И.З. Бестужев

Третий Рейх и Третий Рим в драме мировой истории

ПРЕДИСЛОВИЕ

Русских и немцев в истории XX века объединяет ряд об­щих идей, главная из которых продиктована осознанием ги­бельности европейского развития, игнорирующего имперские законы существования великих держав. Культурно-историчес­кий потенциал Германии и России выходит далеко за пределы жалких демократических форм, обретенных в XX веке нашими странами вместе с остальным миром. «Остальные» -это, пре­жде всего, Америка, находящаяся под властью мирового ма­сонства и еврейской плутократии, самостоятельные цели ко­торых противоречат интересам всех без исключения крупных народов мира.

Исторически сложившееся русское понятие «смуты», как состояние государства в периоде «полураспада», в широком смысле приложимо к европейским странам. Основное сходс­тво заключается в тотальном господстве либеральной идеоло­гии и глубоко зашедшем разрушении национальной государс­твенности. В конце XX века это привело к фактической утрате народного суверенитета ведущими странами Европы, как и Россией.

Русский опыт подобного рода состояний с конца XVI века до настоящего времени не научил правящие круги России ус­пешно бороться с разрушительными внутренними силами в со­четании с мощной заграничной поддержкой. Конец XIX столе­тия, последующие революции, покончившие с монархическим государством, неуклонное скатывание к либерализму после смерти Сталина, завершившееся «перестройкой», капитуля­ция перед внешними силами после Горбачева — эти разнооб­разные по форме потрясения были вызваны преобладанием антинациональных сил в государстве. Однако судьбу России нельзя считать исторически предопределенной. Психология масс, даже находящихся в стадии глубокого разложения, не исключает возможность внезапного взрыва национальных чувств. Особенно это относится к русскому народу, способному под влиянием  сильных потрясений быстро переходить в противоположное  состояние. Но Западная Европа также сохранила потенциал  национального сопротивления. Германия, глубоко униженная  мировым еврейством, находится под постоянным подозрением неевропейских  сил в высвобождении народного сознания. Надежду внушает то, что мировой космополитический клан, несмотря на гигантские усилия, до сих пор не нашел подходящую форму объединения европейских наций в одно целое.

История дает постоянные уроки неорганического развития крупных государств. Событие такого масштаба как уничтоже­ние самодержавной монархии в России должно быть осмыс­лено консервативными европейскими кругами, если они не хотят, чтобы их страны сами стали жертвами либерализма и демократии. Потому что не бывает национальных демократий. Любая демократия завершается предательством националь­ных интересов правящими кругами. И пока существует плане­та, борьба против этого мирового зла должна стать смыслом истории европейских народов.

Такой «уютный», мирный писатель как Розанов, обладав­ший, однако, острым историческим зрением, в бесчисленных зарисовках дал яркую картину постепенного разложения рос­сийского государства. Сходные симптомы, как и их причины, наблюдаются в современных европейских странах. До сих пор государства Европы с богатейшим культурно-историческим прошлым без борьбы покорялись посторонним силам, уроду­ющим национальную жизнь крупных народов. Эти безответс­твенные слои «мирового сообщества» приближают катастро­фу всей европейской культуры.

Приблизительно в одно время с Розановым немецкий фи­лософ Ницше в других образах, но с той же последователь­ностью выводов анализировал причины падения Европы на примере Германии. Ницше обратил особое внимание на Рос­сию, разглядев в далекой перспективе вдохновившие его чер­ты русского возрождения, за которым должно последовать, по его мнению, выздоровление всей Европы. Немецкий философ не развивал подробно эту идею, но его мысль неоднократно возвращалась к особой роли нашей страны для европейского будущего. Размышляя о «революционном духе» русского ха­рактера, Ницше как будто предвидел трагические перемены в близкой истории России, этой, по словам К.Леонтьева, зага­дочной для «среднеевропейца» стране.

Двумя десятилетиями позже немецкий социолог Вернер Зомбарт назвал новую историю эпохой «торгашей», сменив­шей эпоху «героев». Теперь европейские консерваторы упорно искали выход из глубокого духовно-политического кризиса, поразившего континент. Неприемлемым для «правых» был стремительно вырождавшийся буржуазный мир вместе с бессильной и лживой парламентской системой, которая уже не могла обмануть ни один проницательный ум, к какому бы политическому лагерю он не принадлежал. Ницше первым подал пример возможного сближения политиков, ненавидев­ших буржуазию с противоположных позиций. Он восхищался личностью итальянского революционера Мадзини, усмотрев в его порывах одну из возможностей обновления европейской жизни. Друг Фридриха Ницше, великий немецкий композитор Рихард Вагнер отдал дань революционному воодушевлению еще в 40-е годы XIX века. Идеологическую линию совмещения левых и правых идей затем обосновал и развил с большим талантом и воодушевлением французский социальный мысли­тель Жорж Сорель, оказавший серьезное влияние на консер­вативного революционера Бенито Муссолини. «Дуче» создал жизнеспособный, (если измерять его не продолжительностью существования, а заложенными в нём потенциями), корпора­тивный социально-экономический строй, в котором сомкну­лись и смешались в различных пропорциях левые и правые возможности.

Когда была сокрушена русская монархия, государствен­ность России не исчезла бесследно. Инстинкт государственно­го консерватизма, заложенный в русском характере, породил новые формы сопротивления интернациональному натиску на ее традиционный облик.

Трагедию русского народа западные консерваторы вос­приняли как знак собственной судьбы, которая не должна за­висеть от навязчивых идей пришельцев из внеевропейского космоса. Возникло и укреплялось чувство континентальной общности европейских наций. Оно получило солидную базу в трудах крупных философов, писателей и ученых предыдущего периода — от Ницше, Шпенглера, Сореля и Ван ден Брука до К.Хаусхофера, Г.Гюнтера, Ю.Эволы и Б.Шоу. Еще раньше про­ницательные русские мыслители (К.Н.Леонтьев, Достоевский) формировали предпосылки этого мировоззрения. «Всечелове­ческая отзывчивость» не помешала Ф.М.Достоевскому с по­дозрением относиться к некоторым европейцам неевропейс­кого толка, например, к Англии. Он, как и Константин Леонтьев, указал на необходимость ориентации России на Германию, как наиболее надежного геополитического союзника. Тогда же До­стоевский отметил неблаговидную роль евреев не только во внутренней жизни России. Его добротолюбие ко всем нациям постоянно спотыкалось об это трудный «вопрос», который и         сегодня занимает умы европейских политиков и ученых, не относящих себя к категории антисемитов.

На протяжении последующих десятилетий идея европейского единства разрабатывалась и обрастала разнообразными организационными подробностями. Она опиралась не только на романтическое чувство близких по происхождению наро­дов, но также на события древней и новой истории. Не уми­рает память о былом континентальном величии самодержав­ной России и Священной империи великой германской нации. Сегодня русской части этих планов противоречит униженное положение России в мире, ослабленной и раздробленной пра­вящей коллаборационистской верхушкой, пропитанной нерус­ским духом и кровью.

Современное российское «евразийство» как будто не заме­чает этого факта. Его главный представитель, монополизиро­вавший евразийское направление, — А.Дугин занят отвлечен­ным теоретизированием. Мысль Дугина устремлена поверх реальных нужд русского народа и мечется в бесконечных гори­зонтах почти планетарного масштаба. Трезвомыслящему по­литику должен быть ясен грубый утопизм планов подключения к европейским традициям и проблемам азиатских суперэтно­сов — мусульманского мира, Японии, Китая и т.п. Обессиленная Россия с вымирающим народом нуждается в радикальном ле­чении, требующим полной концентрации внутренних сил, пре­жде чем строить грандиозные планы во внешний мир.

Положение России все больше напоминает послеверсальскую Германию, если не политическими подробностями, то кажущейся безвыходностью (фактически одни и те же против­ники, враждебное внешнее окружение). Национальное чувство русских унижено доминирующей враждебной силой, действу­ющей изнутри. Германия тогда нашла в себе силы избавиться от интернационального диктата. Сведенные в один мощный центр национальные силы Германии до 1939 года безупречно управляли страной. Последовавшая катастрофа не отнимает у нас право анализировать и использовать удивительный опыт недолгого процветания нации, в чьем характере и истории много общего с русским народом. Важно не повторять свои и чужие ошибки.

В первой половине XX века международные банковские круги организовали две мировые войны, ставшие общей тра­гедией для Германии и России. Кроме обычного для этой по­роды шкурного интереса, более глубокой целью было взаимо­уничтожение двух ведущих имперских держав, долгое время связанных между собой династической близостью, а в давние времена — общностью этнического происхождения. Пруссия тогда была географическим средостением, в котором столкну­лись и смешались как в плавильном котле славяно-германские племена, со временем давшие начало будущим великим европейским нациям — русским и немцам. До сих пор солидные историки спорят, были ли пруссы славянами или частью гер­манских племен.

Как бы то ни было, в психологических основах русского ха­рактера нет нескольких солидных черт, которыми немцы на­делены в избытке: прежде всего, любви к порядку и формаль­ной дисциплине. Высокоодаренную русскую нацию разъедает индивидуализм и доходящее до подобострастия почтение к иностранцам. Глубокому же и дисциплинированному немецко­му характеру не хватает широты мировосприятия и легкости, с которой русский народ выносит трагические повороты истории. Можно сказать, что наши народы разделили между собой вы­сшие сферы человеческого духа. У немцев это философия и музыка, у русских — православие, литература и военное дело.

Таким образом, исторически и психологически русские и немцы составляют одну суперэтническую общность, ведущее положение которой, по крайней мере, в Европе, может быть достигнуто ценой совместных усилий. Это спасет оба народа от безвозвратного состояния, при котором они уже не смогут твердо взять в руки ни плуг, ни меч. Несокрушимая ось Рос­сия — Германия защитит немцев и русских от разложения, которому они подвергаются со стороны государств проамери­канского круга. Возможно, это станет началом освобождения мира от пут золотого рабства, раскинутых космополитическим капиталом по всей планете.

Необходимо, наконец, извлечь уроки из истории. Разве не одни и те же силы устроили свержение русской монархии, обе мировые войны и развал советской империи, не успевшей са­мостоятельно сбросить нелепые красные одежды. Осмысле­ние русско-немецкого опыта нужно ещё и потому, что история наших стран хранит удивительные подробности, скрываемые и прячущиеся за прямолинейными фактами. Из их совокупнос­ти складывается картина упущенных возможностей совершен­но иного развития событий, которые могут быть реализованы в обозримом будущем.

Национал-социалистический период истории Германии требует беспристрастного анализа. Важно осознать, что ни фантастические левые идеи, ни провалившаяся демократия не могли стать основой национального возрождения Германии. У Гитлера до и после взятия власти было много соперников: «левые» нацисты (братья Штрассеры и пр.), руководство штур­мовиков, консервативные группы старого типа (монархисты, католический центр, отдельные «свободомыслящие»). Всем им не хватало ясности в понимании цели, последовательности и часто личного мужества. Многие из них разделяли окрашенные национализмом либеральные идеи, тогда как время тре­бовало твердого авторитарного руко­водства.

Опыт националь­ного правления в Германии 1933-45 годов необходимо изучить в подроб­ностях, а его горькие уроки должны быть усвоены грядущим поколением освободителей от свое­го внутреннего ига, даже если в России всё будет устроено по-другому. Независимо от политической атмосферы, Германия 30-40-х годов XX века являла образец вполне благополучного течения культурной жизни. Главное, чем всегда отличалась немецкая культура — музыкальное твор­чество, не теряло высокого уровня. Реализм в изобразительных искусствах демонстрировал большие достижения, чем
пресловутый модернизм в «свободных» странах, прошедший все стадии вырождения. Литература дело особое. К услугам немецких писателей того времени были исторические, быто­вые, военные темы. Писатели, покинувшие Германию в 30-е годы, увезли с собой бессмысленный пацифизм, навязчивые либеральные мотивы, весь упадок, отрицательное значение которого не уравновешивалось скромными талантами Томаса Манна и ему подобных. Большинство уехавших с равнодушием смотрели на беды, постигшие страну в результате преступ­ного Версальского мира. Еще и поэтому их книги сжигались в Германии, а имена предавались забвению.

Суровое противостояние с половиной мира, в которое вовлек свое государство фюрер, конечно, воздействовало на творческий процесс, лишая деятелей культуры полной свобо­ды самовыражения. Однако военное время с его лишениями устраняло все проявления либеральной расслабленности, закаляя национальную волю немецкого народа. Эта пора не только оттачивала боевые перья, но и готовила немцев к бу­дущему, которое виделось идеологам Рейха как длительная эпоха европейского мира после кровопролитной войны. С их стороны это было заблуждением. Однако до поры до времени оно давало писателям уверенность, что наступят лучшие вре­мена, а это стимулировало творческие поиски.

Свободу в рамках авторитарного государства демонстри­ровало научное творчество. Крупные открытия и изобретения были сделаны до и в ходе мировой войны. Не только ученым с мировыми именами дозволялось быть аполитичными. Как ни парадоксально, идеологическая элита в структурах СС и СД предоставила ученым возможность без ущерба для научной истины достаточно свободно работать в исторической сфере и даже в политизированных науках — философии, социологии, включая расовые исследования — святая святых национал-со­циалистической идеологии. Пример ведущего расолога Ганса Гюнтера особенно убедителен из-за его независимой позиции в отношении партийных догм. Под личным контролем рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера в Германии до конца войны действовала разветвленная научная организация («Анэнэрбэ»), крупными подразделениями которой руководили автори­теты мирового уровня — Вальтер Вюст, Герберт Янкун и др.

Солидный научный характер носили геополитические пла­ны, разработанные интеллектуалами, близко стоявшими к партийной верхушке (Вернер Дайц, Г.Хэртлэ и др.). В период оккупации западных стран, прежде всего во Франции, нача­лось воплощение идей объединения Европы. Существовали различные планы такого рода, — от предоставления автономии европейским государствам с развитой культурой, до полити­чески централизованной федерации под твердым германским руководством (на этом настаивал Гитлер). На Германию впол­не добровольно трудилась вся промышленность не только ок­купированных, но и нейтральных стран Европы (Швейцария, Швеция, Португалия и др.). Кроме того, общее культурно-ис­торическое наследие также в определенной степени работало на немцев. Пример Франции особенно поучителен. Консерва­тивные традиции этой страны оказались настолько сильны, что практически вся верхушка творческой и научной интелли­генции встала на сторону Германии (например, Фредерик Жолио-Кюри предоставил свои лаборатории и научные кадры в распоряжение германских физиков и поддерживал их усилия по созданию атомного оружия).

Однако реальная сторона объединительных планов умаля­лась все более сомнительными перспективами на победу Гер­мании в мировой войне. К концу войны под влиянием более гибко мыслящей части германских идеологов схемы объедине­ния Европы пополнились восточными государствами, включая Россию, прежде всего ее европейской частью. Это отдавало утопизмом, но повторяли старые идеи прусских русофилов о необходимости сближения с другой частью гигантской евроконтинентальной оси. До 1941 г. эти планы носили реальный характер. Их воплощение тогда могло привести к военно-поли­тической обстановке, исключавшей мировую войну.

Одним из вариантов развития внутренней жизни предвоен­ной Германии, реализующей такую возможность, могла стать победа «прорусского» крыла национал-социалистической пар­тии во главе с бывшим офицером царской армии, ведущим идеологическим советником Гитлера Максом Шойбнер-Рихтером (убит во время путча 1923). Независимо от германского интереса в этой ситуации, она сулила резкое геополитическое усиление России. В конце войны группа немецких интеллекту­алов (В.Дайц, А.Шикеданц и другие), и ранее мысливших реа­листичнее догматиков из круга А.Розенберга, переосмыслила роль России в планируемом объединении Европы.

Частично подобные идеи будущая патриотическая власть может использовать в интересах нашего государства. Разу­меется, немецкая схема должна быть переориентирована на самостоятельную, (если не ведущую), роль нашей страны. При этом «реакционная» часть старых немецких планов будет отброшена. Но даже приступить к реализации этой геополити­ческой комбинации невозможно без предварительной смены правящей верхушки и политического курса в России.

Во внешнеполитическом плане решающее усиление Рос­сии — самый краткий путь к освобождению Европы от амери­канского диктата и к европейской самостоятельности. Сегодня такая перспектива кажется малореальной. Но если главная идея верна, то ее победа рано или поздно должна состояться. Лишь фальшивые идеи никогда не дождутся своего воплоще­ния. Русскому народу, прежде всего, необходимо покончить с безразличием и безропотностью, научиться распознавать вра­га и уничтожать его, если он не сдается. Это требует усвоения новой государственной программы — Кодекса национального поведения, основанного на богатом опыте России и дополнен­ного историческими достижениями «родственной» Европы. Первоначальная форма будущего государственного устройс­тва России имеет второстепенное значение перед интересами народного сообщества. Если русскому народу по его психоло­гическим свойствам соответствует самодержавная монархия, она будет введена со временем несмотря ни на что. Но начало должно быть положено национальной диктатурой, о необхо­димости которой сразу после свержения коммунистической власти предупреждал еще в конце 40-х годов XX века русский философ-эмигрант И.А.Ильин.

{jcomments on}