Исповедание советского патриотизма

Исповедание советского патриотизмаМиф о «православном возрождении», которое якобы наступило (или, подобно светлому будущему предшествующего периода, вот-вот должно наступить) в РФ, еще ни разу не выдерживал столкновения с реальностью. Одной из граней этой самой реальности — и граней весьма острых — является кинематограф. И вот недавно эта грань в очередной раз, и весьма ярко, блеснула. Блеснула фильмом «Поп». Сейчас, когда утихли первые споры и спала волна критических и восторженных рецензий, настало время сказать пару слов о тех идеях, которые данное кино успешно и даже талантливо доносит до зрителя. Ведь идеи эти не являются чем-то принципиально новым, они — основа основ, «альфа и омега» официальной идеологии Московской патриархии; той идеологии, возникновение которой традиционно связывают с именем митрополита Сергия (Страгородского).

В этом отношении фильм «Поп», бесспорно, стоит особняком. Дело не в том, что он достаточно талантливо и неплохо снят (разные ляпы, вроде цифрового фотоаппарата в руках у оккупанта, качество кино все-таки сильно не занизили). Дело в другом: среди огромной массы кинопродукции, которая так или иначе отличается некой «православностью», «Поп» несколько поднимается над общим уровнем советского и постсоветского язычества.

Будем честными: мы, россияне, живем в языческой стране. Большинство «дорогих россиян» охотно верят в карму, «экстрасенсорику», буддийский закон «воздаяния — плода». Церковь для них — одна из многих волшебных контор, в которой на Богоявление и Вход Господень в Иеросалим дают магическую водичку и веточки.

Какова РФ, таково и российское кино. В сущности, абсолютное большинство «православных» фильмов по своему духовному наполнению являются языческими. Они не показывают того диалога Бога и человека, покаянной эволюции к «новому Адаму», которые являются основой христианской жизни. В этих фильмах православные священники и подвижники — это, как правило, некие добрые волшебники, вроде Гудвина из Изумрудного города. Только «православный» Гудвин живет на острове, и до него нужно доплыть на моторке, а не дойти по дорожке из желтого кирпича. Но итог один — Гудвин запросто выполняет все желания (правда, оперирует он Святым Причастием и разного рода «маслицем», а не искусственными мозгами с отрубями). В иных ситуациях, Гудвин взрывает мосты и вражеские войска посредством икон — если его, Гудвина, прогневают. Но, в любом случае, он остается добрым волшебником, который борется за все хорошее против всего плохого безотносительно к тем фундаментальным православно-христианским ценностям, которые несут Евангелие и Предание Церкви.

В этом отношении «Поп» примечателен тем, что его создатели решили показать настоящую, реальную жизнь православного христианина, причем в весьма тяжелых условиях: условиях войны 1941−45 гг. Они сознательно отказались от всяких волшебных рюшечек и прочей «православной» гудвиновщины, сосредоточившись на описании вещей, казалось бы, повседневных. Это, бесспорно, яркий показатель того, что сценарист и режиссер действительно, в той или иной мере, приобщены к Православной Традиции и понимают, что преображение души человеческой, молитвенно-покаянное делание — это куда большее чудо, чем взрыв от пущенной по воде иконы и т.п. Попытка показать духовное делание православного священника через призму повседневности военной поры, без различных спецэффектов, сама по себе симптоматична. Наконец-то на экранах российских кинотеатров появился фильм, несущий в себе нечто большее, чем заурядное язычество, приправленное православной атрибутикой.

Казалось бы, можно только радоваться. Дозрел наш кинематограф, и ста лет не прошло, до серьезного фильма об истинной духовной жизни, о духовном делании. Наконец-то показали настоящего православного священника, а не клоуна в рясе, демонстративно закатывающего глаза и выдающего сентенции в духе ленинградской образованщины 1990 г. выпуска. Можно сказать, первое художественное православное кино… А вот можно ли так сказать?

А вот и нельзя. Увы.

В основном православном «контенте» фильма искусно растворены зерна настоящей духовной отравы. Эти ядовитые фрагменты рассыпаны по всему фильму этакой крупой, выбирать которую, в рамках данной заметки, было бы слишком нудно. Укажу лишь на три эпизода:

1) Молодой советский партизан, в Бога не верующий (или стремящийся показать, что не верует), вламывается в храм и хочет убить священника — отца Александра. Ни о каком покаянии и речи не идет. Тем не менее, батюшка буквально упрашивает его: «Разреши мне отпустить твои грехи». И когда юный боец милостиво соглашается, быстренько накидывает на него епитрахиль и разрешает неверующего от всех грехов.

2) Партизаны постреляли полицаев. Полицаи эти, правда, тоже никакой религиозности не проявляли, но были все-таки крещеные. Однако их о. Александр отпевать отказывается наотрез. Почему? Потому что они не ходили в храм, не участвовали в Таинствах Церкви? Жили безнравственно? А вот и нет! Все потому, что они предали свою советскую родину, встав на сторону оккупантов.

3) Прочие моменты связаны с личностью русского немца Фельгаузена, православного христианина, бывшего белогвардейца, служащего в Вермахте. На протяжении всего фильма добродушный о. Александр на нем только что верхом не ездил — и бедный Фельгаузен показывал чудеса смирения, безропотно вынося все унижения, которым его подвергал строптивый поп. Ближе к концу ленты Фельгаузен попросил его поисповедовать. Батюшка соглашается.

В этих трех эпизодах — все та «негодная соль», которая напрочь поганит фильм. Вдумаемся: почему священник торопится отпустить грехи советскому безбожнику-партизану (перед тем, как тот его убьет), но отказывает в христианском погребении полицейским, которые его от таких бандитов защищали? По крайней мере, если они и были безбожниками, то не большими, чем молодой красноармеец, жалевший о том, что клуб из церкви выгнали. В чем же проблема?

Исключительно и только в том, что они — «предатели». Они предали «нашу советскую родину». За это их и не отпели, за это их лишили молитвенной поддержки Церкви. Таким образом, верность Христу подменяется верностью советской власти. Это — высшая точка развития, квинтэссенция сергианской идеологии: «Наши радости — ваши радости». Ваши враги нам отвратительнее, чем враги Христовы…

В итоге, выстраивается своеобразная духовная иерархия:

1) Вершина сергианской «святости»: верующие и безбожники, беззаветно преданные «советской родине». Это — верные. Верные не Христу (это здесь неважно), а верные соввласти, она же — «родина».

2) Благоразумный разбойник Фельгаузен. Он — не свой изначально, потому он не является предателем, и отношение к нему более ровное. Поскольку он помогает доброму о. Александру, готов защитить его приемных детей, то из милости, как кающегося грешника, в конце концов Фельгаузена допускают до исповеди.

3) «Порода аспидов», топливо для ада — «предатели». Разумеется, речь не идет о тех, кто предал Христа (это, опять-таки, «неважно») — речь идет о предателях советской родины, победоносной Колымы, сокрушающей вражеский Освенцим.

Фильм «Поп» — это не православный фильм. Но и, конечно же, не языческий. Это, как говорится, до мозга костей сергианская картина. Именно поэтому этот фильм так похож на что-то действительно православное. И именно поэтому он так ядовит.

В духовном отношении «Поп» действительно стоит выше примитивного язычества. Но не является и православным. Быть может, это первый в истории русского кинематографа по-настоящему, в том смысле, как это понимается в православном богословии, еретический фильм. Этакая художественная витрина сергианства, великолепная проповедь верности до смерти — но не Христу, а безбожным и богоборческим «властем и воинству». И если пытаться подобрать определение тому смыслу, который заложен в данное кино, то самым верным, пожалуй, будет следующее: исповедание советского патриотизма.

О том, кем и почему востребованы такие фильмы, едва ли стоит многое говорить. Очевидно, что такая верность властям «даже до смерти» по-прежнему остается официальной идеологией РПЦ МП. И, конечно же, именно этого хотят от Церкви нынешние кремлевские обитатели. И, как и раньше, продолжается пропаганда «православности» этой роковой, инфернальной подмены — подмены верности Христу верностью и непротивлением «богоданной» власти.

Остается только поздравить всех нас с зарождением нового жанра: еретического русского кинематографа. А также молить Бога о том, чтобы этот жанр оказался мертворожденным.