КАК НАМ СМИРИТЬ ВЕЛИКУЮ ЗАМЯТНЮ!
Но что же не дало сельскому хозяйству вовсе погибнуть? Полный ответ на этот вопрос еще не искали, но одно несомненно, что оно чудом уцелело, и спасла его только приусадебная земля, личные подсобные хозяйства, та, пусть неполная, личная собственность на землю, которая является его неотъемлемым нравственным достоянием.
Около 18 миллионов в довоенные и 16 миллионов в шестидесятые годы крестьянских семей, имевших приусадебную землю, которую они считали в глубине души своей, неотчуждаемой, передаваемой детям, спасли народ от погибели. И с каким бы упорством партийная и государственная деятельность ни пыталась убить эти личные хозяйства, прикрываясь якобы социальными благами, ей это не удавалось. Потому что они есть сама жизнь народа, которую он берег как зеницу ока. В наши дни личные хозяйства, насчитывающие 52 миллиона участков, вместе с садовыми дают 24 процента всей сельскохозяйственной продукции, а по картофелю, мясу и молоку свыше 50 процентов. Тем и держимся ныне, как и держались за все десятилетия смуты и
порухи. А убери мы эти хозяйства — настанет нам конец!
И конец этот может оказаться близким! вместе со сходом с исторически выверенного, истинного пути крестьянства покатилось туда же сельское хозяйство, а за ним и все народное хозяйство. Наше государство в своей истории с трудом дотянуло до 90-х годов XX века только потому, что оно все же не железнодорожный состав и не автопоезд, которые сходят с пути в пропасть в считанные секунды, но сложнейшее нравственно-духовное и материальное образование планетного характера, которое может катиться по наклонной плоскости к своей гибели десятки лет, а то и значительно больший срок. И что в таком огромном образовании является главной укрепой и что в нем следует хранить как зеницу ока?
Уже говорилось о том, что в историческом бытии народа крестьянский и земельный вопросы являются самыми главными, от решения которых зависит жизнь или смерть государства. Разрешил ли эти вопросы наш народ? Из приведенного повествования стало ясно, что в 1906—1916 годах он стоял близко к разрешению этих судьбоносных вопросов. На протяжении же последних 70 лет он не только их не разрешил, но еще более запутал, затемнил, не разъяснил, т. е. сделал неподъемными. Крестьянский строй под накатами внешних и внутренних сил стремительно падал низ, разваливаясь.
Как-то в 60-е годы, в разгар хрущевских потуг исправить сельское хозяйство, на совхозном собрании в селе Топольном спросили столетнего деда Афанасия Осиповича Зиновьева, тоже записанного в 30-м году в «кулаки», сосланного в ссылку в Нарымский край и спасенного оттуда вместе с семьей орденоносным сыном Макаром, о том, верит ли он теперь в подъем крестьянского дела? Дед Афанасий Осипович ответил: «Ничего у вас не получится и дальше все полетит прахом в тартарары. Крестьянствование — это святое дело и его надо справлять Духом Святым, духовными людьми, а не козлищами, как вы здесь сидящие!» Я много раз думал над высказыванием этого старожила, рожденного в послереформенное время Александра II, — и всякий раз находил в нем великую правду, без которой не ожить, не оправиться от недуга ни крестьянину, ни земле.
Крестьянин — это прежде всего крещеный человек, а уж потом мужик, земледелец или земледел, селянин, поселянин. Встарь крестьяне носили разные житейские названия — люди, сироты, серебренники, рядовые, исполовники, изорники, огородники, кочетники (рыбаки), ролейные закупы (поселенные на чужих землях), черносошные (на общинных землях), черные люди, огнищане и другие. Но все они были крёсы, вскрёсы, т. е. люди, способные к воскресению, к оживанию в мирском значении. Никогда ни о ком из них не говорилось, что «не быть ему кресу, не ожить, не оправиться от недуга, не властвовать, не исполнить воли своей». Крестьянство — это прежде особое состояние духа крестьянина, а уж потом его знания, дело, землепашество. Крестьянствовать — это прежде духовное делание, а уж потом земледелие, хлеборобство, животноводство. Потому крестьянствовать значило то же самое, что и крестовать — вступать а крестовое братство и тем оживать в миру. Потому быть крестьянином значило то же самое, что быть крестоносцем — носить не только нательный крест, но и крест мирских бедствий. О том и говорилось: «крестьянину крестовать — грехи мира поднимать!»; «за грехи отвечать — крестьянину не бедовать»; «родился, не крестился, не умер и не живет?»; «жил не крестьянин, умер не родитель»; «жил не сосед, помер — не крестьянин»; «не крестился — лучше бы не родился!». Крестьянин, крестьянство, крестьянствовать — прежде всего состояние духа народа, его духовное единство, его никем и ничем не расторжимый Союз!
Стало быть, крестьянин — это тот, кто постоянно нес тяжкий крест не только бремени кормления народа, но и сохранения его нравственно-духовного здоровья, оберегания святости памяти народной и духовного стремления к достижимой на земле абсолютной правде. Эта правда раскрывалась только духовным подвигом! Тот подвиг — вот что такое жизнь крестьянина, крестьянства, вот что такое крестьянствовать! Тот подвиг проявлялся в незатухавшем горении, радении, нестихавшем творении крестьянской души! Он прорастая в том, кто действительно святил, знал, умел, трудил, преображал, прибавлял! В житии крестьянина всегда лежало, как самое изначальное, святительство земли своей, которая и откликалась на него неисчислимыми дарами. Отсюда проистекал крестьянин как умелец, знаток, художник, труженик. Земля была для него не столько мастерской, сколько Святилищем — Храмом! Вне такого Святилища не было и не будет крестьянина! Крестьянин не помышлял жить на земле, не освящая ее постоянной молитвой. Он не начинал сев хлебов без того же его освящения. Он не выгонял скот на пастбище, не строил дом, не клал в нем печи, не сооружая сарая, колодца, овина, гумна, мельницы, моста без того же их освящения. Он не допускал и рождения новой жизни растений и животных, опекаемых и поддерживаемых им, без того же святого действа. И то, что теперь нередко любого работника, причастного к сельскому хозяйству, называют именем крестьянина, — не может не вызывать горькую обиду за принижение великого значения смысла того имени. В наши дни истовая крестьянская душа догорает только в тех, кто, умирая на холодной печи, оставаясь в своем заброшенном селения, кто, приближаясь к смерти, не оставляет своих родных пепелищ — святой земли, политой потом и кровью, горючими слезами многих поколений, и могил своих дедов и бабушек, отцов и матерей. И кто знает, сколько таких последних крестьянских из могикан лежат на остывших печах, непохороненные годами!
В главных чертах крестьянствование и теперь выступает как нерасторжимая совокупность неравных, но равноценных, процессов, а именно; духовных как проявление всеединого, надмирного приятия мира,- нравственных как проявление любви, долга и дисциплины; художественных как проявление красоты и качества бытия вещей; познавательных как стремление к изучению тех законов, которые правят вещами и их судьбою; телесно-мускульных как творение вещей и одушевлений их бытия; общественных и правовых как обеспечение организации совместной жизни и требование верного распределения правовых полномочий и обязанностей.
Во все эти никем и ничем не расторжимые и не разъединяемые телесно-душевно-духовные
процессы и составляют как а прошлом, так и ныне первооснову крестьянствования. Внутренней, онтологический сущностью его выражения является личность крестьянина, его семья, сообщество семей – род. Все они — соборные личности. Эти неизменные объекты, лежащие в основе крестьянства и крестьянствования, как сложного процесса, есть органически живые единства, те фундаментальные, глубинные ячейки, где прядутся нити, проходящие сквозь души людей и связующие их в соборность. Именно а них возникают первичные неразрывные узлы духовного брачно-семейного и национального единения, а также памяти, общей судьбы множества людей.
Но эти органические, онтологические единства, слагающие крестьянство как целое, окружены как бы другими внешними единствами, столь же необходимыми для первых. Их неразрывная совокупность есть все время живущая, пульсирующая «плазма», в которую погружено сосредоточие крестьянского мира — личность крестьянина, его семья, ее сосемья.
Это сосредоточие крестьянского мира непосредственно окружено нравственно-духовным слоем, истекающим из его онтологии и включающим три подслоя — духовный (взаимоотношение с высшим миром), нравственный (любовь, долг, дисциплина), художественный (улучшение мира, качество и красота вещей). Из него истекает эколого-хоэяйственный слой, который включает также три подслоя — познавательный (знание экологических законов), хозяйственный (умение взаимодействовать с вещами, землей), экономический (бережение вещей, аскетизм, самоограничение, обилие, достаток). Последний общественно-правовый слой обнимает предыдущий, пронизывая его, и состоит тоже из трех подслоев — общественного (совместная жизнь и труд), правового (распределение прав, полномочий и обязанностей) и социального (справедливое распределение продуктов труда, ограждаемое законом). В повседневной жизни эти внешние слои и их подслои выступают как видимые устои и подпоры глубинного сосредоточия крестьянского мира. Глубинное духовное ядро крестьянства — личность крестьянина, его семья, — и его внешние устои и подпоры составляют суть крестьянского строя в живом, а не безжизненном, отвлеченном его понимании.
Как видим, во главе угла всего крестьянского строя лежат трудовая крестьянская личность и ее семья, возникшие на заре человечества и пережившие всю историю и все ее потрясения, показав невиданную стойкость и выживаемость. Они есть то, что вечно и непреложно, как само мироздание, что не подвержено процессу полного разрушения, что хранится всетворящим духом!
Как только хотя бы один из указанных устоев крестьянского строя или хотя бы одна его подпора разрушаются, выводятся из жизни, так начинается тот процесс, который правильно называют раскрестьяниванием. Наша страна давно переживает именно такой кризис! Но полный крах крестьянского строя наступает тогда, когда делается покушение на святая святых— на’жизнь его глубинного духовного ядра— личность крестьянина и его семьи. Тогда наступает гибель народа, государства, Родины, Отечества! Раскроем это явление более подробно. Крестьянствование и крестьянский строй возможны только тогда, когда есть подлинная личность крестьянина как духовного существа. Духовное понимание человека-крестьянина видит в нем самостоятельного носителя веры, любви и совести. Крестьянин — творческий центр, и как таковой нуждается в свободе и заслуживает ее. Он есть самостоятельный субъект права и правосознания, он есть живая основа семьи, Родины, Отечества, нации и государства, источник самой культуры, нравственности, политики, труда и хозяйства. Вот почему безумно гасить этот творческий очаг на земле, ибо обойтись без него невозможно! Давно известна истина, что государство существует до тех пор, пока личность заботится о справедливом и правильном использовании своего имущества и после ее смерти в лице наследника, который должен воспринимать, оберегать и производительно использовать наследие предков, всего прошлого. Непрерывность имущественного владения, связь исследователя с наследником основаны на той идее, что жизнь и деятельность нового поколения есть естественное продолжение жизни и деятельности отошедшего поколения, что отцы продолжают жить в детях. На том и устанавливается имущественное преемство. Если закон имущественного преемства или его наследования не соблюдается в государстве, то оно и его народ оказываются в пропасти разложения, нищеты, голода, бедствий и даже смерти. И именно такую трагедию пережил наш народ и еще переживает!
Но по какому праву нашей стране навязали идею о том, что крестьянин не является духовным существом, а только материальной величиной, не творческим центром, а рабоче-мускульным, не самостоятельным субъектом прав, а зависимым объектом, подлежащим властным и неумолимым распоряжениям. Такой человек уже не есть крестьянин! Ему нужна не вера, а сообразительность, не творческая инициатива, а дисциплина, понукание и палка, не любовь, а классовая вражда, не совесть, а классовое самосознание. И результаты появления такого человека :— подневольного, злого и пошлого раба — очевидны, о них много говорилось выше. Такой озверевший духом человек не может созидать, а только, погружаясь в замятню и следующую за ней смуту, устраивает погром хозяйства и развал государства.
А огромное количество энергии, которое растрачивалось и еще растрачивается для того, чтобы осуществлять хозяйственное и культурное «всепредвидение», «всеучет», «всеруководство»? Разве это не попытка заварить в кипящем котле всенародной муки искусственного человека и столь же искусственную и ненужную жизнь для того, чтобы руководить всеми поступками и делами личности? Такая попытка противоестественна и безнадежна! Разве не бесплодна и попытка растрачивать огромные силы на возвеличение этого опыта в мировом масштабе, на то, чтобы внушить другим народам будто бы именно этот безнадежный способ хозяйствования и есть самый лучший и перспективный? И эта попытка не только бесплодна, но и гибельна!
Человеку дано священное право вкладывать свою жизнь в жизнь земли, в жизнь непосредственно окружающего мира как его живого дополнения, что и должно ограждаться законом, правопорядком и государственностью. Не понимать этого, препятствовать этому — продолжать приравнивать людей к каторжникам или хозяйственным кастратам.
Сделаем же так, чтобы вся земля с ее кедрами, грунтами, почвами, водами, лесами и иными живыми существами (т. е. в широком ее понимании) принадлежала суверенному государству, как Верховному собственнику, утвержденному историческими традициями и конституционным правопорядком. А тот Верховный собственник — суверенное государство -— должен передавать землю по нисходящей линии в сособственность самоуправляемым крестьянским сообществам в лице их полномочных республиканских (автономных), губернских (краевых), уездных (областных), волостных (районных), местных (общинных) земских съездов и сходов крестьянства.. Местный сособственник земли и должен передавать ее в собственность трех видов: наследственную личную, принадлежащую одному домохозяину; наследственную общую, принадлежащую семье, нескольким лицам, не состоящим в родстве, совместно родителям и сыновьям или сестрам; общественную, принадлежащую кооперативу, сообщине, объединению. Приусадебные земельные участки крестьян передаются в наследственную личную или общую собственность. Губернские, уездные, волостные и местные сособственники земли в лице их земских съездов крестьян осуществляют распределение земли по землепользователям и землевладельцам соответственно по Укрепительным Постановлениям, Удостоверительным Постановлениям, Владетельным Постановлениям и Первоначальному Приговору, Республиканский сособственник в лице его эемского съезде крестьян имеет право осуществлять соверховное общее распределение земли и контроль за землепользованием и землевладением, а также решать задачи охраны земли и восстановления ее плодородия и определять стратегию налоговой политики. В законах необходимо определить, что домохозяева, семьи и не состоящие в родстве группы лиц, укрепившие за собою землю в наследственную личную и общую собственность могут выходить из местной сообщины как полноправные, нестесняемые, свободные ее собственники, но не должны покидать эту сообщину как сособственники общественной земли и как члены административного и земского самоуправления крестьян, ибо они должны нести общественные обязанности в соответствии с постановлениями земских съездов крестьян. Земля должна облагаться рентными платежами по установлениям губернских земских съездов крестьян, подтвержденными республиканскими земскими их съездами, как плата за пользование самым драгоценным народным достоянием. Потому кредит на рентные и налоговые платежи наследственным, общим или общественным собственникам обеспечивается исключительно крестьянским земельным банком, а залог земли частным лицам, госорганизациям и учреждениям, а также кооперативам категорически запрещается. Все виды собственности и все уровни сособственности на землю должны иметь равноценные юридические права, но преимущество в этом вопросе должно отдаваться наследственным личным и общим собственникам. Крестьянские хозяйства, основанные на наследственной личной, общей или общественной собственности на землю, должны иметь право добровольно объединяться в крупные формы производств для решения общих сельскохозяйственных и иных задач волости, уезда, губернии, республики на началах кооперативного движения.
Ныне разговор идет о допущенных «ошибках» по отношению к крестьянству в 30-х годах, о личном интересе крестьянина, об аренде земли и арендаторах, о крестьянских хозяйствах и сельскохозяйственной кооперации, т. е. о таких категориях сознания и действия, за которые более полувека крестьяне, и не только они, подвергались жестоким репрессиям.
И глядя на все, что сейчас происходит с крестьянскими, земельными делами и сельским хозяйством, невольно приходишь к выводу: в нас сидит глубоко запрятанная чудовищная болезнь, запрещающая отдавать землю в нравственную ответственность личности крестьянина на правах собственности. Это настоящий социальный и нравственный синдром, который страшнее аналогичного синдрома времен крепостного права. Государственное крепостничество крестьян так жестоко поразило нас, как никогда не бывало в истории. И пока мы не излечимся от этой болезни, не избавимся от этого недуга — не выздороветь нам духовно, нравственно и хозяйственно. Величие П. А. Столыпина как раз и состояло в том, что он видел эту болезнь и смело пытался ее лечить. Великий опыт нашей земледельческой нации говорит о том, что арендованная наследственная земля у государства даст высокие результаты сельского хозяйства; арендованная земля у того же государства на долгосрочной основе — неполные его результаты; арендованная земля у колхозов и совхозов — еще меньшие его результаты; отчужденное «владение» землей на коллективных началах — имеет, как мы видели, гибельные последствия для сельского хозяйства. А вот собственная наследственная земля, переданная личности крестьянина и его семье, даст в сельском деле результаты самые выдающиеся и совершенно недостижимые в других типах землевладения и землепользования. И вот даже таких очевидных шагов в разрешении земельного вопроса мы пока не сделали. А ведь вопрос — самый неотложный, и в наши дни он более непрояснен, чем в достолыпинские времена. Что касается самого важного и еще более судьбоносного вопроса, связанного с земельным, — крестьянского, то он даже не приблизился к разрешению. Похоже, что именно в последнем вопросе государственная и общественная деятельность бродит как в потемках!
Необходимо дать простор свободному развитию не только личности крестьянина и его семьи, но и ее сосемьи, сообществу ее сосемей — роду родов, которые суть соборные личности, строящие соборность народа, его духовный организм. В крестьянстве есть такие вопросы, которые и могут решаться как раз только такими единствами — личностями. И здесь мы переходим в область надличностного и надсемейного крестьянского мира, т. е. в подлинную сообщину. Главной, внутренней, онтологической сообщиной, питающей все другие, является нравственно-духовная сообщина. Именно в ней крестьянский мир переходит в «мир церковного прихода» для творения его духовного единства — высшего братского союза, т. е. туда, где Абсолютная Правда всегда стереглась.
А без той Правды не было и не будет крестьянского мира как такового! И Правда та светилась нездешним светом, обогревалась нездешним теплом из народных вековых Святынь — Храмов. И когда Она вновь засияет тем светом, и когда она вновь загреет тем теплом, тогда и наступит оттепель а крестьянском сердце, тогда и отпустит его жуткая тоска, тогда и придет полнокровное, искони чаемое решение крестьянского вопроса, полное исцеление крестьянства и народа. И восстановление, и создание храмов и монастырей по всем сельским весям и градам, тому будет прочной порукой. Дело тут должно касаться не только малых сельских церквей, но и всенародных святынь и прежде всего — крестьянских, таких, как Храм Христа Спасителя в Москве и храм Александра Невского в Саратове. Пусть возгорятся своими куполами и крестами ныне обезображенные берега великих рек Отечества — Волги, Камы, Оки, Дона, Днепра, Кубани, Северной Двины, Западной Двины, Невы, Волхова, Немана, Иртыша, Енисея, Оби и других. Вот в покой этих храмов и занесем навсегда списки убиенных крестьян за все десятилетия лихолетья насильственного переустройства сельского мира для столь же вечного их упоминания.
Не долог тот день, когда выздоравливающему крестьянству, как и всему народу, нужна будет, как никогда, и красота окружающего мира, и полнота духовного мира. И тот, и другой мир созидаются духовными силами, которые суть святость мышления, святость чувства и святость воли, как и святость всей жизни! Эта святость как чудодейственный нектар невидимыми струйками разливалась в тело народное, в характеры, в поведение и в строй мыслей людей, где бы они ни находились « что бы они ни делали. Откуда изливался этот нектар? Монастырь — вот тот источник, из которого истекал тот нектар! Во всякого соотечественника, входившего в него с благоговением, вселялась надежда на нравственное его возрождение, и не только его, но и земли, по которой он ходил, но и всех тварей, на ней живших. Всякий тот соотечественник, пребывавший в нем, пусть самыми малыми чувством и мыслью, становился центром мирового согласия и умиротворения. И выходя из монастыря, он нес в себе начатки этого центра в грешный мир несогласия и вражды, преобразуя его хотя бы в мыслях. В суете и бессмыслице, которые накатывались на общественный и материальный мир, монастырь выступал как духовный очаг смысла жизни, как пристанище небесного гражданства, без которого не бывает земного гражданства. Недаром же считалось, что монастыри были академией и думой, судом и законом. Неспроста в них обсуждались национальные, гражданские и общественные дела, вершился суд каждому царствованию, общественному и государственному движению. Не от лиха в них хранилась память прошлого и зарождалась надежда на будущее. Не от праздности в монастырях шла самая важная, самая плодотворная творческая работа, без которой вся жизнь культурная замерла бы!
Такого было значение монастырей для народа, государства, Родины, Отечества! Да, скажут, было и на том кончилось! Нет, не только было, но и будет во веки веков! Ибо: они были и будут духовным сердцем народа, святилищем Абсолютной Правды и духовной здравницей всего сущего на земле! А как жить без того сердца, без той Правды, без той здравницы? Невозможно и погибельно! И когда в каждой области поднимется хотя бы одна такая здравница, тогда можно будет сказать, что дело наше пошло на поправу.
И уж более впредь и никогда, законно, нравственно, духовно всей волей, всем чувством, всем сопротивлением и налеганием не допустим: никаких кабальных налогов на крестьян, никаких растратных строек и производств под видом помощи сельскому хозяйству, никаких отводов земель без спроса и разрешения крестьян, никаких затоплений и подтоплений земель, сел и деревень (а те, что затоплены и подтоплены — вернуть к жизни!), никаких сверхмощных, тяжелых и дорогостоящих машин и орудий, губящих плодородие земель и вводящих в нужду крестьян, никаких ядохимикатных производств, убивающих все живое на земле, никаких агропромов и комиссий с замаскированной деятельностью тех же агропромов, никаких ведомств-нахлебников типа известного Минводхоэа, а только — государственная служба землеустройства и землеотвода, — вот и все! Одно дело — строительство элеваторов и зернохранилищ, холодильников и складов для сбережения продуктов сельского хозяйстве, другое — абсурдные, баснословные по стоимости стройки, типа каналов Волга — Чограй, Волга—Дон-2, Волга—Урал и им подобных!
И как бы ни трудно было нам все это начинать, вызволять страну из потрясений и руин, но в том спасение Родины и Отечества.
Прислушаемся к гласу несчастного народа и его крестьянства, к тому, что они давно ропщут и уже вслух говорят. И я вместе с ними тоже давно ропщу и также давно им громко говорю вслед.
Разве не надоело народу, а крестьянству в особенности, не иметь собственных земли, домов и усадеб, машин и орудий, своих неразлучных домашних животных, и столько, сколько он хочет, не быть собственником наработанных продуктов? Разве не постыдно ему стало заглядывать в рот бесчисленным «учителям» и «устроителям» его жизни, т. е. быть не самим собой, свободным, самостоятельным и самодеятельным, а зависимым, подневольным рабом? Разве не столь же постыдно ему жить без племени и рода, без памяти и исторических корней, пешкой в игре безнравственных страстей разнузданного и деспотичного «начальства» в лоне всепоглощающего «коллективизма», где никто ни за что не несет никакой нравственной ответственности? Разве не опостылело ему быть связанным по рукам и ногам, парализованным, засаженным в «загон» без свободы творить свое живое дополнение — частную собственность и окружающий мир? Разве не достало ему быть не в соборности, слагаемой личным духом каждого, а только в переламывающем все живое материальном механизме, питаемом материальной нечистью и бездуховной нечестью? Да, надоело, постыдно, опостылело, достало! И он рвется к материальному освобождению, к нравственному и духовному свету! И пока мы не пойдем навстречу к этим его чаяниям, не будет сдвигов к улучшению на Родине, в Отечестве, в крестьянстве, в сельском хозяйстве.
И если наш народ не способен к сохранению и совершенствованию крестьянского строя, то не жить ему под солнцем! Но если он способен к тому, то будет вечен! Надеюсь, что и село на далеком Алтае, на моей малой родине, также восстанет к жизни тем же творческим духом народа! Быть по сему!
«Наш современник» 1989- 1990 гг.
Отправляя сообщение, Вы разрешаете сбор и обработку персональных данных. Политика конфиденциальности.