Священная Монархия и секулярное государство

Священная Монархия и секулярное государство

Протоиерей Михаил (Аскул)

Предлагаемая статья «Священная монархия» написана была сирийским священником, отцом протоиереем Михаилом (Аскул), человеком не только широко образованным, но и с предельной способностью господствующим над своим знанием.

Эта статья сейчас крайне необходима. В наши дни разгула демократии, которую навязчивым образом, интенсивно предлагают всем народным массам, как идеал, как вершина совершенства настоящей власти, наша Церковь должна сказать правду на весь Mip. Пусть это пока будет только скромный писк, но должны знать, кому надо знать и кто хочет знать настоящую сущность власти Mipcкой на земле. 

А истина имеет такое свойство, что как бы скромно и тихо не прозвучало Ея слово, оно проникает повсюду, и, в конце концов, прогремит на весь Mip! Жаль что о. Михаил не упомянул в своей статье попытки в разных народах офицеров и генералов и солдат, те. Военных, восстановить хоть тень такой монархии, как это было в Аргентине, Чили, Парагвае, Испании и Португалии (не забудем также и о Германии и об Италии — Ред.). .. Однако, не имея в себе самой сущности, т.е. Истины, все эти попытки, как далёкая зарница, блеснули и погасли. Ничего более не добавляю, ибо сама статья, по своей сжатости, лаконичности и правдивости, вдохновляюще воздействует на читателя.

Митрополит Виталий  (Устинов)

Протоиерей Михаил (Аскул)
Священная Монархия и секулярное государство
I
Двадцатый век увидел конец священной монархии. Несмотря на то, что некоторые народы всё ещё имеют монархов, но, за малым исключением, они царствуют, не управляя. На Западе ни один из них не претендует на правление «Божией милостью». И это, несмотря на литургическую риторику их коронаций. Что же касается арабских шейхов или аятоллы Хомейни, положив Коран в основу своей жизни, законов и политики, трудно сказать, до какой степени они находятся под влиянием идеи «священной монархии»; одно несомненно, что эта последняя исчезла среди так называемых христианских народов. В любом случае, ни один монарх пост-православного Mipa, как Востока, так и Запада, не правил «Божией милостью», поскольку правое царство может быть основано лишь на правой вере. Еретическое же общество не может называться христианским обществом (societas Christiana). Священная Русская Империя — последнее проявление Римской империи, наследницы византийского Рима — была последним христианским обществом, а Николай II — последним христианским императором. Его мученическая смерть, по-видимому, положила конец «эре Константина», как бы ознаменовав собой Божий Промысел в отношении священных империй.

С исчезновением христианского Рима исчез тот, кто удерживал мiровую революцию, построенную на атеизме, анархии и апостасии (2 Фесс, 2, 3-8). Настоящая эпоха характеризуется секуляризацией (расцерковлением), более всего проявляющейся в принципах и политике современных демократических государств, где власть переходит от избирателей к избираемым. Их правители и бюрократы якобы не имеют иной заботы, кроме обеспечения материального земного счастья своих избирателей. И даже, если религия и имеет право на существование в этих «плюралистических обществах», то она не вдохновляет более ни нравственности, ни устремлений, ни решений. Пресловутое «oтделение государства от Церкви» стало политической догмой лишь потому, что до того оно стало духовным фактом.

Секулярное государство может быть только атеистическим. В IV веке свят. Григорий Богослов отмечал, что существует три основных формы правления: монархия, правление одного, содержащая в себе веру в одного Бога или, по крайней мере, в высшего Бога; полиархия или аристократия, правление меньшинства или лучших, связанное с политеизмом; и, наконец, власть большинства, которое свят. Григорий Богослов называет анархией (демократией), идущей рука об руку с атеизмом. Святой утверждает при этом, что православные почитают монархию, поскольку она подражает единству Бога, в то время как полиархия предполагает рассеивание Его могущества, разделение Его сущности между несколькими богами. И, наконец, анархия, правление народа, богословски заключает в себе распыление Божией сущности, иными словами, власть оказывается настолько раздробленной, что при ней становится уже почти невозможным постичь само существование Бога (Theol. Ora. III, 2). Постараемся правильно понять эти слова свят. Григория Богослова. Святитель не утверждает, что народы всегда делают сознательный философский выбор, но из его слов скорее следует, что между богословием и политикой всегда имеется прямая связь.

Эта последняя особенно очевидно проявилась в том, что можно условно назвать «политическими христологией и богословием» християнского Рима где монархия и империя подражали Боговоплощению. Подобно тому, как Иисус Христос есть одновременно Бог и человек, так и православное общество имеет два измерения: земное и небесное, соединённые между собою, как две природы Христа. При этом, Василевс или Царь, империя, император представляли собой как бы человеческую природу Христа, тогда как священство по аналогии знаменовало собой Его Божество. Трудясь вместе, они способствовали совершенствованию христианского общества, наподобие того, как Совершенный Богочеловек Христос совершает дело спасения Mipa. Иначе говоря, Император заботился, прежде всего, о теле, священник же — о душе. Само собой разумеется, что подданные Императора и сам он были членами Церкви, потому что в действительности и сама Империя была Церковью.

Православные народы всегда жили при монархии — языческой, христианской, мусульманской или еретической. Было время, когда и Запад был православным и придерживался добрых «политических христологии и богословия». Удаляясь от правой веры, Запад увидел развитие тех политических форм, о которых говорил свят. Григорий. В то время как Европа была разделена на несколько королевств, папство имело притязание заменить собою Римскую Империю, от которой оно отделилось. В дальнейшем религиозное единство латинского мiра было нарушено, как об этом свидетельствуют сочинения Майстера Экхарта, Николая Кузанского и Данте. С протестантской реформой XVI века, политическое и религиозное единство Запада окончательно распалось. Индивидуализму и релятивизму, распространённым протестантством, соответствовало пришествие толпы правителей, каждый из которых имел своё вероисповедание.

Царство и понятие нисходящей свыше власти — в том числе политического могущества, «ниспосылаемого» Богом царю для блага народа — окончательно исчезло на Западе с «республиканством» французской революции. С 1789 года символически начинается полная и радикальная секуляризация западного Mipa, где «демократия», сопровождаемая своим неизбежным идеологическим следствием — атеизмом — становится политическим идеалом. С этих пор Бог навсегда исключается из Mipa людей и, никем не оплакиваемый, медленно ‘умирает’ посреди научного безумия XIX века, как об этом писал Ницше.

С этого времени вселенная начинает «принадлежать» человеку, и, согласно словам Огюста Конта, сам человек становится собственным «богом», а человечество — его религией.

II
Исторически слово «секуляризация» означает культурное предприятие Запада по «освобождению» человечества от сверхъестественного и трансцендентного. Тварь становится «хозяином» творения, ответственным за этот Mip, своё единственное отечество. Отныне его вечный город — от Mipa сего, он не тот, о котором говорит Апостол Павел: «город, имеющий основание, которого художник и строитель — Бог» (Евр. 11, 10). И все мысли и дела людей имеют теперь лишь одну цель — счастье этой привременной жизни, счастье, которое устроит сам человек. В этом и заключается цель государства по Жан-Жаку Руссо. Индивидуумы, желая обеспечить себе взаимную поддержку, заключили «общественный договор», предоставляющий постоянные выгоды подписавшим его. Таким образом, получается, что государство и все его институции (включая религию) существуют лишь для того, чтобы наделить наибольшим счастьем возможно большее число людей. В противоположность христианскому обществу и государству, смысл существования которого заключается в ограничении зла и создании предпосылок для вечного спасения своих граждан, секулярное государство печётся лишь об их земном счастье.

Как утверждает Макиавелли, государство существует для человека, и поэтому для государства хороши все средства, ведущие к цели — осуществлению смысла его существования («цель оправдывает средства!»).

Исповедывание «веры» в секулярное государство сформулировано в Декларации прав человека, этом страшном документе французской революции. Никакая иная современная политическая декларация не отторгла настолько западную цивилизацию от её традиционного сверхъестественного Мiросозерцания, как это сделала Декларация прав человека. Русский философ Алексей Хомяков видел в Декларации полный отказ Запада от всего, что было в нём доброго и святого. Он говорил, что невозможно ожидать спасения Запада до тех пор, пока его судьба находится в руках честолюбивых социальных реформаторов, идеологов-атеистов и мечтательных утопистов. В то же самое время западные философы провозглашали рождение нового человека.

Девиз будущего Города Человека был также заимствован у Французской революции: «свобода, равенство и братство». Впрочем, свобода, которую воспевают все революционеры, не освобождает человека от страстей. Французский философ-материалист Гельвеций, выражая новые идеи, утверждал, что хорошо направленные страсти являются движущей силой человеческого поведения. При этом «плохие» страсти есть лишь наша «теневая сторона». А Байрон утверждал, что страсти — это наш источник энергии, отваги, силы воображения. Он считал, что страсти побуждают нас стремиться к совершенству. Согласно новому образу мышления, свобода намечает одновременно и возможность роста личности, и необходимые для этого юридические и социальные условия. Закон же существует лишь для того, чтобы устранять всё, что становится препятствием на пути к намеченной земной цели человека.

Единственное ограничение этой свободы состоит в том, чтобы не стеснять свободы других. Свобода мыслится как всеобщая, без классовых привилегий, без различия пола, расы или религии. При этом каждый должен иметь возможность сам ковать свою судьбу, что исключает всякие правила поведения, моральный абсолют или любой, внушённый извне идеал и всё, что может давать преимущества одному человеку в ущерб другому. Как мы уже сказали, секулярное государство провозглашает своей единственной целью обеспечение всех равными правами, поскольку принцип жизни видится в amor sui: любви к самому себе. Иначе говоря, христианская доктрина относительно «Бога, плоти и дьявола» устраняется и замещается «высшим сознанием» секуляризованного Mipa.

В расцерковлённом Mipe человека постигает «судьба» Бога: жизнь духа исчезает из истории и культуры. Изгнание Бога сводит человечество к тому, что профессор Эрих Волгин назвал «братством равноправных автоматов». Всем свободу и равенство! Причём, оба эти понятия тесно связаны между собой, т.к. только «равные свободны». И, согласно новому определению, свобода и равенство предполагают единство всех и всеобщее братство. Люди — братья не потому, что имеют одних Отца и Мать — Бога и Церковь, но потому, что живут на одной земле, подчиняются одним и тем же естественным законам и следуют одной и той же судьбе.

Когда нецерковный человек говорит о «духовном возрождении», он думает, прежде всего, о формировании приспособленного индивидуума, культурного и довольного жизнью. Чтобы достичь этой цели, общество формирует законодателей и специалистов, своих жрецов и своих пророков. А эти создают условия, при которых мужчины и женщины имеют доступ к «жизни, свободе и возможности счастья». Это предполагает «воспитание» — вдалбливание в голову безбожных знаний, которые подготавливают человека к жизни в этом мiре. Безбожное, профанирующее общественное образование исходит из принципа, что у человека нет души и что его воспитание должно, прежде всего, привить ему умение приспосабливаться к превратностям этого материального Mipa.

Принято считать, что успех подобной программы любого секуляризованного начинания обеспечивается Прогрессом, который заменил собою Промысл Божий. Профессор Тювезон называет такой оптимизм магической верой, связанной с секулярной утопической мечтой. «Утопия — подмена Царства Небесного, а Прогресс — комбинация человеческого разума с космическим замыслом, якобы дающая человеку доступ к «вечному блаженству». На этом пути случаются, конечно, промедления, разочарования и страдания, но всё это лишь необходимые очищения и приготовления, ведущие к будущему «золотому веку».

Говоря очень просто, мы живём в мiре, враждебном христианскому Домостроительству. Секулярное демократическое государство, это орудие Прогресса, не есть политическая структура, приятная Христу и Его Церкви. Что до демократии, то она не была бы возможна без секуляризации, и это — не без иронии: ведь если верить марксистам, то когда-нибудь Прогресс упразднит демократию и всякую форму государственного правления. В обозначенной марксистами ситуации моральной ответственности и полной свободы отпадает нужда в политических институциях. Таким образом, им не останется места в «раю трудящихся».

III
Историческая эволюция западной политической системы от монархии к демократии есть также процесс секуляризации. По мере того, как на выборах власть переходила от правящих к подчинённым, Бог и христианские ценности оказывали всё меньшее влияние на образ жизни и мысли западных людей. Власть больше не воспринимается как ниспосылаемая Богом Своему помазаннику для благодатного руководства народом, и вполне очевидно, что государство более не имеет образа Христа.

Современная политическая ситуация противоположна той, которая преобладала при христианских императорах — или даже при любой монархии. Святой Константин основал христианскую Римскую, societas Christiana, в которой две власти: царская и церковная (imperium и sacerdotium), правили народом, составляя единое политическое целое. В этом заключается символика двуглавого византийского орла, эмблема, принятая и русскими царями, когда Москва, этот «третий Рим», стала наследницей Константинополя, — «второго Рима», захваченного турками в 1453 году.

Христианский Рим, русский и византийский был построен по образу Богочеловека Христа. Отношение между Империей и Церковью после их соединения было сравнимо с соотношением между человеческой и божественной природами Христа, согласно определению Вселенского Собора в Халкидоне (451 г.). Они соединялись, не теряя при этом своей индивидуальности, при этом учитывалось, что однажды Император умрёт, а Церковь пребудет вечно. Это была симфония правления Императора и священства, как об этом писал в 6-й новелле император Юстиниан. Они сотрудничали, управляя Империей без того, чтобы Император вмешивался в доктрину, а священство в политические решения.

Христиане Римской Империи верили, что их Империя, основанная на религии, обращённой ко всем людям, должна объединить всю землю. Имперские стремления тех времён были связаны с истиной христианской веры, потеря которой сделала все права Империи недействительными.

Римские папы, к примеру, в средние века лишали «греческих императоров» титула «римский» и отрицали их право на власть, исходя из того, что, по их мнению, греки не имели истинной веры. Так же и православные отказывали «латинянам» или «франкам», как они тогда называли западных людей, в праве принимать какое-либо участие в римском правительстве в связи с тем, что «латиняне» утратили веру во Христа. Поскольку смысл существования Империи заключался в вечном спасении её подданных, то без правой веры никто не мог претендовать на власть в ней.

Христианский Император был монархом, которому в Mipe не было подобных. Он был vicarius Christi: наместник Христов. Его коронация была таинством, поскольку он помазывался на царство подобно Саулу, Давиду и Соломону с тем, чтобы защищать Божий народ и править им. Он венчался со своей Супругой-Империей и становился её «мессией» и спасителем. Империя была его телом, его «вторым мистическим телом», по выражению профессора Канторовича. Отметим при этом, что глава христианской Римской Империи должен был быть мужчиной, как Иисус из Назарета. Женщина не могла царствовать от своего имени и, насколько мне известно, этого не случилось до Петра Великого. Мы скоро увидим, что сделало возможным такую ломку традиции.

Император был также больше, чем мiрянин. Его одежды походили на облачения епископа. Русские государи получили свои царские регалии от византийского императора Константина Мономаха в Х веке. Церемония священного коронования царей имела литургический характер. Патриарх помазывал государя святым мvром, и это знаменовало священный и мессианский характер его служения, как правителя Народа Божия, Царь олицетворял мiрское «царственное священство», о котором говорят Апостолы. Его положение Божия «слуги» давало ему привилегию во время Божественной Литургии входить в алтарь через царские врата и, подобно епископу и священникам, своими руками принимать Святое Причастие. Этим совершенно явно подчёркивалось, что его авторитет не был лишь политическим, но и духовным. От царя ожидалось, что он будет свят, что-бы вести к святости свой народ.

В качестве «отца своего народа» царь должен был делать больше, чем вершить правосудие, вести войны и противиться злу. Он должен был помогать вдовам и сиротам, одевать и питать бедных и защищать Православие.

Иначе говоря, приносимая им при коронации клятва обязывала его к человеколюбию, подобному Божественному Промыслу. С другой стороны, народ был должен ему повиноваться, как сын повинуется своему отцу. Никакой православный человек не требовал своих «прав», он покорно исполнял свой долг перед Богом, Царём и народом. От своего же правителя народ ожидал хранения их общей веры, а не «жизни, свободы и собственности», о которых говорит Джон Локк.

Западные историки и философы не поняли православного Mipa. Они всегда приписывают странные, а иногда и просто циничные побудительные причины словам и действиям православных правителей. Они, например, объясняют чисто политическими побуждениями «Поучение» и «Молитву» Владимира Мономаха, которые на самом деле отмечены его глубокой религиозностью, как и его благочестивое письмо Олегу, сыну Святослава. В приказе великого князя Василия заключить в тюрьму предавших Православие участников Флорентийского Собора, они видят лишь фанатизм и слепой страх. Только жаждой власти они способны объяснить Астраханский и Казанский походы Иоанна Грозного, предпринятые им против мусульман. Прекрасный гимн, сложенный Феодором Иоанновичем Пресвятой Богородице, они считают лишь суеверным, если даже не лицемерным. Наконец, Крымскую войну западные историки расценивают, как поражение русского империализма, не допуская при этом, что царь Николай I желал исполнить свою священную миссию.

Вероятно, эпоха Петра Великого дала Западу основание судить о русской монархии с тем же маккиавеллистическим скептицизмом, с каким он привык судить о своих правителях. Можно безошибочно утверждать, что именно с Петра I начинается долгий период духовного упадка русских правителей. Он начал процесс «озападнивания», т.е. расцерковления, что и привело, в конечном счете, к ужасающему атеизму и большевицкой революции. Для того чтобы дать России новую ориентацию, Пётр I должен был изменить саму природу монархии. Как говорит профессор Чернявский, Пётр I извратил монархическое «богословие». Царь более не отражал собою человеческую природу Христа, но стал бесполым правителем; и, подобно тому, как на Западе, после протестантской реформы, женщина могла восседать на троне, в XVIII веке Россия была под властью двух Екатерин, Анны и Елисаветы, и это несмотря на сопротивление Церкви. Хорошо ли, плохо ли они царствовали, не в том вопрос. Христианское общество уже не было прежним, как о том свидетельствует начавшийся разлад между разными сословиями.

Императоры и императрицы становились всё менее и менее отеческими, а Россия всё менее походила на единую семью. Вместо духовной, власть становилась юридической, управление оказывалось в руках французов и немцев или же русских, потерявших свою веру. Аристократия веры и любви превратилась в аристократию хитрости и силы. Франк-масоны, библейские общества и теософы захватили Святую Русь, её духовные академии и семинарии изрыгали рационализм и скептицизм, пришедшие с Запада, народ был недоволен и в растерянности.

IV
Православная Церковь всегда жила при монархии с тех пор, как Господь основал её вот уже почти две тысячи лет тому назад. Сначала это была Римская языческая монархия, а затем — священная. Некоторые утверждают, что поскольку Церковь пребывает в Mipe, будучи сама «не от Mipa сего», то ей безразличны политические структуры и она не должна иметь никакой с ними связи. Попробуем ответить на это. Для начала подчеркнём, что для Православия важно жить при правительстве, которое не враждебно ему и, более того — которое благоприятствует его физическому и духовному росту. Mip принадлежит Православию, как принадлежит он Богу, поэтому Православие должно соединиться с Mipом, чтобы освятить его и освободить от власти дьявола. Ведь если Господь заповедал обратить «все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа» (Мф. 28,19), то мы должны допустить, что и правительства всех этих наций призваны также стать христианскими. Поэтому слова «не от Mipa сего» не следует слишком упрощённо применять ни к Церкви, пребывающей среди Mipa, ни к народам, обращённым в христианство. Мне трудно вообразить православную демократию, особенно современную демократию — с её плюрализмом, индивидуализмом и секулярностью. Ни одна из демократий не способна на обращение к Богу молитвенного прошения: «да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли». Бог — Господь и неба, и земли. И, если небо и земля принадлежат Богу, то землёю должен управлять помазанник Божий, а православному народу нужен православный правитель.

Поэтому мы можем утверждать, что ни один православный, достойный этого звания, не может не испытывать неудобства в обществе, которое не творит волю Божию. Каким образом можем мы, к примеру, примириться с обществом, в котором личная выгода есть первейшая побудительная причина любого действия и где неясность, ересь и скептицизм воспринимаются, как нечто положительное и творческое? Каким образом можем мы участвовать в правительстве, высшим авторитетом которого является смертный человек, в правительстве, которое подчас произвольно действует как антихристианское? Невозможно представить себе такую демократию, при которой весь народ смиренно подчинялся бы епископу. И ещё хуже: нет ни одного секуляризованного общества, где в качестве культурного факта Христос был бы признан как Бог. Кстати, если даже предположить, что и в самом деле государство может походить на Христа, и если оно совершенно секулярно, то и Христос там будет мыслиться лишь как человек.

В любом случае, современный Mip не допускает «священных демократий» и президент не получает «помазания радости». Поэтому похоже, что православные теперь вынуждены жить в обществе, которое им чуждо и враждебно. Конечно же, мы обязаны уважать главу государства, подчиняться справедливым законам и никому не причинять зла. И, тем не менее, мы не можем себе позволить полностью слиться с секулярным обществом. Подобно первым христианам, которых обвиняли в антисоциальности, так как они не хотели участвовать в языческой жизни Римской Империи, мы тоже должны быть готовы к подобным упрёкам.

К тому же, нам нужно понять, что у нас нет больше царя, который бы нас защитил. Нас ожидает ещё большая опасность, когда с приходом Антихриста, этим продуктом секулярного общества, он парадоксально образует секулярную монархию, экуменическое или всемiрное царство.

Но мы твердо знаем, что под конец Антихрист будет низвергнут Христом Царствию Которого не будет конца.

http://monarhist.info/node/342