Димитрий Саввин: Демократия: от рассвета до заката

Споры о демократии (и особенно о национальной демократии) в последнее время стали случаться все чаще. Что неудивительно. Несмотря на заявления кремлевских махинаторов насчет «мы-сильны-как-никогда», крах существующего политического режима в ближайшей исторической перспективе очевиден более-менее всем. Также очевидно, что единственной серьезной «низовой» силой, идущей из глубин российского социума, сегодня является русский национализм. И именно в ценностных координатах русского национализма, так или иначе, только и возможно русское будущее.

В этой связи, обращение к опыту европейских правых, среди которых наиболее успешными являются как раз умеренные националисты, апеллирующие к идеалам классической демократии, вполне естественно. Популярность идей нацдемов – это почти неизбежный этап в развитии Русского Сопротивления, о чем мне уже доводилось писать (см. «Дойти до триариев»). Однако для того, чтобы за этим этапом русскую нацию не постигла катастрофа, нам необходимо четко представлять себе, откуда есть пошла демократия и почему она, в абсолютной своей форме, неизбежно приводит к коллапсу.

Дитя ревностного протестантизма

Как известно, самым термином «демократия» – «власть народа», если понимать под эллинским демосом народ, мы обязаны древним грекам. Обыкновенно апологеты демократических идеалов именно от Афин, со всеми их стоиками и эпикурейцами, платониками и неоплатониками, и предпочитают вести свою генеалогию.

Однако, при ближайшем рассмотрении выясняется, что древнегреческая демократия – вещь довольно специфическая. С одной стороны, под «народом» там понималось отнюдь не то же, что сейчас. В «народ»-демос Афин не входили ни рабы (очень существенная, а при некоторых случаях классического рабства – большая часть населения), ни малоимущие слои общества, ни переселенцы. Впоследствии аналогичная ситуация сложилась и в Римской республике. На систему «один человек – один голос», которая ныне считается эталоном демократии, все это было крайне мало похоже.

Но что еще более примечательно, от этого эталона были весьма далеки и европейские (а равно и американские) демократии XIX и первой половины XX века. Там, как правило, существовали достаточно жесткие цензовые ограничения (имущественный ценз и ценз оседлости, права голоса были лишены военнослужащие, все женщины, и т.д. и т.п.). А самое главное, свободными и демократическими странами почитались нередко государства, в конституциях которых никак не была продекларирована идея народовластия. Яркий пример – Великобритания, бывшая идеалом многих российских либералов XIX столетия. Верховным носителем власти там и по сей день остается монарх. Принцип народовластия – демократии, не зафиксирован в британской конституции. Не зафиксирован хотя бы потому, что британцы по сей день не имеют конституции в виде единого «основного закона» (ее заменяет ряд законодательных актов, причем самым первым среди них традиционно считается «Великая Хартия вольностей» 1215 г.).

В действительности, принцип «народовластия» отнюдь не является важнейшим и определяющим в идентификации той политической системы, которую ныне зовут демократией. Исторический европейский идеал демократии и правового общества на самом деле не имеет прямой связи с государственными и гражданскими традициями древних Греции и Рима (в отличие, кстати, от Русского Самодержавия). Источник вдохновения здесь лежит совсем в иной плоскости – богословской и религиозной. И является непосредственным следствием религиозных исканий европейского общества периода позднего средневековья, в конечном итоге приобретших форму протестантизма.

Фундаментальная идея протестантского мировоззрения – общая для всех его ветвей и течений (за исключением разве тех сект, которые утратили уже всякое сходство с христианами – адвентистов, иеговистов, мормонов и т.д.) – состоит в устроении церковно-общественной жизни по образу «библейского Христианства». Именно Библия, Священное Писание становилась как руководством к действию, так и источником всякого права.

Подобный подход, по ряду причин, анализ которых в данном случае уместно опустить, привел к явному богословскому крену протестантского сознания в сторону Ветхого Завета. По сути дела, протестантское общество стало выстраивать свою жизнь по образцу ветхозаветных иудеев. Вследствие этого, в сознании утверждается фундаментальная правовая идея: существует Богом данный закон, отраженный в Библии. Библейские нормы следует воплощать и в социально-политической жизни максимально буквально. Перед этим высшим законом – Священным Писанием, все равны, и нет ничего выше его.

Именно отсюда в европейской традиции и берет свое начало фундаментальный для всякой современной демократии принцип верховенства закона и равенства перед ним всех граждан.

Тут, впрочем, нужно учитывать один существенный нюанс. Идея верховенства божественного, евангельского закона появилась в европейском пространстве, разумеется, задолго до возникновения протестантизма – а именно, с начала проповеди Христианства. Однако традиционное (православное) осознание верховенства Евангелия было несколько иным. Священное Писание понималось в свете святоотеческих, церковных толкований. Именно церковное толкование Писания и Предания могло иметь (и имело) непосредственные гражданско-правовые последствия, влияло на законы, неписанные нормы, и т.д. и т.п. Протестантизм отбросил Предание, а право толковать Священное Писание предоставил каждому верующему. Таким образом, изменяется самое понимание никогда в христианской Европе не оспаривавшегося принципа верховенства евангельского закона. Если до протестантской церковной революции таковым верховным законом почиталось официальное мнение (толкование) Церкви, то теперь – непосредственно библейский текст.

Это логичным образом привело протестантские общества к идее высшего писанного государственного закона (построенного, само собой, на библейских принципах) – закона, который над всеми и которому подчиняется каждый гражданин. В сущности, это было ничем иным, как попыткой воспроизвести ветхозаветный социум, для которого основой права был данный Богом – через пророков – Закон. И этому Закону были подвластны все, от простолюдина до Царя.

Весьма показательно, что становление и развитие в Европе Нового времени демократических (республиканских) идей идет рука об руку с протестантизмом. И очень характерно то, что в некоторых случаях видные и наиболее ревностные деятели протестантского движения оказываются и политическим вождями того течения, которое, более или менее условно, можно назвать демократическим. Например, Оливер Кромвель, чья политическая активность начинается, по большому счету, после его обращения в пуританство. Именно он, в итоге, был одним из главных виновников казни короля Карла I, что имело исключительное символическое значение: король был обезглавлен за неподчинение закону, и таким образом утверждалось верховенство писанного высшего закона над принципом монархической власти. Последующие антимонархические шаги Кромвеля (в частности, он отказался короноваться, хотя в какой-то момент эта перспектива стала более чем реальной) сам он объяснял именно своими религиозными – пуританскими – взглядами. (Упраздненную королевскую власть он называл «Иерихоном», который он «не будет восстанавливать».)

Классическая европейская демократия, появившаяся на заре Нового времени и просуществовавшая в Европе и Северной Америке приблизительно до второй половины XX столетия, была порождением протестантского сознания и идеологически базировалась на протестантском богословии. Фундаментальная идея верховенства закона в сущности есть идея религиозная, и по сути своей прямо противоположная идее «народ – единственный источник власти». Право определялось исходя из библейского учения, а демократия – в значении народовластия – осуществлялась лишь в этих религиозно-правовых рамках.

Кстати, и идея независимой и неподотчетной судебной власти является прямым следствием протестантского библейского фундаментализма. Ее корни легко обнаружить в Пятикнижии Моисея и Книге Судей. Власть над народом осуществляется на основе Закона – и ее отправляют Судьи.

Право имеет, согласно протестантской (в данном случае – и общехристианской) точке зрения божественный источник. Соответственно, люди, которые судят о соблюдении норм права, должны быть максимально изолированы от народного влияния (или влияния отдельных представителей народа).

Данная позиция, если исходить из того, что источником власти (а, стало быть, и права) является народ, абсурдна. Тогда судебная власть должна быть подчинена власти законодательной – как наиболее представительной. Независимость судебной власти становится логичной и оправданной только в том случае, если существует некий иной источник и критерий права, отличный от народного волеизъявления. В случае с классическими (протестантскими) демократиями таковым источником была Библия.

В этой ситуации, чем более независим суд от влияния народа, тем, по этой логике, лучше. И именно поэтому, например, степень независимости Верховного Суда США чрезвычайно высока.

Таким образом, классическая или традиционная европейская (образца Нового времени) демократия, которую именуют своим идеалом нацдемы, отнюдь не является «народовластием». Это несколько иная система, основным принципом которой является верховенство закона, причем не просто Закона, а Закона религиозного – библейского. (К каковому нас отсылает и Декларация независимости США, и даже ряд современных европейских конституций.) По этой-то причине демократия такого рода вполне могла быть реализована и реализовывалась и в рамках монархии (Великобритания), и республики (США). Ибо помимо монаршей воли или воли некоего коллективного субъекта, весьма условно определяемого как «народ», всегда существовал примат христианских ценностей, закрепленный на государственно-правовом уровне в виде основного закона – конституции. И на эти высшие ценности не мог посягать ни монарх, ни вышеназванный «народ».

То есть классическая демократия, если пользоваться терминологией Юлиуса Эвола, содержала в своей концепции власти некое высшее, анагогическое начало.

Вкратце о собственно «народовластии»

Что же касается собственно «народовластия», то есть права людей, проживающих на определенной территории – начиная от околотка и заканчивая целой страной – через своих представителей участвовать в государственном управлении, то оно не имеет никакой прямой связи с вышеописанной классической демократией. Такого рода «народовластие», например, вполне успешно, и неоднократно, реализовывалось в Руси – Руссии – России. Более того, даже в петербургский период русского имперского строительства, когда бюрократизация порой явно «зашкаливала», собственно народовластия в России было в чем-то больше, чем в иных демократиях.

Чтобы господа нацдемы не обвинили нас в предвзятости, мы возьмем цитату из их же журнала «Вопросы национализма». Александр Горянин в своей статье «Своими путями…» цитирует выдающегося деятеля земской реформы А.И. Новосильцева: «Примеры других стран, сравнение наших учреждений с иноземными доказывают, что ни одному современному народу европейского континента не предоставлено такого широкого участия во внутреннем управлении, как русскому: все хозяйственное управление с неограниченным правом самообложения; вся мировая юстиция и некоторые административные обязанности поручены в России местным жителям; все должности внутреннего управления, кроме полицейских, замещаются по выбору местных жителей; все сословия участвуют в совещаниях и решениях по местным делам».

Что же касается Руссии-России начала XVII в., с ее почти регулярными Земскими Соборами, с ее уникальным для тогдашней Европы уровнем гарантий свободы и неприкосновенности личности, то ее и вовсе можно было бы считать эталоном демократии – если бы классическая демократия определялась уровнем личных свобод.

Но, как сказано выше, дело отнюдь не в этом. И даже не в примате христианских ценностей, который равно присущ и историческому Русскому Самодержавию, и классическим демократиям (британской и американской).

Принципиальное отличие Самодержавия от традиционной европейской демократии состоит в наличии высшего института, являющегося гарантом сохранения христианских ценностей как высшего закона и главного социально-политического вектора развития государства. При историческом Русском Самодержавии таковым институтом является Православная Монархия.

Протестантская идеология, позволяющая каждому верующему трактовать Священное Писание самостоятельно, сделала невозможным создание такового института, ибо единого и обязательного для всех понимания Высшего Божественного Закона (которое, у православных и католических народов, дается священноначалием) уже не было. Самодержавие предполагает достаточно четкую схему. Есть Единая, Святая и Апостольская Церковь, которая дает «здравое учение», в соответствие с коим нужно жить. Что граждане, волей-неволей, и пытаются делать. Монарх – Самодержец, выполняет роль арбитра, который следит за реализацией утвержденных Церковью принципов в политической, социальной и экономической сфере. Если он от церковного учения отступает, то может быть обличен священноначалием, что подрывает легитимность его власти.

Относительно того, насколько серьезно с этим обстояли дела, можно судить по судьбе Лжедмитрия I – формально, абсолютно легитимного с точки зрения наследственного права, но утратившего даже право на жизнь постольку, поскольку был признан вероотступником.

Протестантизм, будучи идеологией богословского плюрализма, делает невозможным наличие какого-то общенационального церковного института, который бы давал «здравое учение». За его отсутствием, становится невозможным формирование органа, который бы это «здравое учение» реализовывал бы политически – то есть сохранял примат христианских ценностей.

Максимальная независимость судебной власти была попыткой нейтрализовать этот порок – но, увы, попыткой неудачной. Что предопределило упадок демократии, о котором пойдет речь ниже.

Справедливости ради, нужно отметить, что в мире существует политическая система, которая фактически является классической демократией, сумевшей обойти эту проблему и создать сравнительно эффективный институт для сохранения примата религиозных ценностей. Эта система – Исламская республика Иран, где демократические органы власти контролируются высшим советом исламских богословов. Государственность, созданная Хомейни, оказалась вполне жизнеспособной, и действительно, для мусульманского Ирана, еще и вполне демократичной. Но данный пример – слишком специфический, и едва ли его можно рассматривать в качестве образца для христианских народов, в религиозных традициях которых нет предпосылок для формирования подобного рода духовно-политических институтов.

Социализм как дехристианизация демократии

Деградация классической демократии начинается в тот момент, когда примат христианских (протестантских) ценностей подменяется приматом «народовластия». Собственно, этот процесс начинается едва ли ни у самой колыбели демократической системы, ибо эффективного института (аналогичного Самодержавию), оберегающего эти ценности, в данном случае нет.

При демократии, сосуществующей с конституционной монархией и при наличии государственной Церкви, этот процесс, как правило, идет несколько медленней (Великобритания). При республике – чуть убыстряется. Но динамика всегда одна и та же.

Если институты, защищающие примат христианских ценностей, в структуре демократического государства как таковые отсутствуют, то органы, воплощающие принцип «народовластия», не только наличествуют, но являются основными составляющими системы управления. Это и создает предпосылки для подмены идеи верховенства Закона, основывающегося на библейских ценностях, принципом «народ – источник власти» (а стало быть, и права, Закона с большой буквы). Анагогическое, высшее начало отсекается.

Дальше, соответственно, встает вопрос о реализации этого принципа. Классическая демократия, в действительности, имела не слишком много общего с народовластием. К выборному процессу (то есть участию в управлении государством) подпускали далеко не всех. Существовала система цензов – имущественного, оседлости, по расовому и половому признаку, которая выделяла из общей массы населения тех, кто, в соответствии с существующими ценностными нормами мог участвовать в делах государственного управления.

Но если источник власти – «народ», то и ценностные нормы, согласно которых люди делятся на достойных и недостойных, тоже должен определять весь народ. Стало быть, всякие цензы – антидемократичны. Ну а далее мы получаем все те пороки и беды демократии, которые были не раз описаны классиками русской монархической мысли, в частности, Л.А. Тихомировым. Суть их сводится к тому, что такого рода демократия является ни чем иным, как последовательной системой отбора во власть худших представителей общества.

Ибо «всеобщность» такой демократии означает занижение общественного потенциала в силу того, что на одного интеллектуала всегда найдется десяток, мягко говоря, «неинтеллектуалов» – но их голоса во «всеобщей и равной» урне будут стоить в десять раз дороже. На одного высоконравственного человека всегда найдется десять менее нравственных (тоже самое). На одного грамотного политолога или экономиста – сто профанов. И т.д. и т.п. Наличие «контрольного пакета» власти у людей менее умных и менее нравственных открывает простор для политических махинаторов и просто подонков.

Именно такая демократия – очень даже демократичная и самая что ни на есть прямая – развалила фронт в 1917 г. и лишила русский народ сначала победы, а потом и своей государственности. Именно такая демократия подорвала силы Белого движения. Наконец, именно она в 1991 г. посадила нам на шею Ельцина.

Практическая реализация идеи «народ – единственный источник власти» в конечном итоге открывает шлюзы самых темных, самых низменных инстинктов человеческого общества. Самым первым наглядным примером этого стала Французская революция 1789-94 гг. «Демократизация» очень скоро вылилась в террор, а местами и в откровенный геноцид (Вандея). Аналогичная ситуация была в России в 1917-1921 гг., а также в Испании в 1936 г. И чем более «всеобщей и прямой» была такая демократия, тем быстрее она разносила в хлам все и вся – начиная от жилищного фонда и заканчивая человеческими черепами.

Иначе, реализация идеи «народ – единственный источник власти» неизбежно приводит к социализму, то есть к идее не верховенства закона, но диктатуры большинства – так называемых «эксплуатируемых классов». И во имя этой идеи нужно наплевать на все права и взять и все поделить – землю, дома, женщин.

Советские конституции 1936-го и 1977-го гг. были вроде как очень демократичны – конституции США и близко не угнаться. Однако обе они на практике явились законодательной основой для жутчайшего тоталитарного режима. Почему так происходит – разговор особый. В рамках данной статьи лишь отметим, что сие является феноменом, в истории повторявшимся (увы!) неоднократно.

Конечным итогом социалистического «народовластия» является исчезновение нации и даже вымирание этноса. В СССР русскую нацию официально отменили, заменив ее «новой советской общностью». В современном Евросоюзе из множества различных национальностей пытаются вылепить общечеловеков-европейцев. И лишь спустя десятилетия убийственной для Европы политики национального самоубийства, подрыва традиционных ценностей и размывания титульных этносов неконтролируемой миграцией до «широких масс», наконец, дошло, что вопрос стоит об их, «масс», физическом выживании. И лишь теперь правые партии стали более-менее уверенно карабкаться вверх по парламентским лестницам.

Сейчас в Европе предпринимают определенные шаги, нацеленные на самосохранение. Но нельзя не признать, что сделать все это было нужно как минимум лет двадцать назад. И некоторые страны, очень возможно, слишком поздно спохватились.

Подобная «заторможенность» – естественное следствие социалистической системы «народовластия», то есть демократии в ее абсолютной форме. Если бы европейские страны (а также США и Канада) сохраняли свои классические государственные формы, то этого бы, несомненно, не произошло.

Абсолютная, идеальная демократия – это абсолютное разложение и скорая гибель.

О национал-демократии и национал-монархизме: задачи текущего момента

И, однако же, тактический союз русских национал-монархистов и национал-демократов – единственный политически разумный и элементарно возможный, с нравственной точки зрения, вариант для обеих сторон. По двум причинам.

Во-первых, нас объединяет общий враг – ельцинско-путинская необольшевицкая система, осуществляющая геноцид русского народа. И мы равно непримиримы к нему. В этой ситуации, отказ от союза – глупость и подлость.

Во-вторых, нацдемы подчеркивают, что они не просто демократы, но именно национал-демократы. То есть, помимо идеи «народовластия», которая ведет в социалистический омут, утверждается некий ценностный примат – а именно, идея русского национализма. Что делает национал-демократию несколько более близкой к классическим протестантским демократиям Европы и, соответственно (в случае реализации на практике), более устойчивой.

Вполне вероятно, что именно политический режим нацдемов станет мостом к будущему Русскому Самодержавию. И, в любом случае, это будет режим переходный, транзитный. Причины этого указаны выше. Демократия не предполагает наличия специального института, который будет блюсти некий ценностный примат (в данном случае, русский национализм) от растворения его в болоте мнимого социалистического «народовластия». Поэтому русская национал-демократия, как только она станет фактом, дальше может двигаться лишь в трех направлениях. Либо к либеральной и далее леволиберальной демократии (социализму; «на колу висело мочало…»), либо к военной диктатуре, либо – к Русской Национальной Монархии. Первое неприемлемо категорически. Второе, в любом случае, возможно лишь как временный вариант. Единственным путем, который может дать полноту духовных и материальных благ, величие и славу нашему великому народу, является Самодержавие.

Переход от национал-демократии к национал-монархизму возможен в рамках различных сценариев. Он может совершиться как непосредственно, так и иначе – например, благодаря жесткому национально-клерикальному президентскому режиму (некий православный голлизм). Но это – тема для отдельного разговора, к тому же и не слишком актуального на сегодняшний день. Национал-демократия – это тот автобус, который везет нас к будущей Русской Империи – везет не всю дорогу, но определенную ее часть. И пренебрегать им потому, что отдельным квасно-капустным черноформенным клоунам не нравится выражение лица водителя, просто глупо.

А естественный закат демократии в итоге все расставит на свои места.

Дмитрий Саввин