѣ внѣшней необходимости, есть необходимость внутренняя, которой внемлетъ совѣсть и которой не сильно противорѣчитъ сердце… Объ одномъ прошу любовь вашу, — оставя сужденія и осужденія сдѣланнаго мною шага, усугубьте молитву вашу, да не отщетитъ Господь чаянія моего, и даруетъ мнѣ обрѣсти искомое мною. И я буду молиться о васъ, — буду молиться, чтобы Господь всегда ниспосылалъ вамъ всякое благо, — улучшалъ благосостояніе и отвращалъ всякую бѣду, паче же, чтобъ устроялъ ваше спасеніе. Спасайтесь, и спаситесь о Господѣ! Лучшаго пожелать вамъ не умѣю. Все будетъ, когда спасены будете». Въ этихъ словахъ излилась вся душа святителя Ѳеофана. Это именно то, о чемъ онъ потомъ постоянно писалъ въ своихъ письмахъ, о чемъ онъ настойчиво твердилъ и на разные лады повторялъ въ своихъ богомудрыхъ вдохновенныхъ твореніяхъ. Вторая половина его прощальнаго слова не менѣе знаменательна. Въ немъ онъ указываетъ на единственно-вѣрный путь спасенія и предостерегаетъ отъ тѣхъ льстивыхъ и лживыхъ ученій, которыя и довели, въ концѣ концовъ, нашу Родину до гибели. Святитель напоминаетъ своимъ бывшимъ пасомымъ слова св. Апостола Павла: «О, Тимоѳее! преданіе сохрани». «Сохраните», продолжаетъ онъ дальше: «что Господомъ и Его Святыми Апостолами предано Церкви и что одно поколѣніе христіанъ передаетъ другому. Напомнить о семъ вамъ понуждаюсь того ради, что нынѣ много лживыхъ ученій ходитъ между нами: ученій растлительныхъ, подрывающихъ основы вѣры, разстраивающихъ семейное счастіе и разрушающихъ благосостояніе государства. Поберегитесь, ради Господа, отъ сихъ ученій! Есть камень, коимъ испытываютъ золото. Испытательнымъ камнемъ да будетъ для васъ св. ученіе, издревле проповѣдуемое въ Церкви. Все несогласное съ симъ ученіемъ отвергайте, какъ зло, какимъ бы титломъ благовиднымъ оно ни прикрывалось… Это напоминаніе прошу принять, какъ послѣднее завѣщаніе». Это, какъ мы увидимъ дальше, было предупрежденіемъ и завѣщаніемъ великаго духовнаго наставника не только Владимірской паствѣ, но и всему русскому народу, который жестоко поплатился за то, что не внималъ дѣлаемымъ ему предостереженіямъ.
Преподавъ благословеніе своимъ плачущимъ духовнымъ чадамъ, /с. 70/ святитель Ѳеофанъ уѣхалъ изъ собора, а черезъ четыре дня, послѣ напутственнаго молебна въ своей домовой церкви, направился въ Вышу. Съ тѣхъ поръ началась его подвижническая жизнь въ затворѣ, которая продолжалась безъ малаго 28 лѣтъ. Въ теченіе первыхъ шести лѣтъ святитель постепенно приготовлялъ себя къ полному затвору: онъ наравнѣ со всѣми иноками, неопустительно посѣщалъ всѣ монастырскія службы, а въ воскресные дни и великіе праздники самъ совершалъ Божественную литургію соборнѣ съ монастырской братіей. Своимъ благоговѣйнымъ священнослуженіемъ онъ вселялъ во всѣхъ сослужащихъ съ нимъ страхъ Божій. Никто никогда не слышалъ отъ него въ алтарѣ посторонняго слова. Стоялъ онъ во храмѣ, по словамъ очевидца, благоговѣйно, тихо, не озираясь никуда, бодренно, какъ воинъ передъ Христомъ, Царемъ Небеснымъ. И все больше и больше внутренно уходилъ отъ міра, погружаясь въ созерцаніе и молитву. Случалось, что инокъ, подносившій владыкѣ антидоръ, стоялъ передъ нимъ нѣсколько минутъ незамѣченнымъ, пока погруженный въ молитву святитель не открывалъ своихъ очей.
Въ 1872 году Преосвященный Ѳеофанъ самъ устроилъ себѣ въ своихъ келліахъ домовую церковицу и освятилъ ее во имя Богоявленія. Этотъ праздникъ, носящій по-гречески наименованіе «Ѳеофаніа» и созвучный его имени, пользовался особымъ его почитаніемъ. Съ этого времени святитель окончательно затворился въ своей келліи: самъ никуда не выходилъ и къ себѣ никого не пускалъ, кромѣ своего духовника и настоятеля пустыни да еще келейника Евлампія, снабжавшаго его просфорами и виномъ для совершенія литургіи и всѣмъ необходимымъ. Въ теченіе 21 года Преосвященный Ѳеофанъ самъ совершалъ въ своей келейной церквицѣ Божественную Литургію: сначала только по воскреснымъ и праздничнымъ днямъ, а въ послѣднія 11 лѣтъ — ежедневно. Когда его спрашивали, какъ онъ служитъ литургію, святитель отвѣчалъ: «служу по служебнику молча, а иногда запою». Постничество, умерщвленіе плоти у него было совершенное: онъ, по словамъ имѣвшихъ доступъ къ нему, какъ бы весь былъ проникнутъ духовностью, и тѣло свое питалъ только для того, чтобы оно помогало духу его жить свободно и легко. Всю свою пенсію святитель разсылалъ бѣднымъ, оставляя себѣ только небольшую сумму на выписку книгъ. Въ полномъ согласіи съ наставленіями древнихъ Отцевъ и своими собственными, святитель Ѳеофанъ духовные подвиги и умственныя занятія перемежалъ съ ручнымъ трудомъ.
Онъ, какъ свидѣтельствуютъ объ этомъ вещи и инструменты, найденные послѣ его смерти въ его келліи, занимался иконописью, былъ превосходнымъ рѣзчикомъ и слесаремъ, отлично зналъ токарное и столярное ремесло и самъ шилъ себѣ одежду. Но главную часть времени великій святитель предавался Богомыслію, и плодомъ его вдохновенныхъ созерцаній явились его многочисленные письменные тру/с. 71/ды неизмѣримо-важной цѣнности. Такъ, онъ перевелъ на русскій языкъ цѣлый рядъ твореній древнихъ подвижниковъ и наставниковъ духовной жизни. Этотъ трудъ его, обнимающій собою пять томовъ и извѣстный подъ именемъ «Добротолюбія», содержитъ въ себѣ ученіе объ искорененіи страстей и о способахъ благодатнаго возрожденія поврежденной грѣхомъ человѣческой души. Цѣннѣйшими богословскими трудами святителя Ѳеофана являются также его Толкованія на посланія св. Апостола Павла, Толкованіе 118-го и нѣкоторыхъ другихъ псалмовъ, «Евангельская Исторія о Богѣ Сынѣ, воплотившемся нашего ради спасенія», «Начертаніе христіанскаго нравоученія», «Путь ко спасенію», «Невидимая брань» и мн. др. С.-Петербургская Духовная Академія еще въ 1882 г. «въ выраженіе глубокаго уваженія къ неутомимой и многоплодной литературной дѣятельности Преосвященнаго Ѳеофана въ области православнаго нравственнаго богословія и истолкованія Свящечнаго Писанія» избрала его своимъ почетнымъ членомъ, а въ 1890 году «за его многочисленныя и замѣчательныя богословскія сочиненія» удостоила его степени доктора богословія.
Но не менѣе замѣчательной и многоцѣнной была и его огромная переписка. Оставивъ суету міра и прекративъ внѣшнее общеніе съ міромъ, святитель Ѳеофанъ не оставилъ человѣческій міръ, обуреваемый многими страстями, своей архипастырской любовью и заботами о его спасеніи. Не общаясь съ людьми лично, онъ общался со всѣми, искавшими его духовнаго наставленія и совѣтовъ, письменно. Онъ охотно отвѣчалъ на письма каждому, кто обращался къ нему, имѣя нужду въ духовномъ окормленіи. Когда въ Россіи стало извѣстно, что въ Вышенской пустыни появился дивный затворникъ, исполненный отеческой любви къ людямъ, со всѣхъ концовъ нашей необъятной Родины полетѣли туда письма съ выраженіемь духовныхъ и тѣлесныхъ скорбей, съ горькими сѣтованіями на неправды свои и людскія, на мірскую суету и душевное томленіе. Ежедневно святитель получалъ отъ 20 до 40 писемъ и на каждое письмо спѣшилъ съ нѣжною истинно-отеческою любовью отвѣтить. Письма Преосвященнаго Ѳеофана — это истинное сокровище: они отличаются необыкновенной живостью слова, теплотою чувства, четкостью мыслей, образностью сравненій и, при всей простотѣ изложенія, необыкновенной глубиной, тонкимъ пониманіемъ человѣческой души. Они изданы въ нѣсколькихъ сборникахъ подъ разными заглавіями, какъ-то: «Письма о христіанской жизни», «Что есть духовная жизнь и какъ на нее настроиться?», «Письма къ разнымъ лицамъ» и просто «Собраніе писемъ» въ 8-ми выпускахъ.
Какъ личный великій подвигъ жизни святителя Ѳеофана, такъ и его глубокое проникновеніе въ самую сущность подлинной христіанской жизни, даетъ ему безконечное превосходство, какъ учителю хри/с. 72/стіанской нравственности, надъ всѣми современными системами христіанскаго нравоученія, появляющимися у насъ и на Западѣ — у римо-католиковъ и протестантовъ. Заслуга его въ этомъ отношеніи безпримѣрна, и онъ не имѣетъ для себя равнаго ни въ прошломъ ни въ настоящемъ. Таково значеніе нашего великаго святителя для всего Православія.
Но не въ томъ задача настоящаго нашего очерка, чтобы дать исчерпывающую характеристику замѣчательной личности, жизни и трудовъ этого дивнаго столпа нашей Россійской Церкви за послѣднее время, а въ томъ, чтобы обрисовать его, какъ пророка Божія, посланнаго русскому народу передъ наступленіемъ грозныхъ временъ, какъ провозвѣстника кары Божіей русскому народу за его измѣну своему призванію, за его Богоотступничество, за попраніе имъ св. Православія, за отходъ отъ священныхъ завѣтовъ своего Просвѣтителя св. равноапостольнаго кн. Владиміра.
Дабы понять и оцѣнить во всей силѣ значеніе Преосвященнаго Ѳеофана для русскаго народа, вѣрнымъ сыномь котораго онъ являлся, необходимо бросить хотя бы бѣглый взглядъ на то, что представляло собой современное ему русское общество. Оно являло собою крайне печальное зрѣлище. Оторвавшись, подъ губительнымъ вліяніемъ западной лже-культуры, отъ своего родного православнаго корня, оно не пришло ни къ чему, не создало, да и не могло создать никакихъ положительныхъ идеаловъ. Губительнѣе всего былъ тотъ глубокій разладъ, та пропасть, которая образовалась между простымъ народомъ, сохранявшимъ еще преданность родной старинѣ, и руководящимъ образованнымъ классомъ, такъ называемой «интеллигенціей», порвавшей почти всѣ связи съ прошлымъ и сдѣлавшейся въ русскомъ народѣ какъ бы какимъ-то особымъ народомъ, не помнящимъ родства. Дабы не быть голословными, предоставимъ здѣсь говорить современному наблюдателю, такъ характеризующему тогдашнюю русскую жизнь:
«Современное русское общество», говоритъ онъ, «превратилось въ умственную пустыню. Серьезное отношеніе къ мысли, искреннее уваженіе къ наукѣ почти исчезли, всякій живой источникъ вдохновенія изсякъ. Съ паденіемъ философіи логика сдѣлалась излишнимъ бременемъ; умѣніе связывать свои мысли отошло въ область предразсудковъ; никогда еще русская литература не стояла такъ низко; никогда еще легкомысліе и невѣжество такъ беззастѣнчиво не выставлялось напоказъ. Самые крайніе выводы самыхъ одностороннихъ западныхъ мыслителей, обыкновенно даже и непонятые и непереваренные, смѣло выдаются за послѣднее слово европейскаго просвѣщенія… Современный образованный человѣкъ потерялъ свое равновѣсіе. Нигдѣ онъ не находитъ твердой точки опоры. Среди безконечнаго множества частностей, у него исчезъ всякій общій взглядъ. Никог/с. 73/да еще не было тако-го всеобщаго шатанія, такого умственнаго мрака. Сильная мысль, крѣпкія убѣжденія, высокіе характеры становятся рѣдкостью» («Наука и религія» Б. Н. Чичеринъ).
Въ религіозно-нравственной области картина современной святителю Ѳеофану русской жизни — еще мрачнѣе, еще безотраднѣе. Безвѣріе, нигилизмъ, безпринципность, отрицаніе какихъ бы то ни было религіозно-нравственныхъ устоевъ, и тутъ же порой — нездоровое истерическое увлеченіе крайними сектантскими лжеученіями, спиритизмомъ, оккультизмомъ, теософіей, черными мессами и т. п. — все это ясно показывало, что русское общество тяжко болѣетъ, что оно заражено тяжелымъ, трудно-исцѣлимымъ недугомъ, что оно переживаетъ мучительный нравственный кризисъ. Существо этого кризиса мѣтко опредѣлилъ одинъ изъ нашихъ поэтовъ того времени:
| «Не плоть, а Духъ растлился въ наши дни, И человѣхъ отчаято тоскуетъ; Онъ къ свѣту рвется изъ ночной тѣни И свѣтъ обрѣтши, ропщетъ и бунтуетъ. Безвѣріемъ палимъ и изсушенъ Невыносимое онъ днесь выноситъ!.. И сознаетъ свою погибель онъ, И жаждетъ вѣры…Но о ней не проситъ. (Тютчевъ). |
«Безвѣріе» — вотъ, гдѣ корень всѣхъ золъ, вотъ, что привело образованнаго русскаго человѣка къ этому шатанію умовъ и сердецъ, къ этому гнетущему духовному кризису.
Но откуда взялось это «безвѣріе» въ русскомъ народѣ, который со временъ святаго князя Владиміра настолько воплотилъ въ своей жизни высокіе евангельскіе идеалы, что заслужилъ названіе «народа-Богоносца», сдѣлался подлинно «Святою Русью», какъ свидѣтельствуютъ объ этомъ безпристрастные историческіе памятники?
Это «безвѣріе» и порожденное имъ шатаніе умовъ и сердецъ было занесено къ намъ съ Запада. Оно посѣяно было у насъ въ результатѣ слишкомъ стремительнаго и неосторожнаго сближенія съ чуждой намъ по духу, полуязыческой западно-европейской культурой. Судьбы каждаго народа, какъ и судьбы каждаго отдѣльнаго человѣка, несомнѣнно — въ рукахъ Божіихъ. И каждый народъ имѣетъ свою особую, указанную ему Богомъ миссію, свое призваніе. Уклоненіе отъ этой миссіи неизбѣжно влечетъ за собой катастрофу, ибо никто не можетъ безнаказанно идти противъ воли Божіей. У русскаго народа была своя высокая миссія, несомнѣнно Богомъ ему опредѣленная — быть хранителемъ истинной вѣры въ мірѣ, быть свѣточемъ св. Православія для всего /с. 74/ остального человѣчества. И пока русскій народъ сознавалъ величіе этой своей миссіи, пока онъ дорожилъ своимъ св. Православіемъ, онъ благополучно выходилъ изъ всѣхъ постигавшихъ его историческихъ потрясеній. Но вотъ, къ несчастію для русскаго народа, а, какъ мы видимъ теперь, и къ несчастію для всего человѣчества, русское передовое общество въ концѣ XVII и началѣ XVIII вѣкѣ начало рѣзко отклоняться отъ предназначеннаго ему Богомъ историческаго пути. Мы далеки отъ того, чтобы огульно осуждать всѣ реформы императора Петра I, «прорубившаго окно въ Европу» и заимствовавшаго съ Запада много полезнаго для усовершенствованія русской техники, военнаго и корабельнаго дѣла и вообще всего того, что касается благоустроенія земной жизни человѣка. Не сами по себѣ эти внѣшнія заимствованія были губительны — роковымъ для русскаго на рода въ ту пору оказалось его внутреннее, духовное сближеніе съ Западомъ, который праздновалъ какъ разъ тогда эпоху такъ называемаго «Возрожденія», то-есть отреченія отъ послѣднихъ остатковъ христіанства, какія еще оставались въ латинствѣ, и возвращенія къ идеаламъ язычества. Нагляднымъ примѣромъ правильнаго отношенія къ петровскимъ реформамъ долженъ былъ бы служить случай съ великимъ нашимъ святителемъ Митрофаномъ Воронежскимъ, котораго очень любилъ и чтилъ самъ Императоръ Петръ. Св. Митрофанъ съ полнымъ сочувствіемъ относился ко многимъ мѣропріятіямъ Петра, но лишь до тѣхъ поръ, пока онѣ не шли вразрѣзъ съ православнымъ благочестіемъ русскаго народа, не подрывали устоевъ св. православной вѣры и не разрушали той истинно христіанской аскетической нравственности, въ которой вѣками до того воспитывались всѣ русскіе люди отъ князей и царей до послѣдняго простолюдина. Извѣстно, что на закладку русскаго флота св. Митрофанъ пожертвовалъ Имп. Петру всѣ сбереженія отъ архіерейскихъ доходовъ въ огромной по тому времени суммѣ 6000 рублей и затѣмъ постоянно отсылалъ ему новыя сбереженія съ надписью: «на ратныхъ». Но когда однажды Петръ пригласилъ его къ себѣ во дворецъ, онъ отказался войти туда, увидя передъ воротами и на дворѣ статуи языческихъ божествъ. Царь сильно разгнѣвался на него за это, но святитель оставался непреклоненъ. И что же? Петръ въ концѣ концовъ уступилъ — приказалъ убрать статуи, а по кончинѣ святителя плакалъ о немъ и самъ несъ его гробъ до могилы. Въ этомъ простомъ, но жизненномъ примѣрѣ ясно былъ указанъ русскому человѣку правый путь въ отношеніяхъ съ Западомъ: можно заимствовать съ Запада все, что тамъ дѣйствительно есть хорошаго и полезнаго, но не забывать при этомъ ни съ чѣмъ несравнимаго превосходства сокровищъ своей родной православной вѣры, помнить свое высокое призваніе и не пріобщаться чуждому намъ западному духу губительной для душъ /с. 75/ противоестественной смѣси извращеннаго христіанства съ возрожденнымъ язычествомъ.
Но, увы! Слишкомъ соблазнительными показались русскому человѣку приманки глубоко-земной западной культуры, потакавшей всѣмъ низменнымъ страстямъ и похотямъ падшаго человѣка. Падать внизъ, катиться по наклонной плоскости всегда легче, чѣмъ держаться на высотѣ своего положенія, своего призванія. Вотъ мы и покатились!.. И хотя внѣшняя, чисто-земная культура у насъ продолжала развиваться и совершенствоваться, — зато внутренняя культура, культура православно-христіанскаго духа стала быстро улетучиваться. Со временъ Петра мы начали заимствовать съ Запада и пересаживать на благодарную, черноземную русскую почву все, что попало, безъ всякаго разбора. «Все хорошо, что не наше» — стало лозунгомъ русскаго общества XVIII-го вѣка, а наше исконное родное, вплоть до святынь нашей вѣры, оплевывалось и высмѣивалось, — въ крайнемъ случаѣ признавалось законнымъ достояніемъ «мужика», который сталъ какимъ-то низшимъ существомъ, представителемъ какой-то особой, отсталой расы русскаго народа. Въ этомъ дикомъ увлеченіи всѣмъ западнымъ дошли наконецъ до такого сумасбродства, что презрѣли даже свой родной русскій языкъ. Французскій языкъ оказался почему-то лучше, прекраснѣе, благороднѣе, выразительнѣе нашего родного русскаго языка, а самыми лучшими воспитателями и желаннѣйшими наставниками и учителями русскаго молодого поколѣнія сдѣлались французскіе лакеи, дворники, горничныя, парикмахеры, по большей части, до мозга костей глубоко развращенные, и наше юношество такъ же глубоко развращавшіе, учившіе его безвѣрію, нигилизму и разврату. Вмѣсто святоотеческихъ твореній, которыя были любимымъ чтеніемъ нашихъ благочестивыхъ предковъ, русскіе нравственные уроды XVIII-го вѣка зачитывались пошлыми и гнусными французскими романами, пропитанными все тѣмъ же духомъ безвѣрія, пошлости, безстыднаго цинизма и всякой нравственной нечистоты. Всякое новое вѣяніе, всякое новое теченіе въ развращенной лже-культурной жизни Запада сейчасъ же раболѣпно и подобострастно у насъ подхватывалось, всячески распространялось, прививалось и насаждалось, какъ верхъ «культурныхъ достиженій» человѣчества. Особенно губительными для насъ оказались плоды посѣянныхъ у насъ въ эпоху императрицы Екатерины II идей французской, такъ называемой «просвѣтительной» философіи XVIII-го вѣка. Безбожныя и революціонныя идеи, подъ впечатлѣніемъ только что разразившейся Великой Французской Революціи, настолько захватили тогда русское общество, что вызвали серьезное безпокойство даже въ нашихъ весьма либеральныхъ правительственныхъ кругахъ. Посѣянная зараза, поскольку ей не было оказано съ самаго начала рѣшительнаго противодѣй/с. 76/ствія, не могла не распространяться все шире и шире, Нисколько неудивительно поэтому возникновеніе всевозможныхъ тайныхъ революціоныхъ кружковъ и движеніе декабристовъ въ началѣ слѣдующаго XIX-го вѣка. Весь XIX вѣкъ проходитъ подъ знаменемъ дальнѣйшаго импорта съ Запада всѣхъ возникавшихъ тамъ безбожныхъ матеріалистическихъ и революціонныхъ ученій и теченій, вплоть до пресловутаго марксизма-коммунизма, окончательно сгубившаго нашу несчастную Родину.
Конечно, все это происходило не случайно, не дѣлалось само собой. Особыя темныя силы, которымъ ненавистна была наша Родина, какъ оплотъ истинной вѣры на землѣ, вѣры Православной, систематически работали надъ тѣмъ, чтобы развратить наши молодыя поколѣнія и сдѣлать Святую Русь жребіемъ сатаны. Но досадно и до глубины души больно за тѣхъ наивныхъ и неразумныхъ русскихъ людей, которые и тогда не понимали, да и теперь еще не понимаютъ, кто, какъ и зачѣмъ толкалъ русскій народъ въ пропасть безвѣрія и разврата. Ну, вотъ и докатились, наконецъ, до страшной кровавой бездны, до жуткаго коммунистическаго ада, который готовится теперь поглотить уже весь міръ. Не время ли, не пора ли, хотя теперь, прозрѣть всѣмъ и каждому?!..
И въ этомъ отношеніи необыкновенно драгоцѣнны и поучительны для насъ творенія великаго нашего свѣтильника и наставника Преосвященнаго Епископа Ѳеофана Затворника. Истинное значеніе его, какъ пророка Божія, посланнаго русскому народу для того, чтобы призвать его къ покаянію и обращенію къ Богу, до сихъ поръ еще по достоинству не оцѣнено. Вѣдь онъ, находясь въ глубинѣ своего затвора, еще въ 60–70 годахъ прошлаго столѣтія прозрѣвалъ духомъ своимъ то страшное бѣдствіе, которое надвигалось на неустоявшій въ вѣрности своему св. Православію русскій народъ, предощущалъ ту жуткую кровавую бездну, въ которую онъ катился. Прозрѣвалъ духомъ, скорбѣлъ, ужасался, отечески вразумлялъ, умолялъ, предостерегалъ. Всѣ его проповѣди и письма въ той или иной мѣрѣ отражаютъ эту скорбь великаго святителя о неразумныхъ увлеченіяхъ современныхъ ему русскихъ людей, а нѣкоторыя яркими штрихами и совершенно открыто изображаютъ черты приближающагося бѣдствія. Замѣчательно, что онъ говорилъ и писалъ объ этомъ такъ рѣшительно еще въ 60–70 гг. прошлаго вѣка. То, что для многихъ стало ясно въ годы, непосредственно предшествовавшіе нашей несчастной революціи, далеко не было и не могло быть яснымъ для всѣхъ въ тѣ, еще столь отдаленные годы прошлаго столѣтія. Но великій святитель Божій все это провидѣлъ своими Богоозаренными прозорливыми очами и грозно предостерегалъ русскій народъ о неизбѣжно ожидающей его карѣ Божіей. Къ убѣжденію въ неизбѣжности ея приводили его прежде всего собственныя /с. 77/ наблюденія надъ современными ему русскими людьми. Вотъ какъ пишетъ онъ, напримѣръ, въ одномъ изъ писемъ:
«Знаете ли, какія у меня безотрадныя мысли? И не безъ основанія. Встрѣчаю людей, числящихся православными, кои по духу вольтеріане, натуралисты, лютеране и всякаго рода вольнодумцы. Они прошли всѣ науки въ нашихъ высшихъ заведеніяхъ. И не глупы и не злы, но относительно къ вѣрѣ и къ Церкви никуда негожи. Отцы ихъ и матери были благочестивы; порча вошла въ періодъ образованія внѣ родительскаго дома. Память о дѣтствѣ и духѣ родителей еще держитъ ихъ въ нѣкоторыхъ предѣлахъ. Каковы будутъ ихъ собственныя дѣти? И что тѣхъ будетъ держать въ должныхъ предѣлахъ? Заключаю отсюда, что черезъ поколѣніе, много черезъ два, изсякнетъ наше православіе».
Эти «безотрадныя мысли» не ввергаютъ, однако, святителя Ѳеофана въ уныніе и отчаяніе. Онъ находитъ еще возможнымъ бороться съ этимъ религіозно-нравственнымъ разложеніемъ русскаго общества его времени. И какъ истинный служитель Божій, горячо призываетъ всѣхъ, кто къ тому способенъ, не сидѣть сложа руки, но начать рѣшительную борьбу съ надвигающейся на русскій народъ смертельной опасностью.
«Чтожъ? Сидѣть, поджавши руки?» пишетъ онъ далѣе: «Нѣтъ! надо что-нибудь дѣлать! злыя начала вошли въ науки и въ жизнь; у насъ нѣтъ книгъ, читая которыя можно бы образумиться тѣмъ кои еще способны къ образумленію… Нужны жаркія книги, защитительныя противъ всѣхъ злостей. Слѣдуетъ нарядить писакъ и обязать ихъ писать» (Письма о христ. жизни, стр. 78).
Въ первую очередь къ священной борьбѣ за спасеніе русскаго народа святитель Ѳеофанъ призывалъ пастырей. Неустанной пастырской проповѣди онъ придавалъ громадное значеніе и горячо звалъ пастырство не умолкать въ проповѣди Слова Божія, разъясняя вѣрующимъ истины Христовой вѣры и безмѣрное превосходство Православія надъ всѣми другими исповѣданіями, всѣхъ привлекая и словомъ и примѣромъ на путь истинной благочестивой христіанской жизни.
«Молчащее пастырство, что за пастырство?» говоритъ онъ и совѣтуетъ священнику регулярно собирать дѣтей въ церковь и на домъ по воскреснымъ вечерамъ или «когда и какъ будетъ удобнѣе», чтобы «юное народившееся поколѣніе, съ первыхъ сознательныхъ лѣтъ, подготовлять, толкуя и разъясняя имъ истины нашей вѣры, что нужно и можно имъ знать».
«Первымъ дѣломъ своей совѣсти», говоритъ дальше святитель Ѳеофанъ, «священникъ долженъ считать проповѣдываніе Слова Божія, наставленіе и усовершенствованіе, какъ взрослыхъ, такъ и дѣ/с. 78/тей въ вѣдѣніи христіанской вѣры» («Мысли на каждый день года», стр. 247).
Положеніе пастыря-священника стало особенно отвѣтственнымъ, вслѣдствіе того, что на русской землѣ все болѣе и болѣе распространяются всевозможныя ложныя ученія, противныя Слову Божію и ученію Церкви, а потому отъ пастыря требуются большія знанія, чтобы уберечь свою паству отъ увлеченія ими.
«Какихъ-какихъ у насъ не ходитъ ученій и въ школахъ, и въ обществѣ, и въ литературѣ!» горестно восклицаетъ святитель: «Священникъ и долженъ умѣть все это разъяснять и давать рѣшеніе на все, ибо «говоръ ученыхъ похожъ на молву и моду: нынѣ одно, завтра другое», — ты же внимай одному глаголу Божію, пребывающему во вѣки».
Наблюдая все усиливающееся богоотступничество въ русскомъ народѣ, постепенный отходъ отъ вѣры и Церкви, святитель Ѳеофанъ приходитъ къ печальному заключенію о неизбѣжности кары Божіей надъ русскимъ народомъ и притомъ именно въ формѣ кровавой революціи, на что онъ весьма прозрачно намекаетъ въ цѣломъ рядѣ своихъ «Мыслей на каждый день года» и во многихъ проповѣдяхъ.
«Поднялось скрытое гоненіе на христіанство, которое стало прорываться и явно, какъ недавно въ Парижѣ. Что тамъ сдѣлалось въ маломъ объемѣ, того надобно ожидать со временемъ въ большихъ размѣрахъ… Спаси насъ, Господи!» (стр. 225, 226). Здѣсь замѣчательное предвидѣніе того, что революція въ Россіи будетъ еще хуже французской.
«Господь много знаменій показалъ въ Капернаумѣ, Виѳсаидѣ и Хоразинѣ; между тѣмъ, число увѣровавшихъ не соотвѣтствовало силѣ знаменій. Потому-то Онъ строго и обличилъ эти города, и присудилъ, что въ день суда отраднѣе будетъ Тиру и Сидону, Содому и Гоморрѣ, нежели городамъ тѣмъ. По этому образцу надо намъ судить и о себѣ. Сколько знаменій показалъ Господь надъ Россіей, избавляя ее отъ враговъ сильнѣйшихъ, и покоряя ей народы! Сколько даровалъ ей постоянныхъ сокровищницъ, источающихъ непрестанныя знаменія, — въ св. мощахъ и чудотворныхъ иконахъ, разсѣянныхъ по всей Россіи! И, однакожъ, во дни наши россіяне начинаютъ уклоняться отъ вѣры: одна часть совсѣмъ и всесторонне падаетъ въ невѣріе, другая отпадаетъ въ протестантство, третья тайкомъ сплетаетъ свои вѣрованія, въ которыхъ думаетъ совмѣстить и спиритизмъ и геологическія бредни съ Божественнымъ Откровеніемъ. Зло растетъ: зловѣріе и невѣріе поднимаютъ голову; вѣра и Православіе слабѣютъ. Ужели же мы не образумимся? И будетъ, /с. 79/ наконецъ, тоже и у насъ, что, напримѣръ, у французовъ и другихъ… А, если это будетъ, что думаете будетъ намъ за то въ день судный, послѣ такихъ Божіихъ къ намъ милостей? Господи! спаси и помилуй Русь православную отъ праведнаго Твоего и належащаго прещенія!» (стр. 187–188).
Какъ это ясно видно, въ вышеприведенныхъ словахъ святитель Ѳеофанъ достаточно понятнымъ для всѣхъ языкомъ предрекаетъ, что неминуемымъ послѣдствіемъ уклоненія русскихъ людей отъ вѣры и усиленія въ ихъ средѣ зловѣрія и невѣрія, явится подобная той, что была у «французовъ и у другихъ» страшная кровавая бойня самоистребленія, называемая революціей.
Въ чемъ же видитъ богомудрый святитель причину этого все растущаго зловѣрія и невѣрія, грозящихъ намъ такой страшной катастрофой?
Во многихъ мѣстахъ своихъ твореній онъ ясно и опредѣленно указываетъ причину этого въ нашемъ неразумномъ увлеченіи чуждой намъ по духу полуязыческой, отрекшейся отъ Христа культурой Запада.
«Западомъ и наказывалъ и накажетъ насъ Господь», такъ грозно предрекаетъ святитель: «а намъ въ толкъ не берется. Завязли въ грязи западной по уши, и все хорошо. Есть очи, но не видимъ; есть уши, но не слышимъ, и сердцемъ не разумѣемъ. Господи, помилуй насъ! Посли свѣтъ Твой и истину Твою!» (Письма о христ. жизни, стр. 70).
Но гдѣ намъ было понимать это такъ, какъ понималъ это онъ? Вѣдь все, приходившее съ Запада, представлялось намъ тогда идеаломъ подлиннаго просвѣщенія, а свѣтъ евангельской истины многіе обезумѣвшіе русскіе люди не устрашались кощунственно именовать «мракобѣсіемъ».
Указываетъ святитель Ѳеофанъ и на зловредное вліяніе современной ему русской литературы, утратившей въ большинствѣ произведеній къ тому времени свой идеальный характеръ и національный русскій духъ и сдѣлавшейся проводникомъ въ обществѣ все тѣхъ же разрушительныхъ западныхъ идей.
«Другая злая вещь у насъ», пишетъ онъ въ томъ же письмѣ, «наша литература, западнымъ духомъ наполненная, и ту очищаетъ Господь тоже ударами съ Запада. Но все неймется» (стр. 70).
Имѣя въ виду нелѣпую и смѣшную, но въ то же время и глубоко зловредную, французоманію, которой болѣло наше интеллигентное общество во второй половинѣ XVIII-го и въ началѣ XIX-го вѣка, вплоть до такъ называемой Отечественной войны съ Наполеономъ и его полчищами, святитель Ѳеофанъ посвящаетъ и ей нѣсколько словъ въ своемъ поученіи на праздникъ Рождества Христо/с. 80/ва, когда праздновалось у насъ «Избавленіе Россіи отъ нашествія галловъ и съ ними двадесяти языкъ».
«Насъ увлекаетъ просвѣщенная Европа», говоритъ онъ: «да, тамъ впервые возстановлены изгнанныя было изъ міра мерзости языческія; оттуда уже перешли онѣ и переходятъ и къ намъ. Вдохнувъ въ себя этотъ адскій угаръ, мы кружимся, какъ помѣшанные, сами себя не помня. Но припомнимъ двѣнадцатый годъ: зачѣмъ это приходили къ намъ французы? — Богъ послалъ ихъ истребить то зло, которое мы у нихъ же переняли. Покаялась тогда Россія, и Богъ помиловалъ ее…».
А дальше пророчески грозитъ и предрекаетъ:
«…А теперь, кажется, началъ уже забываться тотъ урокъ. Если опомнимся, конечно, ничего не будетъ; а если не опомнимся, кто вѣсть, можетъ быть опять пошлетъ на насъ Господь такихъ же учителей нашихъ, чтобы привели насъ въ чувство и поставили на путь исправленія. Таковъ законъ правды Божіей: тѣмъ врачевать отъ грѣха, чѣмъ кто увлекается къ нему. Это — не пустыя слова, но дѣло, утверждаемое голосомъ Церкви. Вѣдайте, православные, что Богъ поругаемъ не бываетъ» (Мысли, стр. 461).
Нѣтъ сомнѣнія, что подъ этими «мерзостями языческими», возстановленными въ Западной Европѣ, святитель Ѳеофанъ подразумѣвалъ эпоху такъ называемаго «Возрожденія», или «гуманизма», которая характеризовалась отреченіемъ культурной жизни Запада отъ христіанства и возвращеніемъ къ идеаламъ язычества. Въ вышеприведенныхъ словахъ святитель, какъ мы видимъ, рѣзко осуждаетъ наше неразумное увлеченіе этой полу-языческой западной культурой, и въ особенности — французоманію, доходившую до презрѣнія къ своему родному языку и замѣны его французскимъ. И это страшное, можно сказать, стихійное нашествіе на насъ французовъ и съ ними другихъ европейскихъ народовъ («двадесяти языкъ») въ 1812 году было, по мысли святителя Ѳеофана, ничѣмъ инымъ, какъ цѣлительнымъ средствомъ, которое употребилъ Господь для того, чтобы мы прозрѣли и воочію увидѣли чего стоитъ эта мнимая западная «культура». Когда въ Отечественную войну французы, столь обаятельные и галантные въ свѣтскихъ салонахъ, обнаружили все свое внутреннее безстыдство, «буйство» и «звѣронравность», храмы Божіи не постыдились обратить въ конюшни и надругались надъ нашими святынями, тогда только познали мы истинную цѣну той лже-культуры, которой такъ безразсудно прежде увлекались. Въ итогѣ Отечественной войны мы, казалось, радикально излѣчились отъ /с. 81/ «французской жизни»: «покаялась тогда Россія», говоритъ святитель Ѳеофанъ, «и Богъ помиловалъ ее».
Но вскорѣ стало ясно, что урока этого все же было недостаточно. Слишкомъ глубоко «завязли мы въ грязи западной», слишкомъ привлекательной казалась «гуманистическая» западная культура, поставившая на мѣсто Бога самого человѣка, угождавшая и льстившая всѣмъ низменнымъ страстямъ и похотямъ человѣка, «человѣка душевнаго, не имѣющаго духа» (Іуд. 19 ст.). И вотъ, по словамъ святителя Ѳеофана, «сталъ забываться тотъ урокъ», который былъ данъ намъ въ промыслительномъ нашествіи французовъ. Снова началось увлеченіе всякими вольнодумными, безбожными, матеріалистическими теоріями, порожденными на отвергшемъ Бога Западѣ, снова самозванные западные учителя и наставники безвѣрія, нигилизма и разврата стали у насъ желанными гостями и даже кумирами, передъ которыми благоговѣйно преклонялось наше интеллигентное общество, а особенно — несчастное, сбитое съ толку учащееся юношество.
«Горько, горько то», пишетъ по этому поводу въ одномъ изъ своихъ писемъ святитель Ѳеофанъ, «что творится у насъ среди мыслящихъ. Всѣ умъ потеряли. Философскія воззрѣнія не въ ходу, руководятся вѣтромъ навѣваемыми началами. Святая вѣра отодвинута на задній планъ. И даже богословствующіе потеряли настоящія основы богословствованія православнаго, и всѣ смѣются. И Господь, кажется, отвратилъ очи Свои отъ насъ и не посылаетъ дѣлателей. Сколько разъ я порывался кричать, но ничего не идетъ изъ головы. Можетъ быть, и другіе то же испытываютъ. Не оставленіе ли это Божіе? Боже, милостивъ буди!» (Собраніе писемъ, вып. VII, стр. 206).
«Слѣдуетъ наказать насъ», пишетъ святитель въ другомъ письмѣ: «пошли хулы на Бога и дѣла Его гласныя. Нѣкто писала мнѣ, что въ какой-то газетѣ «Свѣтъ» № 88 напечатаны хулы на Божію Матерь. Матерь Божія отвратилась отъ насъ, ради Ея и Сынъ Божій, а Его ради Богъ Отецъ и Духъ Божій. Кто же за насъ, когда Богъ противъ насъ?! Увы!» (тамъ же).
Замѣчательно, что самъ святитель Ѳеофанъ — кротчайшій, благостнѣйшій и любвеобильнѣйшій, былъ немилосердно суровъ и безпощадно строгъ ко всѣмъ сѣятелямъ безвѣрія и нечестія, увлекавшимъ Россію въ бездну погибели. Говорятъ, что одной изъ причинъ ухода его съ епископской каѳедры въ затворъ была именно необыкновенная, голубиная его кротость, мѣшавшая ему дѣлать необходимые выговоры и замѣчанія неисправнымъ подчиненнымъ. И вотъ такой кротчайшій святитель со всей безпощадной суровостью обрушивается въ своихъ письмахъ на распространителей матеріалисти/с. 82/ческихъ воззрѣній въ Россіи и требуетъ запретить имъ ихъ разлагающую работу… подъ угрозой смертной казни!
«У васъ тамъ», пишетъ онъ, «и всюду охаютъ и охаютъ. Бѣда! бѣда! и бѣда видна. Но никому въ голову не приходитъ — загородить и завалить источникъ бѣды. Какъ шла французская революція? Сначала распространились матеріалистическія воззрѣнія. Они пошатнули и христіанскія и общерелигіозныя убѣжденія. Пошло повальное невѣріе: Бога нѣтъ; человѣкъ — комъ грязи; за гробомъ нечего ждать. Несмотря однако на то, что комъ грязи можно бы всѣмъ топтать», справедливо иронизируетъ святитель, «у нихъ выходило: не замай! не тронь! дай свободу! И дали! Начались требованія — индѣ разумныя, далѣе полуумныя, тамъ безумныя. И пошло все вверхъ дномъ».
«Что у насъ? У насъ матеріалистическія воззрѣнія все болѣе и болѣе пріобрѣтаютъ вѣсъ и обобщаются. Силы еще не взяли, а берутъ. Невѣріе и безнравственность тоже расширяются. Требованіе свободы и самоуправства — выражается свободно». И вотъ «выходитъ», уже прямо и открыто предрекаетъ святитель, «что и мы на пути къ революціи. Какъ же быть?» И Богоозаренный святитель, прозрѣвая духомъ всѣ тѣ безчисленные кровавые ужасы, которые въ результатѣ укрѣпленія этихъ матеріалистическихъ воззрѣній постигли нашу несчастную Родину, предлагаетъ самыя рѣшительныя, радикальныя мѣры, къ которымъ у насъ въ свое время не захотѣли прибѣгнуть. «Надо», говоритъ онъ, «свободу замысловъ пресѣчь — зажать ротъ журналистамъ и газетчикамъ. Невѣріе объявить государственнымъ преступленіемъ. Матеріальныя воззрѣнія запретить подъ смертной казнью. Матеріальныя воззрѣнія чрезъ школы распространяются. Лапласовская теорія самообразованія міра съ прибавкой Дарвиновскихъ бредней идетъ въ урокахъ. Послѣ школы и въ письмена она вошла… и всюду приноситъ плодъ невѣрія. Кто виноватъ въ этомъ? Правительство. Оно позволило. Слѣдовательно, кому слѣдуетъ все это пресѣчь? Правительству». (Собраніе писемъ, вып. VII, стр. 142–143). Интересно, что въ этомъ обвиненіи нашего правительства въ слабости и недостаточной рѣшительности въ борьбѣ со все разрастающимся зломъ святитель Ѳеофанъ, вполнѣ сходится съ другимъ своимъ великимъ современникомъ — приснопамятнымъ отцомъ Іоанномъ Кронштадтскимъ, который также неоднократно упрекалъ наше царское правительство за то, что оно не принимаетъ достаточно рѣшительныхъ и суровыхъ мѣръ къ пресѣченію зла, влекущаго русскій народъ въ погибель. Оба этихъ великихъ духоносныхъ мужа, несшихъ подлинно пророческое служеніе для спасенія гибнущаго русскаго народа, горячо призывали русскій на/с. 83/родъ къ покаянію, стремясь поднять русскій народъ изъ той страшной бездны паденія, въ которую онъ опускался, но тщетно.
Рисуя въ одной изъ своихъ замѣчательныхъ проповѣдей мрачную картину широкаго распространенія на нашей Родинѣ зловредныхъ матеріалистическихъ идей, занесенныхъ къ намъ съ давно отрекшагося отъ Христа подъ вліяніемъ «гуманизма» Запада, святитель Ѳеофанъ дѣлаетъ логичный выводъ:
«Если у насъ все пойдетъ такимъ путемъ, то что дивнаго, если и между нами повторится конецъ осмьнадцатаго вѣка со всѣми его ужасами? Ибо отъ подобныхъ причинъ подобныя бываютъ и слѣдствія!» (Слова на торжественые дни, стр. 187). «Воды потопнаго нечестія устремляются на насъ и готовы поглотить всѣхъ насъ», и все это потому, что «нынѣ начинаетъ господственно водворяться среди насъ духъ міра, тотъ духъ, который побѣжденъ Господомъ Іисусомъ Христомъ и долженъ быть побѣждаемъ силою Его и чрезъ насъ» (тамъ же, стр. 262).
Въ своей проповѣди на день Рожденія Наслѣдника Цесаревича Николая Александровича, произнесенной 8 сентября 1864 года, святитель Ѳеофанъ изрекъ подлинное пророчество, которое исполнилось буквально:
«Издавна охарактеризовались у насъ коренныя стихіи жизни русской, и такъ сильно и полно выражаются привычными словами: Православіе, Самодержавіе и Народность. Вотъ что надобно сохранять! — когда ослабѣютъ или измѣнятся сіи начала, русскій народъ перестанетъ быть русскимъ. Онъ потеряетъ тогда свое священное трехцвѣтное знамя» (тамъ же, стр. 289).
Все предреченное Епископомъ Ѳеофаномъ, какъ мы видимъ теперь, исполнилось. Дѣйствительно, мало-по-малу «изсякло наше Православіе». Какъ мало осталось среди насъ людей, понимающихъ св. Православіе, цѣнящихъ его, любящихъ его и свою жизнь старающихся устраивать по нему! Огромное большинство не знаетъ, да и знать не хочетъ Православія, живя своей собственной, независимой отъ Церкви и ея уставовъ жизнью и руководясь полу-языческими, полу-животными идеалами «гуманизма». А тѣ, кто по какимъ-то особымъ своимъ соображеніямъ не порвали совсѣмъ съ Православіемъ, изобрѣтаютъ, измышляютъ свое собственное «нео-православіе». Дѣйствительно началось сначала «скрытое», а потомъ и «явное гоненіе на христіанство», достигшее столь «большихъ размѣровъ», что Церковь Русская уподобилась мученической Церкви первыхъ вѣковъ христіанства.
Исполнилось и предреченіе свят. Ѳеофана о томъ, что «вновь пошлетъ Господь на насъ такихъ же учителей нашихъ, что/с. 84/бы привели насъ въ чувство и поставили на путь исправленія», ибо «таковъ законъ правды Божіей: тѣмъ врачевать отъ грѣха, чѣмъ кто увлекается къ нему». Увлекались мы матеріалистическими теоріями Запада, нигилизмомъ, марксизмомъ-коммунизмомъ — Господь и послалъ намъ въ запломбированныхъ вагонахъ облюбованныхъ нашимъ интеллигентнымъ обществомъ вождей марксо-коммунизма Ленина и Троцкаго съ «товарищами», чтобы «привели они насъ въ чувство и поставили на путь исправленія». И воть они въ теченіе болѣе 35-ти лѣтъ уже, въ лицѣ своихъ достойныхъ преемниковъ, «приводятъ насъ въ чувство», въ цѣляхъ нашего вразумленія, исправленія и покаяннаго обращенія къ Богу. Страждетъ въ страшныхъ цѣпяхъ самаго унизительнаго рабства наша Родина, обливаясь кровью и слезами, подвергается издѣвательствамъ и всяческому глумленію и поношенію святое-святыхъ души русскаго человѣка. «Вы сами этого хотѣли» какъ бы такъ говоритъ намъ Господь: «получайте же желанное вами и наслаждайтесь!»
«Таковъ законъ правды Божіей: темъ врачевать отъ грѣха, чѣмъ кто увлекается къ нему».
Не хотѣло правительство наше принять рѣшительныхъ мѣръ: «свободу замысловъ пресѣчь, зажать ротъ журналистамъ и газетчикамъ, невѣріе объявить государственнымъ преступленіемъ, матеріальныя воззрѣнія запретить подъ смертной казнью» — вотъ и дожили мы до революціи, даже еще болѣе страшной, чѣмъ революція французская, и «между нами повторился конецъ осмнадцатаго вѣка со всѣми его ужасами». Не хранили мы «коренныхъ стихій жизни русской» — Православія, Самодержавія и Народности, и въ результатѣ: Православіе замѣнено у насъ на Родинѣ безбожной религіей марксизма. Самодержавіе — неслыханной еще въ исторіи человѣчества жесточайшей тиранніей, а Народность — бездушнымъ интернаціоналомъ. И вотъ нѣтъ больше ни Россіи, ни русскаго народа, ни нашего священнаго трехцвѣтнаго знамени!
Изъ всего этого мы можемъ убѣдиться, какое подлинно-пророческое служеніе несъ нашъ великій богомудрый наставникъ Преосвященный Ѳеофанъ, Затворникъ Вышенскій, пытаясь вразумить своимъ огненнымъ словомъ нашъ несчастный русскій народъ въ самую печальную пору его историческаго бытія, когда онъ, словно въ какомъ-то безумномъ опьяненіи несся, очертя голову, въ разверзшуюся передъ нимъ страшную кровавую бездну.
Объясняя намъ причины постигшихъ насъ тяжкихъ бѣдствій и раскрывая намъ въ своихъ вдохновенныхъ твореніяхъ, исполненныхъ глубокаго духовнаго опыта, дивныя возвышенныя красоты духовной жизни — сокровенной жизни въ Богѣ, — святитель Ѳеофанъ всѣхъ насъ, русскихъ людей, зоветъ на путь покаянія и обращенія къ Богу отъ прелестей міра и грѣ/с. 85/ха. Буквальное исполненіе пророчески предреченныхъ имъ бѣдствій, обрушившихся на русскій народъ, должно со всею очевидностью убѣждать насъ, что только въ Богѣ и въ руководствѣ ученіемъ нашей св. Православной Церкви наше спасеніе. Отношеніе къ святителю Ѳеофану тѣхъ или иныхъ лицъ, мнящихъ себя быть духовными вождями и руководителями умовъ и сердецъ русскихъ людей, въ настоящее время можно почитать безошибочнымъ критеріемъ ихъ православности и духовной благонадежности. Нѣтъ другого пути ко спасенію и возрожденію нашей Родины, кромѣ единственно-вѣрнаго, строго-православнаго пути, начертаннаго въ твореніяхъ святителя Ѳеофана и сродныхъ ему по духу духоносныхъ мужей и наставниковъ чистаго, безпримѣснаго, святоотеческаго Православія. Только твердыми вѣковыми устоями такого подлиннаго Православія жилъ и живъ будетъ православный русскій народъ.
Источникъ: «Православный Путь». Церковно-богословско-философскій Ежегодникъ. Приложеніе къ журналу «Православная Русь» [за 1954 годъ]. — Jordanville: Типографія преп. Іова Почаевскаго. Holy Trinity Monastery, 1954. — С. 65–85.
Отправляя сообщение, Вы разрешаете сбор и обработку персональных данных. Политика конфиденциальности.