Эдгар Юлиус Юнг и "господство неполноценных" : Алтайский отдел Союза Русского Народа

edgar-jung

Использованы материалы книги О.Ю.Пленкова
«Мифы нации против мифов демократии» (СПб.,1997)

Эдгар Юлиус Юнг (1894-1934. Не путать с оккультистом К.Г.Юнгом!) – один из интереснейших немецких консервативных мыслителей периода Веймарской республики, который, будучи вразрез с эпохой убежденным христианином, кальвинистом, создал фундаментальную антирасистскую ересь в национал-социалистическом движении – и в «Ночь длинных ножей» отдал за свои убеждения жизнь.
Написанная Юнгом для правительства речь в Марбургском университете 17 июня 1934 года произвела форменный скандал на всю страну. «Правительство, — писал Юнг, — хорошо осведомлено о том, что за немецкой революцией скрывается эгоизм, бесхарактерность, ложь, нечестность». Он заявлял об анонимной слежке и унификации прессы, подавлении критики, засилье бюрократов. Это был открытый вызов нацизму, который был понят очень хорошо. Ночью 30 июня 1934 года, когда Гитлер расправлялся с неугодными ему людьми, Юнг был убит эсэсовцами.

Кем был этот человек, проявивший беспримерное по тем временам гражданское мужество?
…Во время Первой мировой он был фронтовиком, боевым летчиком, в 1919 г. принял участие в подавлении Баварской советской республики. После возвращения с войны молодой интеллектуал, ставший студентом-юристом, заинтересовался теорией корпоративного государства Отмара Шпанна, а в Швейцарии, куда он попал по студенческому обмену, слушал лекции разработчика теории элит Вильфредо Парето. На его мировоззрение оказали заметное влияние пессимизм Шпенглера, утопии Меллера ван ден Брука и политология Гуго фон Хоффмансталя. Уже в первые послевоенные годы он принимал активное участие в работе «Июньского клуба» — консервативного молодежного объединения, в котором блистал как публицист.
По окончании учебы Эдгар работал адвокатом в Мюнхене и отличался довольно радикальными взглядами. В 1923 г. он участвовал в покушении на лидера рейнских сепаратистов, стремившихся вернуть Эльзас-Лотарингию, а затем был выслан из Рура за активную антифранцузскую деятельность. Незадолго до «пивного путча» он несколько раз встречался с Гитлером, пытаясь уговорить его на подавление французского сепаратизма – но у того были иные планы, и «создание прецедента», благодаря которому никому не известная НСДАП немедленно получила резонанс во всем мире, как известно, прошло с блеском.
В отличие от многих националистических идеологов включая Юнгера, Шпенглера и Шмитта, Юнг обладал неплохими организаторскими способностями и вел практическую политику. В 1924 г. он выдвинул свою кандидатуру на выборах в рейхстаг от Немецкой национальной народной партии (НННП, консерваторы), но не прошел, что не охладило его. В период относительной стабилизации он осуществлял связи с немецкой диаспорой и координировал деятельность занимавшихся этим организаций; особый интерес у него вызывала проблема сближения с Австрией. Юнга не удовлетворял номенклатурный характер НННП (особенно после прихода к власти популиста А.Гугенберга), и в 1930-1931 гг. он активно сотрудничал в «Народном консервативном объединении», пытаясь развернуть независимую консервативную инициативу, а после ряда неудач стал поддерживать «национальную оппозицию» (умеренное крыло нацистов) в его борьбе против «системы». В начале 1933 г. Юнг становится секретарем Ф. фон Папена и пишет для него правительственные речи.
В 1927 г. выходит главная книга Юнга – «Господство неполноценных», по стилю и ряду идей идущая в русле консервативного аристократизма той эпохи – Бердяева, Донцова, Ортеги-и-Гассета, Унамуно, отчасти Солоневича. Нет сведений, что Юнг был знаком с русской религиозной мыслью, но многие его высказывания поразительно напоминают наших соотечественников. Поражение в войне и победа Ноябрьской революции были восприняты Юнгом не как «заговор», а как отстранение подлинной элиты от власти и победа посредственностей, абсолютно не способных к государственному и национальному строительству, к торжеству болтливых парламентов и слабых правительств. Но за этим хаосом должна подняться заря Нового средневековья, которое тогда еще виделось в тумане, а не в крови…
«Человеку, который наивно спрашивает о сущности новой исторической эпохи, можно дать один-единственный ответ: во всех своих ценностях и социальных установках она противоположна формам, проникнутым либеральным духом 1789 года… Мы стоим на пороге нового мира. В грядущем тысячелетии от немецкого народа будет зависеть, будет ли он творцом новой европейской империи» — писал Юнг. При желании здесь можно, конечно, усмотреть риторику III Рейха. Но на самом деле либерализм для Юнга должен быть преодолен не тоталитарной тиранией и расизмом, а консервативной волной, которая значила «восстановление элементарных законов и ценностей, без которых человек теряет связь с природой и Богом и не сможет построить истинный порядок. На место равенства вступит внутренняя ценность, на место классового сознания – справедливое социальное устройство в корпоративном обществе, на место механических выборов – органическое воспитание вождя, на место бюрократического принуждения – внутренняя ответственность истинного самоуправления, на место массового безликого счастья – право суверенной личности как части народа».
Европейская история и ее народы зашли в тупик, и им необходим новый путь. Образцовыми эпохами истории Запада и вечным примером для Юнга были античность и Средневековье, особенно Платон (здесь, конечно, он уходил далеко от церковной веры) и Данте с их целостной картиной мира, в которой служение Целому воспринималось как обязательный компонент человеческого бытия. С такой онтологией античность прошла блистательный расцвет, а затем склонилась к упадку; Средневековье же было медленно разрушено секуляризацией и индивидуализмом, и его распад привел к формированию современных национальных государств.
Падению Средневековья, по Юнгу, противодействовали три силы –Реформация, немецкая музыка и романтизм, причем все они – немецкого происхождения, и именно здесь Юнг видел величие и уникальность своей Родины. «Ни одна страна, ни один народ не являются в таком истинном смысле слова европейскими, как немецкий народ. Немецкий народ духовно занимает центральное положение среди европейских народов… Немцы наиболее широки и богаты духовно. Испокон веков ни в одном европейском народе душа не была выражена столь ярко. Только исходя из этого можно понять, почему наиболее яркие проявления духовности – Лютер, немецкая музыка, классика, романтика – в наиболее существенном являются немецкими».
Юнг считал, что только Россия имеет сопоставимую с Германией духовность, однако при этом (здесь с ним трудно не согласиться) ей не хватает стремления к порядку и оформляющей воли – того, что делает Германию средоточием Европы. В этом смысле его рассуждения были здраво-равновесными – ни «русофильскими» в стиле национал-большевиков, ни русофобскими, прогитлеровскими.
Борьба с разложением Европы в Новое время должна идти не на жизнь, а не смерть, ибо от ее исхода «зависит судьба нашей культуры». «Как французская революция перенесла центр тяжести Европы на Запад, так и германская должна вернуть центр Европы в Германию». Особенно жестко Юнг нападал на парламентаризм и политические партии, в которых видел орудие выдвижения людей вверх не по органическому признаку личной годности, политических и деловых качеств, а путем интриг и демагогии. Это – порядок, который не способен решать стоящие перед современным обществом задачи и подлежит слому и замене.
«Неизменной чертой человеческой души является метафизическое беспокойство, — писал мыслитель, стремясь понять неудовлетворительность «буржуазного» либерального идеала (в этом его позицию разделит Тиллих). – Это наиболее существенная черта всего человеческого, в ней заключается глубокая мудрость, что человек – это подобие Бога, а стремление к Божественному является вечным и свойственным людям». В этом проявляется «инстинкт свободы», которая для Юнга как протестанта была целью, к которой должно стремиться, но достичь которой онтологически невозможно. В либерализме же свобода выступает как естественное право человека, возможность делать что хочешь, в том числе и зло (еще Кальвин справедливо заметил, что столь ничтожную вещь не стоит называть свободой). Спасение от этого зла, по мысли Юнга, может прийти только из Германии, которая в силу своего мышления и культуры считает народ, государство и Церковь не просто суммой индивидуальностей, а общинами, имеющими собственные формы и законы развития. Здесь, однако, он переворачивал традиционные модели национализма, полагая, что если для французов главная ценность – это нация, то для немцев – государство (на нащ взгляд, более резонно обратное) и допуская крайне поверхностный взгляд на государстенность и политику. «Для немцев государство – это олицетворение тяги к совершенству; обожествление государства Гегелем – это полнейшее выражение исторической роли немцев и их духовной предрасположенности. Речь идет не о каком-либо конкретном государстве, а о духовных ценностях общности».
Казалось бы, это банальный этатизм, но все не совсем так: воспев дифирамбы Гегелю и его пруссачеству, Юнг приходит к апологии гражданского общества. Для Юнга немецкая цивилизация может обрести идентичность, только отказавшись от идей Французской революции, которые декларировали свободу, но на практике лишь заменили абсолютизм всесилием бюрократии. Парламентаризм и либерализм в Германии привели к извращению задач государства, при котором оно стало социальным и взяло на себя функции общества. Мышление Юнга в экономике, как это ни парадоксально, было во многом ориентировано на либеральную модель экономики, требующую обратиться к реальным основам жизни, а не к утопиям и иллюзиям. Культ социального государства он считал грубым суеверием, которое должно исчезнуть при здоровом устроении социальной жизни. Государство должно быть государством, а не благотворительным заведением – этим должно заниматься гражданское общество (если, конечно, оно является таковым, а не сборищем лишенных патриотизма и правосознания уголовников).
Формы конкретной экономической жизни задают ее практические задачи. Но ни при каких условиях нельзя допускать тотальной национализации, ибо государственная бюрократия, будь то социалистическая или капиталистическая, одинаково ведут к всесилию политиканов и тирании. Экономическая жизнь в проекте Юнга должна быть отдана обществу, государство же вправе лишь гибко управлять ее стратегическими сферами. Все хозяйственные вопросы должны решаться автономными сословно-профессиональными и общинными группами. Духовная жизнь, воспитание, школы, университеты, искусство в таком случае должны быть полностью изъяты из сферы государства – всем этим должны заниматься автономные корпорации, которые и составляют народ – «в них он реализуется как нация». Церковь также может выполнить свою миссию, только если она будет отделена от государства. В этом смысле фашистская Италия, указывал Юнг, лишь по видимости напоминает идеал корпоративного строя – на самом деле это забюрокраченное государство, в котором остро не хватает самоуправления и децентрализации. Вместо того, чтобы вернуться к средневековым моделям соотношения общества и государства, Муссолини оказался прикован к тяжкому наследию того же якобинства – и это было для Юнга неприемлемым.
Все это говорит о том, что протестантский мыслитель разработал программу внедрения в Германии сословно-корпоративного строя с автономией духовной власти и широким общинным самоуправлением. Это означало возможность преодоления изживших себя балластных форм социально-политической жизни и замену механического количественного отбора качественным, который придаст власти адекватный характер и даст социально-ответственной личности подлинные права и свободы. И хотя средневековая сословность уничтожена и не возродится, но органическая сословно-корпоративная демократия в современных условиях, по мнению Юнга, вполне возможна.
При этом Юнг категорически возражал против любой диктатуры. «Тот, кто полагает, что немецкий народ, немецкая культура, немецкое государство могут быть спасены диктатурой, тот видит только завтрашний, а не послезавтрашний день… Нельзя строить сверху вниз, если хочешь построить большое здание. Такое государство будет неорганичным». Необходимые преобразования могут, по его мнению, проводиться в Германии и демократическими средствами – и здесь он резко отличался от остальных консерваторов и националистов. Но это было особое восприятие демократии, как участия народа в своей судьбе и реализации свойственных ему ценностей, а не просто как формальной процедуры. «Демократия – это то, чего хочет народ, что для народа является решающим… Ни одна конституция не сможет осмелиться оказать ей сопротивление, ни один парламент не сможет встать ей на пути, ни одна партия или группа интересов не сможет навязать свои представления». По Юнгу, это и служит выявлению истинных общественных интересов – в политической борьбе побеждают, по его мнению, подлинные ценности, то, что укоренено, органично, оптимально для судьбы народа, а балласт отбрасывается историей. К сожалению, этот взгляд трудно не признать излишне оптимистичным…
В борьбе с атомизацией общества и за восстановление традиционных социальных связей Юнг выступал и против эмансипации женщин, считая, что среди европейцев «женщина никогда не находилась в подневольном положении», а «современный индивидуалист имеет другие подходы к оценке зависимости». И в этом он был прав, ибо женские голоса на выборах дали слишком большую поддержку Гитлеру…
Изначально Юнг весьма критически относился к НСДАП. Среди версий ненавистного ему либерализма Юнг числил не только «манчестерство», но и марксизм, и нацизм («который является смесью двух предыдущих, что видно не только по истории, но и по его интеллектуальному прошлому. В нацизме либерализм вылился в экстремистскую концепцию государства» — писал он другу в 1930 г.).
После же гитлеровского переворота несовместимость его мечты с реальностью нацизма стала очевидной. Беспорядки и погромы штурмовиков, давление на общественное мнение, дезорганизация всей жизни резко диссонировали с просвещенным христианско-патриотическим идеалом. Конфликт с лидерами нацистов становился очевидным.
Юнг обвинил нацизм в «примитивности», доказывая, что «народ нельзя годами держать на демагогии, шествиях, флагах, национальных песнях». «Между претензиями немецкой революции и действительностью – дистанция огромного размера» – заявил он. Мыслитель резко отрицательно высказывался о расовой доктрине, нордизме, преследованиях евреев, фашизации университетов и увольнениях профессоров по политическим мотивам. Показательно, что Юнг не был ни расистом, ни антисемитом, считая евреев «врожденно коллективистской нацией», в то время как главным злом для Германии он видел именно индивидуализм и эгоизм. Еще в 1932 г. он протестовал против требований изгнания евреев и требовал признать их положительную роль в немецкой истории. Людоедские же идеи нордизма вызывали у него попросту отвращение.
Его личность стала весьма популярна, списки его речей для кабинета министров во множестве копий расходились по взбудораженной Германии. Юнг стал бельмом на глазу у гитлеровцев и сохранил верность своим идеалам до мученического конца.
Вожди режима из утонченного цинизма скрывали его смерть, а вскоре вдова Юнга получила урну с прахом мужа и… почетную пенсию. Дело замечательного консерватора, привлекшего к своим идеям многих людей, кто не был удовлетворен ни веймарской системой, ни тоталитаризмом, было надолго забыто. Так же как и сам пример того, что можно отвергать плоский либерализм, но при этом не быть не коммунистом, ни нацистом, ни расистом.
Легко говорить – это лежит на поверхности – что проект Юнга был обречен в условиях наступления нацизма, а, скажем, в России с ее специфическими условиями хозяйственной жизни ряд его либеральных идей выглядят практически невыполнимыми. А если все же попытаться отвлечься на миг от плоского прагматизма и задаться вопросом: органическая демократия, корпоративное государство, мегаобщина — а так ли уж все это несерьезно? Или это как раз та мечта, которой хватит на века творчества и она достойна того вполне? Если, конечно, России и Европе еще отпущено столько эсхатологического времени…