Проф. А.Д. Билимович: К вопросу об экономической программе будущей России

Вытесненые в пореволюционные годы иудо-большевиками из России русские люди и за границей старались принести пользу родному народу. Лучшие учёные в надежде, что их исследования и намётки будут востребованы на Родине после падения коммунистической власти напряжённо работали над осмыслением возможного будущего России. К числу таких людей принадлежал и русский экономист профессор А.Д. Билимович.

 

К вопросу об экономической программе будущей России

Говорить об экономической или какой-либо иной программе национальной послебольшевистской России очень трудно.
Трудность увеличивается тем, что предварительно надо обосновать самое право и необходимость заниматься программными вопросами, касающимися будущей России. Дело в том, что против такого занятия выдвигается с различных сторон целый ряд возражений.
Прежде всего нам со всех сторон не только иностранцы, но, увы, и очень многие русские замечают: о какой послебольшевистской России вы говорите, когда большевистская власть окончательно стабилизовалась? Мы точно какие-то Галилеи, от которых интернациональная инквизиция XX века требует признания, что история России больше не вертится, что она остановилась на большевиках. Положение, действительно, трудное. В минуты отчаяния оно многим кажется безнадежным. Болезненно бьется мысль, точно взбирается по гладкой отвесной скале и не находит, за что зацепиться. И все же мы знаем, что оно вертится. Вертится колесо русской истории, она не кончилась на большевиках. Переворачиваются страницы русской истории. И будущие страницы не совсем пусты. На них уже многое написано. Ибо события имеют свою логику: настоящее — продукт прошлого и чревато будущим. Однако на этих страницах не все вперед написано, и от людей зависят новые записи. Каковы же будут и должны быть эти записи? Разгадать их — это задача работы над программой будущей России.

Но на это возражают: это будущее явится продуктом колоссального исторического процесса, создаваемого многомиллионным народом; что можете внести в него вы, жалкая кучка эмигрантов? Но надо быть логичным. Если будущая Россия будет созданием миллионов русских людей, то, значит, и каждого из нас. В какой-то, пусть минимальной, доле, но каждого из нас. Кроме того, удельный вес отдельных лиц в этом историческом процессе не одинаков. Он определяется зоркостью взгляда, чувством реального и напряженностью воли.

Зоркость взгляда — это способность провидеть будущий облик нашей страны. Способность, не увлекаясь мечтами, уловить, куда текут события, к чему влекут их подлинные интересы и затаенные желания масс. Мы слишком повернуты к прошлому, слишком мало вдумываемся в настоящее, чтобы рассмотреть будущее. В этом отношении показательно, что наша политическая литература почти исключительно мемуарная — люди вспоминают о том, что было; литература, изучающая настоящее, гораздо беднее, а литературы, продумывающей будущее, почти нет.
Чувство реального — это способность нащупать живые человеческие силы, которые впряглись бы в реализацию нового облика нашей страны. Мы, русские националисты, слишком националисты-утописты и слишком мало националисты-реалисты. Когда-то социализм начался в форме утопического социализма и лишь позже стал реалистическим, нащупав в лице рабочего пролетариата, собранного в капиталистических предприятиях, ту реальную силу, которая должна претворить социализм в жизнь. Это сделал марксизм, благодаря которому социализм стал пролетарским, а пролетариат социалистическим. Программа будущей национальной России также должна найти реальные силы для своего осуществления. Она должна быть такова, чтобы сделать национализм — крестьянско-рабочим, а крестьян и рабочих — национальными.
Наконец, напряженность воли — это неуклонность в достижении осознанных и поставленных себе целей, неугасающее горение, неослабевающая энергия в подготовке и организации реальных сил. Мы слишком пассивны и инертны. Слишком мало ненавидим, мало любим и недостаточно напряженно хотим.

Там, подо льдом советского гнета выковываются новые русские люди, новые русские националисты с тремя указанными качествами. И эта гидра национальной революции будет расти, сколько бы голов ей ни рубили. А в эмиграции? Кроме отдельных лиц, я вижу лишь одну организацию, один орден, вырастающий в движении с девизом «За Россию», члены которого систематической повседневной работой над собой воспитывают в себе эти качества. Меня радует, что это не заходящие, а молодые восходящие силы. И, может быть, по сочувствию этому движению и участию в нем можно пробовать, кто еще жив и бодрствует в глухую эмигрантскую ночь. Но именно перед этими бодрствующими неизбежно встают вопросы о конкретных очертаниях той будущей России, за которую они борются. А это и есть проблема программы будущей России.
Но тут выдвигается новое возражение. Говорят: бесплодно заниматься программами сейчас; надо раньше свергнуть большевиков, а тогда думать о характере будущего устройства страны. Однако и это неверно. Конечно, надо свергнуть большевиков — это должно быть главной и основной задачей. Но, прежде всего какое-то конкретное представление о будущей России психологически необходимо именно для борьбы с нынешней большевистской властью. Чтобы был стимул к борьбе, надо знать, за что и во имя чего борешься. Недостаточно общей формулы: за национальную Россию. Надо хотя несколько развернуть эту формулу и конкретизировать ее содержание. Такая программа нужна как орудие борьбы. У большевиков была своя программа, у всех политических и социальных движений была программа, ее имела всякая революция. Ее должна иметь и русская национальная революция. И ее программа должна быть такова, чтобы за ее осуществление желали бороться там все живые силы страны, т.е. и крестьяне, и рабочие, и средний класс, поскольку он сохранился.

Пусть не говорят на это, что тот, кто свергнет большевиков, будет иметь свою собственную программу и ему не нужны программы, вырабатываемые здесь. Боюсь, что этим хотят лишь усыпить свою и нашу энергию. В самом деле: если у тех, кто свергнет большевиков, будет своя готовая программа, то проделываемая нами работа всего-навсего кажется ненужной. Я не вижу в этом никакого трагизма. Разве мало мы делаем другого не нужного? А что, если будет иначе, Представьте себе, что большевики свергнуты, и в России появилась новая власть. И вот эта власть должна будет в пылу борьбы, в дымящемся хаосе решать тысячи вопросов, которые встанут перед нею, будут захлестывать ее. И ей придется спешно вырабатывать программу своей восстановительной работы. Что, если она скажет тогда нам: мы здесь боролись, несли свои жизни и победили большевиков, вы же, рабы лукавые и ленивые, сидели там годы и годы, вырастали, старились и умирали, а продумали ли вы хотя главные линии того, что надо делать теперь, после падения большевиков? Это будет один из самых страшных упреков, который может быть брошен нам. В ответе на него нам придется лишь опустить голову, развести руками и сказать: мы не думали об этом, так как нам говорили, что не время заниматься программами, пока не свергнуты большевики. Никто не знает, когда они будут свергнуты, поэтому надо быть готовыми всегда, чтобы на наши головы не пал когда-нибудь этот заслуженный упрек.

Но против продумывания программы будущей России выдвигается еще одно возражение. Говорят: всякая программа должна сообразоваться с обстановкой, при которой она должна будет осуществляться; и так как нам неизвестна обстановка, при которой произойдет падение большевиков, то бесполезно теперь заниматься вопросами программы будущей России. Конечно, всякая реальная программа должна сообразоваться с обстановкой. Но это не устраняет необходимости теперь же работать над этими вопросами, а лишь говорит о том, что работа эта должна вестись в различных направлениях. А именно: надо перебрать главные возможные обстановки и для каждой из них продумать особый вариант программы. Не претендуя на полноту, можно отметить две главные возможности: или советская власть будет держаться длительно или падет сравнительно быстро. В первом случае опять-таки существуют две возможности. Первая: большевизм захлестывает весь мир, т.е. происходит мировая революция, мировая экспансия большевизма (Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем). Многое и многие тогда погибнут, но и мировой большевизм не будет вечным. И, может быть, Россия, уже проделавшая много фаз, раньше других государств окажется в положении выздоравливающего. Для этого случая мы должны продумать особый вариант программы, как врач продумывает особый режим для выздоравливающего. Вторая возможность: в России остаются большевики, а остальной мир сохраняет буржуазный строй. Тогда советская власть будет продолжать гноить русский народ как покоренных дикарей в коммунистическом режиме. Но сама эта власть, особенно ее верхушка, будет обуржуазиваться. Признаки этого наблюдаются уже сейчас (образ жизни наркомов, полпредов и пр.). Тогда задача состоит в борьбе с этой обуржуазившейся интернациональной советской властью для свержения ее национальными силами во имя национальной России. Для этого случая должна быть продумана особая программа.

При второй главной возможности, т.е. при сравнительно быстром падении советской власти, снова возможны два случая. Или советская власть будет свергнута сверху той или иной организованной силой (срезание большевистской головки), и в стране сразу окажется новая организованная власть, которая должна будет спешно налаживать новую жизнь. Это именно тот случай, о котором была речь выше и для которого особенно необходимо теперь же продумать программу. Мы имеем уже грустные прецеденты. Добровольческая армия занимала область за областью и не знала, что с ними делать. Особое совещание, не имея ясной программы, второпях решало и перерешало различные, даже самые основные вопросы. Или советская власть будет свергнута снизу, т.е. произойдет новая пугачевщина. Чем бы ни сопровождался этот взрыв народного гнева, мы приветствуем новый бунт как исцеляющую грозу, ибо нет ничего гибельнее для русского народа, как продолжение гнета чуждой ему, в буквальном смысле высасывающей его кровь, советской власти. Но в этом случае наступит хаос, в разных местах громадной страны, вероятно, образуются вооруженные силы, между которыми могут возникнуть разногласия.

Наступит нечто вроде эпохи китайских генералов в костюмах гетманов, атаманов, батек и пр. Зачатки этого мы уже видели: Деникин, Краснов, Скоропадский, Петлюра, Махно или Колчак, Семенов. И вот, в этом безгосударственном хаосе ясная национальная программа, продуманная для этого случая, может сыграть роль кристалла, опущенного в аморфную жидкость, который облегчит и ускорит процесс государственной кристаллизации. Единая программа может вместе с тем оказаться цементом, который усилит спайку разрозненных сил.
Во всех этих вариантах программы, при их разработке, несомненно, окажутся общие черты, общие множители, которые могут быть вынесены за скобки. Они должны составить самые общие очертания программы, ее основной каркас, который затем должен быть облечен конкретной плотью. И эта конкретная плоть должна постоянно приспособляться к процессу, идущему в России, и корректироваться сообразно обстановке данного момента.
Как видите, работа над программой будущей России не может быть сохранением какой-то прежде созданной старой программы или усвоением какой-то одной окостеневшей программы. Нет, она должна быть непрерывной и очень гибкой работой — текучим, живым, чутко прислушивающимся к указаниям жизни — продумыванием того, что должно быть, чего хочет страна, во имя чего может и должна вестись борьба.

Вы не станете отрицать того, что эта работа нами не выполняется. И опять таки единственным исключением, единственной организацией в эмиграции, которая поставила и начала такую работу, является указанная выше организация молодых сил, не желающих тонуть в море эмигрантской инертности. Издаваемые этой организацией Конспекты по отдельным вопросам — это камни, из которых строится ею программа будущей России.

Среди различных программных вопросов, касающихся различных сторон жизни будущей национальной России, одними из наиболее существенных являются вопросы ее экономического устройства. Это надо признать, как бы мы ни были далеки от односторонности экономического материализма.
Первый вопрос экономической программы — это основной вопрос о том, каков должен быть общий тип хозяйственного строя будущей России.

Ответ на этот вопрос не так прост, как это кажется многим. Обычно думают: сейчас в России социализм, он должен быть сметен и вместо него восстановлен нормальный хозяйственный строй, т.е. обычный классический капитализм с неограниченной свободой частной собственности и частного предпринимательства, полной свободой договоров, цен и торговли, с отсутствием вмешательства государства в частную хозяйственную жизнь. Но при этом упускают из виду, что такой классический капитализм представляет уже пережитую фазу хозяйственного развития и развитие самого капитализма. Такого капитализма уже нет в большинстве современных государств европо-американского мира. Возврат к нему в настоящее время означал бы поэтому реакцию. А национальная революция не должна быть реакционной. Все новейшее хозяйственное развитие уходит от этого экономического либерализма к некоторым новым формам хозяйственного устройства. Рождение новых форм началось уже до войны, его усилила эпоха военного хозяйства; в первые годы после войны происходит некоторый поворот назад к свободному капиталистическому хозяйству, но, начиная с 1929 г., когда вспыхнул не изжитый до сих пор мировой кризис, кризис, оказавшийся не только обычным конъюнктурным, но вместе с тем и более глубоким структурным кризисом — перерождение капитализма идет особенно интенсивно. Возрождать после большевиков в России трафаретный экономический либерализм и классический капитализм — это значило бы выбирать вместо нового аппарата аппарат устаревший и оставляемый другими. В старом капитализме эпохи экономического либерализма накопилось столько темных сторон, что и Европа и Америка все громче говорят не о кризисе в пределах капитализма, а о кризисе самого капитализма, по крайней мере капитализма в его старой классической форме, в которой он родился и расцвел. Капитализм, если не отмирает, то глубоко перерождается. Автор Современного капитализма В. Зомбарт, сравнивая положение капитализма в его раннюю эпоху и в настоящее время, пишет: Тогда было утро и пел жаворонок, сейчас наступает вечер и сова Минервы начинает свой полет. Более снисходителен диагноз другого автора — В. Гелльпаха, который говорит: Если мы определим час капитализма как поздний послеобеденный час, то кто знает, не предстоит ли еще впереди долгий летний вечер. Но и его приговор над неограниченным свободным капитализмом по существу таков же, так как он далее прибавляет: Мы знаем, однако, что жизненный стиль капитализма прошел уже в мире свою высшую точку. Вот почему, продумывая будущие судьбы русского хозяйства, мы не должны представлять себе его возвращающимся в вечернюю тень старого капитализма, уходящего в историю. Нет, мы должны рисовать себе его идущим навстречу утренней заре начинающего нового дня. Это диктуется всем развитием мирового хозяйства, которое будет обрамлять русское народное хозяйство и тысячами влияний воздействовать на него. Известное равнение по этой общей линии все равно окажется неизбежным, несмотря на все особенности русского хозяйства и естественное после пережитых Россией крайностей социалистического гнета стремление к крайним формам неограниченной хозяйственной свободы.

Два упора являются, поэтому, необходимыми основами русской экономической программы: 1) упор против социализма с его мертвящим удушением всякой личной свободы, личной инициативы, самовластием планирующих органов и культом классовой борьбы; но с другой стороны — 2) упор против крайнего экономического либерализма и ничем не корректируемого капитализма с его периодическими встрясками, накоплением крайних социальных неравенств и опасностью рецидивов социальных бурь.
Из этого вытекает ответ на вопрос о том общем типе хозяйственного строя, который будет наиболее соответствовать интересам послеболыпевистской национальной России. Это — хозяйственный строй, гармонически сочетающий частную собственность и личную хозяйственную свободу с государственным регулированием и ограничением свободы во имя интересов целого, справедливой защиты слабейших и устойчивости хозяйственной жизни. Другими словами: должна быть найдена разумная доза свободы и регулирования. Это связано с проблемой выбора соответственного типа частично регулированного хозяйства в отличие от советского интегрального социализированного планового хозяйства, которое противоречит интересам не только русского, но и всякого иного современного хозяйства. При построении такого частично регулируемого хозяйства мы не должны обезьянничать, хвататься за чужие патентованные средства и слепо пересаживать на русскую почву какой-либо из западно-европейских или американских образцов. Мы не должны этого делать потому, что пересаженные на другую почву растения плохо принимаются и редко дают хорошие плоды. К тому же и у себя дома эти образцы существуют пока очень короткое время, и неизвестно, что в них оправдает себя и окажется долговечным. Но, конечно, мы должны воспользоваться накопляющимся опытом построения хозяйственного строя, пытающегося оберечь хозяйство от Сциллы неограниченного экономического либерализма и Харибды социализма и коммунизма, удушающих всякое живое хозяйственное творчество.

Мы должны поэтому воспользоваться всем здоровым, что окажется в опыте фашистского корпоративного хозяйства, национал-социалистического регулированного хозяйства, в опытах Рузвельта и новейших опытах Англии и других государств. С другой стороны, мы должны оберечь себя от повторения того, что в этих опытах окажется излишним и нездоровым.
Указанную разумную дозу свободы и регулировки можно определить более конкретно при выработке программ для отдельных отраслей народного хозяйства.

Кратко коснусь лишь двух главных отраслей: промышленности и сельского хозяйства. Что касается промышленности, то здесь прежде всего не может быть речи о возвращении нынешних фабрик, заводов и рудников их прежним владельцам, как не может быть речи о возвращении земель помещикам. Революция безвозвратно унесла неисчислимые ценности и миллионы невозвратимых жизней. В огне той же революции сгорели все старые частные права. Кому возвращать и что возвращать В подавляющем большинстве случаев нет уже прежних фабрикантов, как нет прежних помещиков. И старых фабрик больше нет. Часть промышленных и горных предприятий создана заново, часть после разрушения восстановлена и оборудована вновь средствами и кровью замученного русского народа. Почему же все это отдавать уцелевшим потомкам Саввы Морозова, финансировавшего в свое время революцию, или другому московскому промышленнику либо киевскому банкиру, работающим еще и сейчас на позор России?

Но и вообще передавать сразу государственные заводы и горные предприятия в частные руки нет необходимости и даже невозможно. Кому их можно передать? Очевидно, лишь тому, кто будет иметь средства, чтобы купить их или взять в аренду и вести далее. Но кто из русских будет иметь эти средства? Передача этих предприятий в частные руки означала бы передачу их в иностранные руки, и мы даже знаем, в какие иностранные руки. Русские же при этом выступили бы лишь в жалкой роли подставных лиц. Будет ли это соответствовать национальным интересам России Этого ли хочет масса русского населения? Для этого ли она будет производить национальную революцию?
Поэтому, во всяком случае, главные государственные предприятия на первое время, а, может быть, и вообще должны быть сохранены в руках государства, и лишь некоторые из них переданы в руки местных самоуправлений, или, может быть, в руки кооперативных организаций. Не только казенная рельсовая сеть, но и казенная военная промышленность, горная, железноделательная и другая существовала в России и до революции. И работала успешно. Даже частная промышленность, кроме некоторых отраслей (текстильной, сахарной и др.) в значительной мере жила правительственными заказами. Некоторые более крупные хозяйственные задачи вообще сможет выполнять лишь государство, особенно в послебольшевистской России, где частные капиталы будут отсутствовать. Кому, например, можно будет передать какой-либо Урало-Кузнецкий комбинат (поскольку он окажется жизнеспособным, а не советским блефом), если власть не захочет отдать его компании иностранных капиталистов? Поэтому и дальше государство, местные самоуправления и отчасти кооперативы должны будут вести главную массу нынешних социализованных промышленных предприятий. И вести их по какому-то сообща выработанному плану. А, следовательно, и национальный промышленный план (может быть, даже национальная пятилетка!), и очищенные от коммунистов, ставящие себе национальные задачи органы планирования этой казенной промышленности (национальный Госплан!).
Но тогда скажете вы: чем же эта национальная промышленность будет отличаться от советской промышленности и почему она будет работать успешнее этой последней?

Потому же, почему прежняя казенная рельсовая сеть и прежняя казенная промышленность работали успешнее нынешней советской. И чтобы достигнуть этого снова, необходимо следующее. Сохраняя, по крайней мере на первое время, существующие предприятия в руках государства и местных самоуправлений, новая власть должна объявить свободу основания рядом с ними предприятий частных. Это именно то, чего нет в Советском Союзе. Теперь двери наглухо захлопнуты, и промышленность, лишенная всякой, даже потенциальной, конкуренции и всякого притока свежих свободных сил задыхается и уродуется в угоду прихотям советских властодержцев. При свободе же основания новых частных предприятий двери для частного творчества будут широко раскрыты, и во всю промышленность быстро вольется струя свежего воздуха живительной частной предприимчивости, личной инициативы и частных средств. Как дополнение к общественной промышленности не опасен будет даже приток иностранных капиталов, ибо главные хозяйственные командные пункты останутся в руках национальной власти. Частные предприятия прежде всего заполнят пустоты, которые оставляет национализированная промышленность. Конечно, раньше всего разовьется частная легкая промышленность, работающая на удовлетворение непосредственных потребностей широких масс населения (ширпотреб). Кроме того, частные предприятия, работая рядом с казенной промышленностью, начнут конкурировать с нею и заставят ее подтянуться, а насколько она окажется гнилой — они ее прямо убьют, если будут работать лучше и дешевле. Ибо в отличие от советского хозяйства в новом русском хозяйстве вновь будет существовать рынок и механизм действительных, а не фиктивных рыночных цен, и в виде этих цен будет вновь действовать контроль целесообразности предприятий в форме проверки их рентабельности. Конечно, при этом, особенно в первое время, пока не наладится жизнь, будет возникать много вопросов, касающихся распределения сырья, топлива, транспорта, кредитов. Повторится до известной степени то, что было во время войны. Для решения этих вопросов, может быть, окажется необходимым создать по образцу бывших военно-промышленных комитетов новые национально-промышленные комитеты, которые вместе с тем будут выполнять задачи планирования отдельных отраслей промышленности.

И еще одно. Как в казенных, так и в частных предприятиях должен быть урегулирован рабочий вопрос. При его решении новая национальная власть не должна лгать, как лгали и лгут рабочему большевики, обещавшие ему счастливейшее Эльдорадо, а на самом деле создавшие для него каторгу принудительного труда, в которой в последнее время в виде пресловутой стахановщины и жалких подачек надрывающимся рабам введена самая наглая система выжимания пота. Но, оставаясь искренней и правдивой, национальная власть не должна бояться ввести у себя в самом широком масштабе все то, что введено и оказалось разумным в самых передовых в этом отношении странах: и совместные органы, состоящее из предпринимателей и рабочих (для отдельных предприятий и целых отраслей промышленности), национальные рабочие союзы, и законодательство по охране национального труда, и правильно поставленное страхование рабочих, и суды социальной и национальной чести, которые могут ударить не только по рабочему, но и по предпринимателю, если он не выполняет своих социальных и национальных обязанностей, и участие рабочих в прибылях, а постепенно и в капитале предприятия, (copartnership или l’actionnariat ouvrier), и обязательные отпуска, и посылки в санатории (путевки), и развлечения для рабочих (театр, кино, концерты, спорт). Рабочий как важная часть национального целого должен знать, что под национальной русской властью ему будет житься лучше, чем под интернациональной советской властью, в глубине души глубоко презирающей русского рабочего, как и русского человека вообще. В новой России русский рабочий должен вместе с другими частями народа стать сознательным участником воссоздания и развития своего национального народного хозяйства. Новая власть должна будет вести среди рабочих интенсивную пропаганду этой национальной идеи и над этой пропагандой должно быть широко развернуто не кровавое знамя классовой борьбы, этого социального рака, разъедающего и отравляющего живую ткань народной жизни, а национальное знамя социальной солидарности, солидарности всех слоев и частей народа во имя общего им всем национального целого. Так рисуются мне основные контуры промышленной программы.
Теперь несколько слов о сельском хозяйстве и аграрных отношениях.
Несмотря на индустриализацию, проводимую большевиками с невероятным упорством и невероятными жертвами со стороны населения, Россия все же остается, и долго будет оставаться аграрной страной с преобладающим сельским хозяйством. В этом заключается значение и исключительная важность для будущей России сельскохозяйственной и аграрной программы. Что касается аграрного вопроса — этого Архимедова рычага всех массовых революционных движений в России, то этот пункт экономической программы ясен. Большевики новейшей коллективизацией сельского хозяйства отняли от крестьян ту землю, которая была у них до революции и попала в их руки в первые годы революции. Этим создана глубокая ломка крестьянской жизни, которая, с одной стороны, подорвала сельское хозяйство страны, а с другой, — превратила крестьян в заклятых врагов советского режима. Национальная же революция должна выставить на своем знамени возвращение земли крестьянам и превращение ее в частную собственность отдельных хозяев. Этим национальная власть ответит самым заветным желаниям крестьянства и вместе с тем создаст базу для оздоровления и поднятия сельского хозяйства в форме свободных крестьянских хозяйств.
Однако в первый момент должны быть сохранены даже ненавистные населению совхозы и колхозы, поскольку новая пугачевщина при смене власти не разобьет и не сметет их. Ибо при полной коллективизации деревни они явятся единственными производителями хлеба. Большевики за время своего господства уже и без того усеяли русскую землю гекатомбами жертв голода. Национальная власть должна предупредить новые голодные смерти и потому должна сделать все, чтобы в продовольствии страны не наступило перерыва.
Но затем немедленно колхозы должны быть переданы сельским обществам с обязательством не уменьшать запашки. И одновременно же должны быть изданы правила о землеустройстве, т.е. о разделе перешедших к сельским обществам колхозных земель в собственность отдельных хозяев с разверстанием этих земель и устройством на них по желанию крестьян отрубов и хуторов. Другими словами, надо немедленно вновь приступить к проведению Столыпинской реформы, которая уже один раз, под улюлюканье левых, ответила горячему стремлению крестьян — их тяг к собственной разверстанной и устроенной земле. Совхозы или, по крайней мере, часть их целесообразно удержать в руках государства частью на время как запасный земельный фонд, частью же длительно в качестве образцовых казенных хозяйств.
Параллельно государство, местные самоуправления и кооперативы должны развить агрономическую помощь крестьянскому хозяйству. При этом должны продолжать работу и машинно-тракторные станции (МТС), так как вследствие отсутствия рабочего скота и машин, приспособленных к потребностям мелкого крестьянского хозяйства, без помощи этих станций невозможна будет в первое время ни вспашка полей, ни уборка урожая. На этих же станциях, постепенно перестроенных для обслуживания крестьянских хозяйств, найдет занятие тот технический персонал колхозов (трактористы, механики и пр.), который, оставшись после ликвидации колхозов безработным, будировал бы в деревне против новой власти, а привлеченный к новой работе явится дополнительной поддержкой ее. Однако главная часть этих станций должна быть передана в руки местных самоуправлений и кооперативов, чтобы этим разгрузить государственный аппарат.
Давно, в конце XVIII века, английский агроном Артур Юнг писал, а английский экономист Джон Стюарт Милль в половине XIX века повторил его слова: Дайте человеку в постоянную собственность черную скалу — и он превратит ее в цветущий сад; дайте ему сад в девятилетнюю аренду — и он превратит его в пустыню. Колхозы опустошили деревню. После восстановления частной крестьянской собственности, разверстания земель, создания отрубов и хуторов — деревня снова оживет. А если частная и подстегиваемая ею казенная промышленность будет давать крестьянину хорошие и дешевые фабричные изделия, он повезет в город в обмен на них плоды своего труда. Досыта напившаяся крови русская земля начнет оправляться.
И вот, когда новый послеболыпевистский руководитель землеустройства, подобно последнему доболыпевистскому A.A. Риттиху возьмет в руки часы и скажет: Сейчас в России выезжает на места 5000 землемеров, чтобы обмерять, разверстывать и устраивать крестьянскую землю и когда в Киеве, где она стояла, или в Москве, которая не удосужилась ее поставить, будет вновь воздвигнута величественная статуя П.А. Столыпина, тогда не мы, люди старого поколения, быстро уходящие один за другим, но вы, идущие за нами, те из вас, которые не устанут бороться за национальную Россию, смогут перекреститься и сказать: «Ныне отпущаеши раба Твоего.»

Проф. А.Д. Билимович
1936 г.

Билимович А.Д.. Экономический строй освобожденной России; Ин-т экономики РАН. — М.: Наука. — 229 с. — (Русское зарубежье : социально-экономическая мысль).. 2006