Юрий Арсеньев ФРАНЦУЗСКИЙ «НЕОРОЯЛИЗМ»
-I-
Несмотря на то, что последняя эпоха истории нанесла, казалось бы, сокрушающий удар идее монархии, вопрос о монархии далеко ещё не снят с очереди даже в таких классических республиканских странах, как современная Франция, где за последние годы число сторонников «Аксион Франсэз» всё увеличивается в особенности среди молодёжи.
Движение это, преисполненное бурного национального пафоса и по духу своему прогрессивное, учитывающее сложность и разнообразие условий современной государственной жизни, представляет для нас, Русских, большой интерес. Оно показывает, чего ждёт от монархии современный, разочаровавшийся в своей республике француз. Большой материал в этом отношении даёт, книга Шарля Морраса «L’enquete sur la monarchie», где он приводит свидетельства многих выдающихся людей Франции.
Вот, например, свидетельство знаменитого писателя Поля Буржэ, который заявляет, что, по его мнению, «монархия является единственной формой правления, соответствующей новейшим данным науки». «Очень знаменательно»,- говорит он,- «что идеи, которые вызвали в своё время революцию, оказываются теперь противоречащими тем принципам, которые современная наука, на основании данных опыта признала законами политического здоровья. Таков, например, закон непрерывности эволюционных явлений жизни, который, если его приложить к социальным организмам, окажется прямо противоположным идее народного суверенитета, основанной на численном превосходстве. Если источник верховной власти — в сегодняшнем большинстве, то страна не имеет возможности развивать последовательную и длительную деятельность».
«Другой закон развития жизни», — продолжает Буржэ,- «это — закон отбора, то есть установленной наследственности, которому в области социальной ничто так не противоречит, как равенство… Это совпадение монархической доктрины с истинами, ныне признанными наукой, является одним из утешительных фактов переживаемой нами печальной эпохи. Значение этого факта не меньше, чем было в своё время значение созвучия республиканского образа правления с философией Руссо»… Программа монархистов является поэтому, по мнению Поля Буржэ, «самой широкой, самой разумной и самой обоснованной из всех тех программ, которые ныне предлагаются добрым французам».
Вот главные пункты этой программы:
1) Наследственность верховной власти — её сила и постоянство, соответствующие (параллельные) силе и постоянству нации;
2) Уничтожение парламентаризма, несовместимого со свободой и ответственностью монарха;
3) Децентрализация: территориальная, административная, профессиональная, религиозная.
«Монархия»,- говорится в программе,- «будучи явлением постоянным, даёт постоянство всему, что её окружает, так как всей своей силой она обезпечивает действительность своих мероприятий. Поэтому она без риска может быть смелой и, некоторым образом, даже дерзновенной. Республиканская власть, напротив, — власть слабая, по самой своей природе. Это – власть кратковременная и изменчивая, в силу своей коллективности. Пределы, ею устанавливаемые, рамки, ею создаваемые — непрочны и постоянно колеблются. Ей свойственно поддаваться воздействию стихийных безответственных сил. Она всегда заходит дальше, чем того желала. Приходится опасаться её малейших починов, ибо всё с её стороны всегда опасно, всегда подозрительно». Республика не может возвыситься над задачами дня до понимания задач государственной жизни в её целом, на что способна только монархия.
Из вышеуказанных трёх пунктов программы наиболее интересен третий, о
децентрализации, «только король»,- говорится там,- «может одновременно поддерживать
единство страны и давать волю национальным различиям. Он достаточно могуществен, чтобы
защитить единство и спасти эти различия от их собственных злоупотреблений.
Республиканское правительство, напротив, не может децентрализоваться, т.к. оно существует и управляет только при помощи централизации».
Это особенно злободневно для России, где, наличие большого количества различных национальностей с пробудившимися «самостийными» тенденциями, создало бы с падением большевистской диктатуры угрозу распада. Тут спасти единство государства может только монархия.
«Централизация»,- читаем мы дальше в программе,- «является главной причиной упадка республиканского режима. Централизация — это означает (как бы мы то ни называли) возлагать на центральную власть всю ответственность. Но для того, чтобы справиться с этими ответственностями, власть должна поглотить все свободы и требовать для себя весь авторитет».
По словам Морраса, только монархия настоящим образом обезпечивает свободу и права граждан. «Гарантии, даваемые гражданину республиканским государством («Декларация прав человека и гражданина»)», — говорит он,- «абсолютно теоретические; на практике они совершенно исчезают. Монархическая же система, уважая высшие права государства (которых республиканская теория не хочет признавать), даёт гражданину гарантии практические, фактические, которые, хоть и не являются в теории ненарушимыми, однако, на практике нарушаются с трудом. Свобода в республике является правом, но только правом, тогда как в национальной монархии она есть факт определённый, осязаемый». Моррас даёт при этом свою схему, согласно которой государственный порядок состоит из двух элементов: авторитета и свободы, причём в нормальном государстве наверху, в центре, должен господствовать авторитет, а внизу — свобода, согласно формуле: «L” autorie, en haut! Lеs libertes, еn bas!» (тогда как в современной демократической республике это — наоборот).
II
Говоря о современной парламентской республике, Моррас — отмечает в своей статье «Dictateur оu Roi» губительность административной опеки государства над гражданином, когда государство это «анонимно и безлично, всемогуще, но безответственно и безсознательно». Моррас возстаёт против «бюрократического цезаризма», не позволяющего «ни отцу семейства, ни муниципальному советнику, ни какой-либо общественной организации, ни даже простому комитету по устройству какого-либо празднества ничего решить из того, что их ближе всего касается и непосредственно интересует».
«Таким образом, государство, отучая граждан от самодеятельности и самостоятельного устроения своих дел, усыпляет и сводит в них на нет их гражданские функции, превращает гражданина в невежественного и малодушного лентяя, вытравляет в нём общественное чутьё и гражданский дух».
С другой стороны, это же государство, которое во всё вмешивается, «даже в продажу спичек», по мнению Морраса, само неспособно выполнять свои государственные функции. «Министры являются лишь приказчиками и слугами депутатов и сенаторов», говорит Моррас, «и думают только об угождении им для сохранения своих портфелей». Моррас приводит слова де-Вопоэ (из его романа «Les morts qui um parlent«): «избиратель выклянчивает милости у депутата, депутат — у министра, который, в свою очередь, клянчит «голоса» у того же депутата, а тот опять прибегает за голосами к тому же избирателю»… «Те же люди, которые не дают гражданину самостоятельно разрешать знакомые ему вопросы и вести непосредственно его касающиеся дела, дают тому же самому гражданину-избирателю абсолютное право выбора и суждения в недоступных для него «опросах общей политики». Моррас называет это положение вещей «самой поразительной из всех конституционных фикций».
Критика республики у Морраса совпадает с определениями Льва Тихомирова, который указывал на неспособность республики организовать социальные силы нации. При парламентском режиме социальный строй нации вырастает вне государства, которое признаёт себя лишь суммой отдельных граждан, а не суммой свободно сложившихся социальных групп. Поэтому опека над гражданином становится уделом администрации, поэтому «казёнщина» вытесняет гражданство и самоуправление граждан осуществляется не в реальности местных условий, а лишь в тех исполинских рамках, в которых всякое самоуправление становится именно фикцией, — в рамках общегосударственных.
Такой нелепый порядок может быть, по словам Морраса, устранён лишь национальной монархией, сочетающей сильную, авторитетную центральную власть с широко развитым, свободным общественным самоуправлением. Такое сочетание всецело совпадает с младоросской концепцией «соборной монархии «.
Очень интересен в этом отношении пункт программы французских роялистов о «»свободных корпорациях». «Чем больше будет предоставляться общественным образованиям, корпорациям свободы и, следовательно, власти, — тем значительнее будут возможности развития и самодеятельности каждого отдельного гражданина. Упорядоченная организация таких «свободных корпораций» стала бы одним из наиболее мощных элементов порядка и социальной гармонии. Корпорации эти (по мысли ещё графа Шамбора) могли бы лечь в основу местных самоуправлений и стать избирательными единицами». Как мы видим, мысли эти весьма близко подходят к идее «свободных советов», о которых не раз говорили младороссы.
Любопытно, что в доктрине французских роялистов очень большое значение придаётся защите свободы и прав граждан от тирании демократического режима и того «цезаризма», который по словам Эрнеста Ренана, есть следствие господства демократии. Весьма вероятно, что сам по себе этот «цезаризм», который в разных формах проявляется в настоящее время в целом ряде стран, есть переходная стадия от демократии к монархии. Таким образом, монархия должна явиться защитницей свободы в будущем. Во всяком случае показательно, что французские монархисты могут сегодня опираться на Ренана. Ренан в очень чеканной формуле дал определение роли монарха: «Монарх сосредоточивает в себе всю нацию в ея историческом развитии и в ея будущем прогрессе». Это совпадает с формулой герцога Орлеанского — предшественника нынешнего претендента на французскую корону: «Тоut се qui еst nationale est notre» («Всё, что национально — наше»). Поэтому всё своё учение французские неороялисты называют «интегральным национализмом».
От доктрины французского роялизма веет живой и свежей мыслью. Очень смелы определению Жюля Леметра, приводимые Моррасом: «Весьма искусно и метко наделяют неороялисты французского короля титулом покровителя и возглавителя союза французских республик. И это не игра слов». По словам Бональда, «чувство республиканской независимости вполне сочетается с принципами повиновения и с монархической верностью и это — то, что делает в сильном обществе сильного человека». Тут проступает гибкость — можно сказать безграничная, — которая характерна для монархического принципа, способного применяться ко всем проявлениям человеческого творчества. Основанная на высшем нравственном принципе, монархия не вынуждена дрожать за своё существование подобно власти узурпатора или временного диктатора. Ей не приходится страшиться конкуренции со стороны тех сильных, независимых личностей, тех «героев», которых выдвигает нация. Напротив, в монархии великие люди находят наилучшее приложение своим силам, — наибольшие возможности для предельного развития своего творческого гения. История доказывает это безчисленными
примерами. Это не дело случая, а – действие определённых законов природы, регулирующих человеческое творчество. Монархия в наибольшей мере обезпечивает то постоянство и ту прочность общественного строя, которые являются необходимыми условиями для развития творческой деятельности.
Не случайно и для Муссолини (который во многом продолжил и претворил в государственную практику философию Морраса) монархический строй оказался наиболее благоприятной почвой для осуществления созидательной программы фашизма. Основная традиция национальной монархии делает её покровительницей и поощрительницей всего выдающегося и талантливого в нации, всего подлинно прогрессивного в ней. Поэтому она должна прежде всего опираться на передовые, отборные элементы нации, которые проявляют наибольшую социальную инициативу и активность. Такие элементы должны, подобно Муссолини — видеть в монархии не препятствие, не тормоз для их самодеятельности и почина, но, напротив, — подспорье и исключительно благоприятное условие для их максимального развития. Это особенно существенно для России, где сквозь путы большевизма прорастают сильные «фашистские» настроения.
Юрий Арсенъев
(«Младороссъ», Раris, №3, май 1930; №4, июнь 1930)
Отправляя сообщение, Вы разрешаете сбор и обработку персональных данных. Политика конфиденциальности.