(К  пятнадцатилетию  мученической кончины)

«Надо не плакать, а мстить

Мстить зa погибших в ночи».

Мы на днях вспоминали и молились об упокоении души нашего замученного и убитого Импера­тора.  Много  стало   нынче   обвинителей,   надевших пурпурные тоги «во имя России», много стало упрекающих нас в гибели нашего Государя. Но разве не чувствуется что то глубоко мистическое жуткое и проникновенное в том, что в страшных и странных судьбах России пал искупительной за нее жертвой, сам Император. Paзве виноват он в своей вине отречения, что слепые к темные силы жизни придавили его, раздавили и погребли под ты­сячелетней русской историей.

Кто видел его: носителя идеи величайшей Империи мощного и недоступного для смертных самодержца, то знает, как часто лицо его покрывала чуть заметная тень глубокой безысходной уста­лости,  знает   как  сильно давила его   непосильная ноша, как светились синей печалью его непереда­ваемые глаза.

 

Быть на острой вершили могущества, быть открытым для всех , быть всегда в холодном блеске величия, не иметь над собой никакого высшего ав­торитета, кромe таинственной и неразгаданной воли Господней — и чувствовать по живому, по смертному, по человечески чувствовать невыносимый гнет ответственности, тяжесть истерической задача, вокруг — расчетливую интригу и главное — посто­янное, опустошающее душу одиночество.

Если мы даже в малом национальном деле все­гда чувствуем это свое полное одиночество, если мы всегда принуждены работать в характерной для нас атмосфере общего безразличия, иронии, критики и центробежных течений, то каково было это ощущение y русского Императора, призванного Божьим   Промыслом  управлять  в той же атмосфере безразличия, недоверия, критики и непереносимой подлости. Каково было ему, не монарху, а человеку  чувствовать леденящий гнет одиночества.

Оскорбленный своим    народом      Император пошел на мучительный конец. Во имя России, её спасения, её искупления. «0 Петре выдайте, что жизнь ему не дорога, жила бы Poccия»… Даже Каледин своим героическим концом разбудил отзывчи­вый и чуткий Дон. Император  хотел разбудить Россию,  вернуть ей сердце и разум, Император верил в свою Россию…

Неопределенны сроки для деяний большого исторического масштаба. Мы тоже твёрдо верим,  что эта мука Венценосного человека, страдания мальчика-Цесаревича  и Светлых Девушек не забудутся нами, не забудутся Россией. С ним ушла её слава и честь. Кто свободен от обаяния царского величия,  от мистицизма  высочайшей власти,  пусть признает только это жуткое совпадение, что в сиянии его  короны не его имя горело алмазами на всю вселенную,  а имя нашего Отечества.

Но для нас, солдат, по самой природе нашего призвания  признающих  единый   авторитет,   всегда монархичных «ex form аe,   ex necessitate  formae» для  нас   ясно  и  другое. С  потерей  высшей власти и авторитета,  мы потеряли  единство, единоустремленность, чувство братства оружия, принятого нами  для защиты Родины первым слугой которой и нашим вождем был сам  Император.

На мученической крови наших раненых, наших убитых и Первого среди них — нашего Императора,  должна возсиять Вера и наша Правда. |

Без плача, сентиментальных вздохов и поздних   очарований, без  ханжества и притворного самобичевания, трезво и разумно принимая жизнь,  направим ее против общего врага, будем творить нашу Родину. И мы сделаем это. Мы не будем единым стадом, только ожидающим своего Пастыря. Мы создадим ту обстановку, которая поддержит   и укрепит   его   власть. Именем  родины заклянем себя, наложим заклятие и на того, кто станет над нами. Слово и дело Государевы пусть призовут нас к суду,  к внутренней пытке во имя Родины, к  пытке,  не прекращающейся, пока на истина не восторжествует, пока мы не отомстим.

Будем помнить,  что  мы обязаны мстить,    что близко от нас, приближаются к  нам убийцы нашего народа, нашей Poccии, нашего Императора. Пришел скоро преходящий час их торжества.

Наши верные друзья, самые близкие нам по духу народы, протянули руку убийцам России и поддержали наших врагов в критическую для них, быть может, последнюю для них минуту их существования у власти над нашей родиной.

Мир дешевой ценой продает свою совесть.

Но наша совесть нерушимо хранится, в наших бедных  храмах , где покоятся сотни знамён  нашей Российской Армии, в нашей непримиримой организации крепко спаявшей тех, кто не сложил со времён Кубани и Крыма своего оружия, кто готов к справедливой и страшной мести.  Мы не пойдём к ним на поклон  никогда.  Нам  не надо широко вещательных программ — мы во имя единства первой основной цели легко  жертвуем личными  симпатиями и вкусами,
мы с заклятием в душе просто помним о Pоccии, помним заклинающие печалью страшно одинокие глаза Государя, зовущие нас к его слову и делу. Нам  обывательских слов  больше не надо, нужны ДЕЛА, нужны люди способные их делать, нужен  отбор этих людей. Пусть по принципу мaлых дел, но с каждым из них мы приближаемся к  освобождению от  страшной клятвы.

Во  имя  Отечества, первые из националистов  Европы, поднявших  за последние годы свои движения, мы не опустим наше Белое знамя.

 

1933 год