Эссе о национализме

Эссе о национализме

Хосе Антонио Примо де Ривера

Сегодня, когда идея русского мiра, России противостоит на полях сражений так называемому украинскому национализму стоит, на наш взгляд, прислушаться к голосу идеолога белой Испании во времена её противостояния коммунизму и распаду в 30 – е годы прошлого столетия. – ред. сайта АО СРН

Романтическая концепция нации

Романтическая вера в природную доброту людей была стар­шей сестрой веры в природную доброту народов. «Человек рож­дается свободным, однако он повсюду в цепях», — говорил Рус­со. Следовательно, это был руссоистский идеал: вернуть челове­ку его природную свободу и чистосердечие; демонтировать до возможного предела социальную машину, которая для Руссо была источником порчи. В соответствии с той же линией не­сколько лет спустя была сформулирована романтическая концеп­ция национальности. Подобно тому, как общество было цепями для свободных и добрых личностей, исторически возникшие структуры подавляли стихийную и свободную жизнь народов. Требовалось срочно освободить людей индивидуально, что по идее должно было привести к освобождению народов.

Эта романтическая концепция, если рассмотреть её поближе, вела к понижению уровня, к устранению всего, что было добав­лено усилиями Права и Истории к первичным единицам, како­выми были индивид и народ. Право превратило индивид в лич­ность, а История превратила народ в полис, в государственный строй. Индивид по отношению к личности — то же, что народ по отношению к политическому сообществу. Согласно романтичес­кой концепции, необходимо было в обоих случаях вернуться к изначальному, к стихийному.

Индивид и личность

Право нуждается в качестве предпосылки в существовании органического множества индивидов. Единственному обитателю острова не нужно никакое право, у него нет никаких юридичес­ких обязанностей. Его деятельность ограничивается только его собственными силами, иногда и его моралью, но ничего подобно­го праву в подобной ситуации вообразить нельзя. Право всегда включает в себя возможность чего-то требовать, но права пред­полагают и соответствующие обязанности; любой правовой воп­рос это не только вопрос разграничения деятельности двух или нескольких субъектов. Предпосылка права — сосуществование, наличие системы норм, обуславливающих жизненно важные дей­ствия индивидов.

Индивид в чистом виде не является субъектом правовых от­ношений, это лишь физический, биологический субстрат, на ко­тором Право строит систему регулируемых отношений. Настоя­щая юридическая единица — это личность, понимаемая не про­сто как живое существо, а как активный или пассивный носи­тель социальных отношений, способный требовать, могущий быть принужденным к чему-то, могущий соблюдать закон или нарушать его.

                                                                  Природное состояние и нация

Аналогичным образом народ в его стихийной форме — всего лишь субстрат политического общества. Только с появлением последнего, в порядке самосознания, он может употреблять сло­во «нация», имея при этом в виду именно политическое обще­ство, способное обрести свою действующую машину в лице госу­дарства. И здесь уточняется тема данной работы: разъяснить, что такое нация: стихийная реальность народа, как думают ро­мантические националисты или нечто, не определяемое прирож­денными особенностями.

Романтизм любил естественность. Его лозунгом был возврат к природе. Соответственно нация отождествлялась с природным состоянием. Нацию определяли этнические, лингвистические, топографические и климатические особенности, в крайнем слу­чае, её считали общностью обычаев и традиции, но традицию по­нимали лишь как память об одних и тех же обычаях отдалённых времён, без ссылок на исторический процесс как путь от некой исходной ситуации к пункту назначения, остающемуся недости­жимым.

Самые опасные националисты, разрушители, это те, кто по­нимает нацию подобным образом. Соглашаясь с тем, что нация определяется стихийными началами, сепаратистские национали­сты занимают неприступную позицию. Нет сомнения, что сти­хийность придаёт им чувство своей правоты. Ведь ощутить мест­ный патриотизм так легко. Народы так быстро воспламеняются и приходят в буйное ликование от своих песен, от своих праздников, от своей земли. Во всём этом слышится чувственный зов, даже земля имеет свой аромат: это физический, примитивный и ослепительный процесс, нечто похожее на упоение и на расцвет растений в период оплодотворения.

Политическая  глупость

Эти деревенские, первобытные условия жизни делают национализмы романтического типа крайне чувствительными.

Ничто так не раздражает людей и народы, как препятствия на пути их стихийных движений. Голод и похоть, занимающие одинаково высокое место среди тёмных зовов земли, способны, если мешать их утолению, привести к самым тяжёлым трагеди­ям. Поэтому крайне глупо противопоставлять романтическим национализмам — романтические действия, возбуждать эмоции против эмоций. В области аффектов нет ничего сильнее местного национализма, потому что он первичен и его чувствуют все. И тенденция бороться с ним, вступая на путь эмоций, заключает в себе опасность задеть самые стихийные, а потому и самые глубо­кие струны народного духа и вызвать в порядке реакции акты насилия против того, что пыталось заставить себя любить.

Примеры этому есть в Испании. Местные националисты ис­кусно играют на первичных пружинах своих народов, таких как земля, музыка, язык, старые деревенские обычаи и семейная па­мять о предках… И совершенно глупо бороться с этой национа­листической исключительностью, нажимая на те же самые пру­жины. Некоторые, например, насмехаются над этими стихийны­ми проявлениями, другие грубо осмеивают каталонский язык.

Невозможно вообразить себе более неуклюжую политику: когда оскорбляют одно из этих первичных чувств, укоренивших­ся в стихийной глубине народа, стихийная реакция против этого неизбежна, даже со стороны тех, кто не очень сильно проникнут духом национализма. Речь идёт о биологическом феномене.

Но не намного умней и действия тех, кто пытается перед ли­цом местных патриотических чувств взывать непосредственно к простому чувству унитарного патриотизма. Противопоставить чувство чувству — это самое простое, что можно сделать в любом случае. Опускаться с унитарным патриотизмом на уровень аф­фектов — значит обрекать себя на поражение, потому что при­тяжение земли, ощущаемое чуть ли не на растительном уровне, самое интенсивное, поскольку самое близкое.

                                                   Своя судьба в окружающем мире

Как же оживить патриотизм больших разнородных объедине­ний? Это можно сделать, только пересмотрев концепцию «наций», чтобы построить её на иных основах. И здесь образцом нам мо­жет послужить то, что было сказано о различии между «индиви­дом» и «личностью». Подобно тому, как личность — это индивид, рассматриваемый в зависимости от общества, так и нация — это народ, рассматриваемый в зависимости от всего человечества.

Личность — не белокурая и не черноволосая, не высокая и не маленькая, не говорящая на том или ином языке, а носительница тех или иных регулируемых социальных отношений. Нет личнос­ти, если нет других, как нет кредитора без должника; личность занимает позиции, отличные от других. Личность, таким обра­зом, определяется не изнутри, как агрегат клеток, а извне, как носительница отношений. Точно таким же образом народ не яв­ляется нацией только благодаря своим физическим особеннос­тям, местному колориту или особым вкусам, а только потому, что он занимает особое место в мире, потому что его судьба отлична от судеб других наций. Не каждый народ, не каждое скопление людей это нация, а лишь те, кто следует своей исторической судьбе, отличной от судеб других наций.

Поэтому излишне выяснять, наличествует ли географическое единство нации, единство её расы или языка; важно только выяс­нить, существует ли единство исторической судьбы в судьбах мира.

В классические времена ясное понимание этого было привыч­ным. Поэтому слова «родина» и «нация» никогда не употреблялись в романтическом смысле и патриотизм не связывали с бессозна­тельной любовью к земле. Раньше предпочитали такие выражения, как «Империя» или «королевская служба», с намёком на роль «ору­дий Истории». Слово «Испания» всегда значило больше, чем «ис­панская нация». И в Англии, стране классического патриотизма, существует не только слово «родина», но и неразделимые слова «король», символ действенного исторического единства, и «страна» (соuntry), как территориальная база этого единства.

Стихийное и трудное

Мы подошли к концу пути. Только национализм нации, пони­маемой в описанном здесь смысле, может преодолеть разлагаю­щее воздействие местных национализмов. Надо признать всю их самобытность, но им надо противопоставить энергичное движение с упованием на национализм более высокого уровня, со­знающий свою миссию, понимающий Родину как историческое единство судьбы. Ясно, что этот вид патриотизма труднее всего почувствовать. Но в трудности задачи — её величие. Любое че­ловеческое существование, жизнь личности или народа, это все­гда трагическая борьба между стихийным и трудным. Тогда как патриотическое чувство родной земли не требует усилий даже со стороны злых людей, прекрасное стремление человека — ото­рваться от него и возвысить над ним патриотизм разумной и трудной миссии. Такова задача нового национализма: отказаться от глупого намерения бороться с романтическими движениями романтическим же оружием, твердо противопоставить романти­ческой безбрежности неприступную крепость классики. Пусть патриотизм опирается не на аффекты, а на разум. Пусть патри­отизм будет не смутным чувством, непостоянным, могущим осла­беть, а незыблемой истиной, подобной математическим истинам. Это не значит, что мы превратим патриотизм в сухую рацио­нальную схему. Духовные позиции, которые мы завоюем благодаря этому в героической борьбе против стихийности, позволят нам глубже понять нашу самобытность. Например, любовь к родите­лям, после того, когда мы выходим из возраста, когда в них нужда­емся, вероятно, искусственного происхождения, завоевание за­рождающейся культуры, её победа над первоначальным варвар­ством. В чисто животном состоянии связи родителей с детьми прерываются, как только последние становятся самостоятельны­ми. Обычаи первобытных народов разрешают детям убивать от­цов, когда те, по старости, становятся экономической обузой. Од­нако, сегодня почитание родителей настолько укоренилось в нас, что нам кажется, будто это самое инстинктивное из всех чувств. Этим, как и многим другим, награждено стремление к совершен­ствованию. Когда забываются инстинктивные радости, в конце пути на смену им приходят другие, столь желанные и столь интен­сивные, что целиком заменяют старые подавлявшиеся, когда их начали преодолевать. У сердца есть свои доводы, которые разум не понимает. Но и у разума есть своя манера любить так, как, мо­жет быть, не умеет и сердце.

(Журнал ХОНС, № 16, апрель 193)

 

Примо де Хосе Антонио Ривера: Стрелы фаланги. Избранные труды
Подробнее: https://www.labirint.ru/books/624249/