Национальная идея России

Национальная идея России

И. Н. Андрушкевич.

Что такое «идея»?

В статье «Русская государственная идеология», опубликованной в «Кадетском письме» № 11 и в «Кадетской перекличке» № 62 — 63, от декабря 1997 года, идеологии разбираются, как нечто нейтральное, с точки зрения оценки их достоинства:

«Большинство государств имеют свою определенную идеологию, выражаемую их основными документами и символами и их основателями и историческими лидерами.» Например, «идеология США выражена не только в их Акте Независимости и в их Конституции, но также уточнена такими их историческими лидерами, как Вашингтон, Джефферсон, Мэдисон и Линкольн.» В свою очередь, «государственная идеология Государства Российского естественно развивалась в течение тысячелетия, без идеологических перестроек, вплоть до Катастрофы 1917 года. Она постоянно подтверждалась и уточнялась великими русскими людьми: святым Владимиром, Владимиром Мономахом, святым Александром Невским, генералиссимусом Суворовым.»

В моем очерке «Сущность современных идеологий», написанном 33 года тому назад, идеологии трактуются в ином аспекте. (№№ 1105, 1106 и 1107 газеты «Наша Страна», от 27 апреля, 4 и 11 мая 1971 года, Буэнос Айрес. В сокращенном виде этот очерк был перепечатан в 8-ом выпуске издававшегося в Москве полковником Е. П. Исаковым исторического листка «Кадеты. Юнкера», в декабре 1994 года.) В нем утверждается, что современные «идеологии являются системами идей» или, вернее, подсистемами, ибо, в свою очередь, они, «несмотря на их видимое разнообразие, составляют однородную систему глобальных идей, являющуюся отличительной чертой современной цивилизации».

Если идеологии являются системами идей, очевидно, что их определение и классификация находятся в зависимости от определения, что такое идея. Однако, это одно из самых трудно понимаемых философских понятий, вот уже в течение 24-х веков.

Терминологические затруднения имеются также и в отношении к понятию «нация», в таких словосочетаниях, как «национальная идеология» или «национальная идея».

Выражение «идеология» имеет общий корень с целым рядом других слов, например: «идейность», «идеал», «идеализм». Все эти слова происходят от греческого слова «идея» (idea), существовавшего уже до Платона, но именно в его учении получившего большое значение.

Слово «идея» находится в связи с греческим глаголом «идеин» (видеть, познавать, знать), латинским videre (видеть), готским witan (смотреть, наблюдать), русским видеть, вид, видение, немецкими wissen (знать) и Weisheit (мудрость), и т. д. Оно имеет общий корень и со словами ведать, вежды, вежливый, невежда, идиллия, идол (изображение) и даже история (от «вид — тор», буквально «свидетель», то есть «видевший или видящий, знающий»). Первоначальным смыслом слова «идея» было: «то, что видно», «виденное», а отсюда и «представление», «сведение», «ведение».

Таким образом, дабы знать, надо предварительно видеть. В свою очередь, такое, основанное на опыте, знание (как теория на эксперименте, причем «теория» буквально значит «созерцание»), дает возможность иметь представление о действительности, каковое на самом деле является обобщением имеющейся информации, то есть «ведущей (руководящей) мыслью», Leitgedanke (как тоже переводится на немецкий язык слово «идея»). И, наконец, такое представление и такое обобщение дают возможность сформулировать соответствующий генеральный план, общую программу на будущее, исходя из всего имеющегося до сих пор. (Платон считает, что такой план предшествует тому, что мы потом «видим».) Все эти понятия входят в широкую смысловую гамму выражения «идея».

Смысловые оттенки этого выражения находятся и в философском его употреблении Платоном. Чаще всего слово «идея» у Платона обозначает совершенный прообраз (модель, образец) вещей, причем этот общий прообраз трансцендентен, то есть находится вне или над частными конкретными его воплощениями. Пользуясь выше отмеченными словообразованиями из этого корня, можно сказать, что «идея» Платона является одновременно нашим видением сущности, смысла и значения вещей, самой этой сущностью, а также и предварительной и нематериальной программой, планом этих вещей. Например, идея стола предшествует производству того или иного отдельного стола, являясь как бы его предварительным планом и прообразом, но в то же время она является и его сущностью. Платон считает, что такие прообразы или идеи обладают подлинным бытием, в то время как их материальные воплощения являются только их тенями, которые обладают лишь второстепенным (или кажущимся) бытием.

Что такое идеология?

Идеология это не учение об идеях, наподобие того, как зоология является учением о животных или этимология учением о правильном исконном значении слов. Идеология это система идей, но не любых идей, а идей общественных, главным образом политических и экономических. Есть два вида общественных идей: 1. Идеи — верования (по-испански: ideas creencias); 2. Идеи — домыслы (выдумки, по-испански: ideas ocurrencias). Разница между этими двумя видами идей была исследована испанским философом Хозе Ортега-и-Гассет. Ортега предлагает их для краткости называть просто идеями и верованиями (ideas y creencias).

Те идеологии, которые являются синтезом народных верований и общественных идей, эволюционируют органически, ибо не являются закрытыми (окаменелыми) системами. Те же идеологические системы, каковые полностью исключают верования (как религиозные, так и вообще мировоззренческие верования), приобретают тоталитарный характер, в силу необходимости возводить сложные, натянутые и монопольно закрытые построения из домыслов, вместо вытесняемых народных верований и народного мироощущения. Такие тоталитарные системы не в состоянии органически эволюционировать, а посему они подвергаются от времени до времени механическим перестройкам, дабы как-то реагировать на нарастающие расхождения с действительностью.

Посему, когда речь идет о таких государственных идеологиях, которые основаны на религиозных и мировоззренческих верованиях той или иной нации, то к таким национальным идеологиям нужно относиться объективно, без политического квалифицирования и без дискриминации их религиозных и мировоззренческих фундаментов. Однако, когда речь идет о таких идеологиях, которые категорически отвергают не только все иные идеологии, но также принципиально отвергают и все верования, тогда необходимо такие идеологии, в свою очередь, отвергать, как тоталитарные.

Что такое нация?

В русском языке существуют два выражения, которые дополняют друг друга: родина и отечество.

Слово отечество указывает на кровную, генетическую связь с предшествующими поколениями соотечественников. Оно тождественно римскому термину patria, каковое имело совершенно определенное значение, в том числе и конституционное, ибо от отцов-учредителей римского государства (раtres) происходили патриции, обладавшие правом на вето в Сенате, даже по отношению к решениям большинства. Причем, это отнюдь не считалось привилегией (это слово было ругательным в Риме), а обязанностью блюсти постоянное приумножение благосостояния всего государства, каковое может пострадать от опрометчивых и непродуманных решений большинства. От слова «приумножать» (аugeге) по латыни и происходит юридическое наименование этой обязанности «отцов» накладывать вето на опрометчивые решения: аuctoritas раtrum (авторитет отцов).

Теодор Герцль, основатель сионизма, считает, что «только вера отцов объединяет» еврейскую нацию. Значит, генетическое происхождение от общих «родоначальников» или «народоначальников» само по себе еще не обеспечивает единства нации, если потомки отступают от веры своих отцов. Единство нации в первую очередь нуждается в сохранении первоначальных общих верований, являющихся конституционным фундаментом для всех последующих дополнительных идей и инструментальных концепций.

Выражение «родина» в своем корне тоже содержит указание на генетическую преемственность и общность, однако сегодня оно больше понимается как место рождения, особенно в связи с правом на гражданство на американском материке, выводимом из места рождения (jus solis), а не из кровного родства (jus sanguinis). Выражение «нация» происходит от латинского слова natus, рожденный. (Одного корня со словами «натура», «наивный»). Современное понятие «нация» сегодня часто толкуется как «жизненная общность людей, сознающих общее политическо-культурное прошлое, с волей иметь общее государство» (Duden 7, этимология немецкого языка).

Современное употребление этого выражения началось во Франции. Такие словообразования, как «национальное собрание», «национальный гимн», превратили это выражение в синоним «государства». Именно такое понимание выражения «национальный» распространилось широко в Америке. Например, в конституции Аргентинской Республики, в выражениях вроде Presidente de la Nacion, Congreso de la Nacion, слово «нация» является синонимом слов «республика» и «государство». Весьма важно не упускать из виду, что в подтексте выражения «нация» недвусмысленно присутствуют три понятия: единство и общность территории, расы и языка.

Более точный смысл современного понятия «нация» становится ясным, если внимательно проследить его возникновение во Франции. Как и многие другие явления, бурно проявившиеся после Французской Революции, оно на самом деле зародилось во времена абсолютизма. Кардинал Ришелье (премьер Франции от 1624 до 1642 года) в своем политическом завещании дает определение: «Цель моего пребывания у власти заключалась в том, чтобы возвратить Галлии границы, предназначенные ей природой, вернуть галлам короля-галла, поставить на место Галлии Францию и повсюду, где была древняя Галлия, установить новую». До Ришелье, Сюлли, министр Генриха 4-го, в своих мемуарах «Принципы государственного хозяйства», подчеркивает важность «естественных государственных границ». Генрих 4-ый добавляет: «Те земли, в которых население говорит по-французски, должны принадлежать мне».

Однако, глубокий основной смысл этого нового понятия заключается в словах кардинала Ришелье: «установить новую Галлию». Именно этими словами определяется не только территориальный и расово-языковой редукционизм понятия «нация», но также впервые провозглашается современный политический волюнтаризм искусственного установления чего-то нового, взамен органически сложившегося положения. Это «новое» обладает двумя недвусмысленными (стыдливо умалчиваемыми) стремлениями: выборочно ампутировать прошлое и отказаться от наднациональной имперскости. Голландский историософ Йохан Хейзинга (Johan Huizinga, 1872 -1945), в статье «Задача истории культуры», указывает на стремление Франции к ампутации собственной истории отказом от франкского (германского) происхождения своего государства и от своей монархии. Эта ампутация была антиимперской, ибо именно первое франкское государство претендовало на восстановление «Римской Империи». Она была затем закреплена «второй ампутацией» (как говорит Хейзинга), то есть тотальной антимонархической ампутацией, совершенной Французской Революцией.

Эти две ампутации консолидировались в рамках «новой нации», наподобие того, как сегодня делаются попытки консолидировать и закрепить ампутации, которым была подвергнута Россия, в рамках «новой России».

Нельзя не отметить, что русская общественная мысль, особенно в русской белой эмиграции, пыталась выработать иное, более сложное и более богатое понятие «нации», чем французское. В основном, такое новое содержание этого понятия было даже противоположным французскому, ибо восстанавливало идею наднациональной имперскости, впервые зародившуюся в Древнем Риме, затем продолженную в Византии и гораздо глубже осуществленную в Империи Всероссийской. Это русское понимание «нации» исходило из иерархического представления эволюции человеческих обществ: совокупность многих семей образует род, несколько родов соединяются в народ, а несколько народов в нацию.

Что такое «национальная идея»?

Содержание «национальной идеи» любой нации (в обоих смыслах этого понятия) исторически эволюционирует, что зачастую вызывает затруднения для его полного определения. Однако, любая сложная (и эволюционирующая) национальная идея всегда имеет один главный корень, одну коренную идею, лишь в процессе истории как бы «облипающую» дополнительными идеями и инструментальными концепциями.

Каждый народ обладает некоторыми частными, только ему в такой степени присущими особенностями. Несомненно, что эти особенности связаны с предыдущими (например, родовыми) характеристиками его донародного бытия. Однако, процесс перехода донародного и догосударственного бытия на высшую историческую ступень народной государственности всегда связан с появлением какой-нибудь специфической идеи, имеющей объединяющий, организующий и направляющий характер. При любом органическом становлении государства можно наблюдать, наряду с сохранением прежних этнических особенностей, появление таких новых центральных идей.

Если взять, как пример, становление Римского государства, то мы видим, что в Риме сохраняются многие общелатинские характеристики, но одновременно появляются совершенно новые цели и новые особенности. Например, полностью сохраняются многие прежние латинские политические термины, как «рекc» и «диктатор» (титул народных вождей соседних с Римом латинских племен). Но при новых задачах их функции существенно иные. При этом необходимо отметить привхождение чуждых, но географически доступных элементов, действующих аналогично катализаторам в процессе политической кристаллизации новых государств. В Риме таковыми были элементы этрусские, сильно повлиявшие на церемониальную и символическую сторону политической жизни нового государства (ликторы, курульное кресло и т. д.) и на характер многих политических учреждений (жреческие коллегии, авгуры и т. д.). Но, несмотря на эти собственные этнические элементы и на заимствованные чуждые элементы, все они вместе ориентируются в согласии с новой идеей Рима, в свете которой они и принимают новый, специфически римский характер.

Не входя в подробный разбор этой коренной римской идеи, можно лишь отметить ее две важные составные части: особенно развитое правосознание и тенденция к включению (то есть тенденция противоположная «ограничению» и «самозамыканию»). Идея включения обозначает, что потенциально все соседи, ближайшие и дальние, могут включиться в римскую сivitas, то есть в римское право. Так оно и случилось, когда в 212 году после Р. X., при императоре Каракалле, все свободные жители Римской империи стали полноправными римскими гражданами. (Полтора века до этого апостол Павел говорит о своем римском гражданстве). Это включение предполагало расширение государства: urbs должно было превратиться в огbis, город во вселенную, Рим в Рах Romanа. Именно от этой последней идеи ведут свою генеалогию — хотя бы частично — все современные идеи универсальности, «экуменичности» и «глобальности» в мире. Однако, в Риме эта идея заключала в самой себе и собственное противоречие: безграничное включение (и расширение) невозможно, и ведет к гипертрофии и саморастворению.

В Греции процесс государственного становления тоже шел по линии преодоления родовых отношений, как об этом свидетельствует союз афинских родов, но центральная идея этого становления не включала в себя идею всеобщего включения и не доходила до идеи надплеменного объединения. Наоборот, в Афинах и в Спарте преобладало стремление к сохранению местной специфики, каковое понималось как сохранение самобытности. Посему в Греции и не возникло общегреческое государство: общегреческий, пан-эллинский идеал имел надгосударственный характер, проявлявшийся главным образом в области духовной и физической культуры. (Ярчайшим выразителем этого неполитического единства были олимпийские игры, проводившиеся каждые четыре года). Идея общего политического объединения привносится в Грецию из Македонии, а затем из Рима. Однако, эта идея никогда не принимает чисто греческого характера, даже в Византии. По крайней мере, до освобождения Греции в прошлом веке.

Существенной частью центральной эллинской идеи было сознание внутренней органической связи между понятиями добра, истины и красоты: «Посему, если только с одной идеей мы не можем схватить добро, беря его тремя, красотой, мерой и истиной, мы скажем… подобная смесь будет добром». (Платон, Фил., 15, 64-5). Из этой идеи вытекает греческая идея необходимости справедливости в обществе, сопровождаемая идеей необходимости порядочности правителей, каковые должны быть хорошими людьми. Эта последняя идея особенно ясно видна в письмах Платона о его поездках в Сиракузы, в Сицилии. Содержание этих писем в нашей современности часто отбрасывается, под предлогом, что оно «утопично». Однако, внимательное их чтение раскрывает их центральную идею: истинная политическая мудрость заключается в том, что правители должны быть не только умными, хитрыми и компетентными, но также порядочными и хорошими людьми.

Центральная идея Древнего Израиля ярко выражена в Пятикнижии пророка Моисея и в остальных книгах Ветхого Завета. Эта идея может быть выражена одним единственным словом: Закон. Вокруг этой коренной идеи и происходила историческая эволюция израильского народа и государства. Сознание существенной важности «корней» и исторической памяти было всегда живо в еврейском народе, а необходимость сохранения корней была даже возведена в принцип.

Таким образом, высшая форма человеческого общежития — политическая или государственная жизнь — требует для своего зарождения и дальнейшего существования наличия объединяющей и ориентирующей коренной идеи. Ф. М. Достоевский по этому поводу пишет: «При начале всякого народа, всякой национальности идея нравственная всегда предшествовала зарождению национальности, ибо она же и создавала ее. Исходила же эта нравственная идея всегда из идей мистических». (Дневник Писателя. 1880 год.)

Эта коренная идея может иметь сложный и многогранный характер, даже несмотря на свою однородность и компактность. Она также содержит в самой себе пределы для своего развития, переходя которые, заложенные в ней противоречия заостряются и могут привести ее к вырождению или к гибели.

Зародышем или сердцевиной каждой коренной идеи или вообще каждой культуры, является религиозная идея. В конечном итоге, вся история сводится к борьбе разных религиозных идей между собой (иногда, в наши дни, камуфлирующихся под идеи антирелигиозные). Каждая из этих религиозных идей затем облекается в многослойную оболочку, начиная от духовно-культурной и кончая юридически-политической.

Однако, никакая коренная идея никак не может сохраняться абсолютно неизменяемой в ходе истории. Больше того, именно творческое приспособление такой идеи к изменяющимся историческим обстоятельствам является необходимым условием для сохранения ее жизненности. Границы для такого приспособления даны, с одной стороны, в виде окаменения, петрификации, а с другой стороны, в виде вырождения (в результате индуцированных извне мутаций, или в результате собственного упадка через отступление).

К центральной или коренной идеее каждого народа присоединяется ряд инструментальных концепций, которые имеют конкретное значение для каждого народа и для каждого периода истории. Кроме того, в эту сложную идеологическую систему входят исторические прецеденты. Каждый народ имеет свою историю, и эти исторические прецеденты тоже слагаются постепенно и тоже входят в состав его национальной идеи. Кроме этого, каждый народ создает свою собственную терминолгию: политическую, конституционную и юридическую. Или создает ее заново или заимствует чужую терминологию, но влагает в нее свои собственные новые понятия или новые оттенки. Так же народ создает и свои определенные политические учреждения, или берет чужие и как-то их видоизменяет.

Русская коренная идея

Первым, в хронологическом порядке, проявлением русской коренной идеи было стремление к объединению восточно-славянских племен. Само по себе объединение было в основном инструментальной идеей, ибо оно вело к необходимой концентрации собственных сил, что было необходимо не только для обеспечения самостоятельности и независимости, но и для сохранения внутренней самобытности, своего быта, то есть свободы. (Свобода, как это показал Хомяков, и есть свой быт). Идея самобытности является первым элементом коренной национальной идеи России, а стремление к самобытности, обладающее великой инертной силой в России, является одним из важнейших признаков свободолюбия русского народа, упорно не замечаемого многими наблюдателями, по злобе или по невежеству.

Одновременно, другой целью объединения было стремление к достижению справедливых порядка и суда, в согласии с уже существующим правом, выработанным до этого у славян тем же бытом. (Этимологически, справедливость и есть согласие с правом). Краеугольным и основополагающим элементом русской государственной идеи было правосудие, как это свидетельствует Русская Летопись:

«Реша сами в себе: поищем себе князя, иже бы володел нами и судил по праву». Наши предки не сказали: «Позовем себе князя, чтобы он нам привез свое право, или написал для нас новое право». У них уже было свое, славянское, право, которое Аристотель называет «неписаным правом», и считает более важным, чем право писаное. Призыв князя обозначал всего лишь решение установить общий надпартийный и надгрупповой арбитраж. Идея общего арбитража является одной из первопричин возникновения государственности, согласно немецкому ученому Фон-Игерингу. (Von Ihering).

Обе задачи, вставшие перед нашими предками в девятом веке, были ими разрешены ясно и категорически: только надродовая, надсословная и вообще надгрупповая верховная государственная власть может обеспечить собственный быт, то есть свободу, и справедливое правосудие. Таким образом, две первые русские национальные идеи, самобытность и справедливость, можно определить как нравственный двигатель зарождения русской национальности, о котором говорит Достоевский. Однако, рядом с этими двумя идеями, с самого же начала русской национальности ярко светит еще одна, третья идея, которая хронологически не только предшествовала первым двум, но тоже была инструментом для их воплощения. Это была общеславянская идея соборности, то есть хоровая (многоголосая, но стремящаяся к гармонии) идея, присущая в том или ином виде и другим индоевропейским народам. (Ее присутствие, в качестве государственного конституционного элемента, можно бесспорно проследить в политических учреждениях Древнего Рима).

Воплощение этой хоровой соборной идеи в политических учреждениях южных славян до сих пор сохраняется в их политической терминологии, даже более, чем в России. На Руси она ясно выражается в самом акте Новгородского веча, учредившего надплеменную монархию. Затем она постоянно присутствует и развивается в ее политическом строе, вплоть до учреждения Земского Собора царем Иваном Грозным в 1450 году. Однако, для правильного толкования зарождения русской государственности, необходимо не упускать из виду функциональное и принципиальное разграничение государственной власти на власть верховную и на власти управительные.

Существенный смысл начала государственности в России, условно отмечаемый 862 годом, заключается в том, что с этого момента была провозглашена верховная власть для объединяющихся русских племен, но эта власть не имела с самого начала задачу быть также и властью управительной: для этого продолжают существовать посадники, тысяцкие и другие выбираемые начальники, а также и городские советы, в которые входят все действительные и все «старые» (бывшие) начальники. Таким образом, управление продолжает быть самоуправлением, наряду с которым сохраняется прямое участие всех граждан в решении особо важных государственных вопросов на вече. Верховной власти отводится функция «судить по праву», и эта функция является самой существенной, ибо даже функция военного водительства (воеводства) имеет скорее профессиональный — по тем временам — характер, несмотря на то, что верховной власти принадлежит, несомненно, также и верховное командование. Такова была наша русская подлинная «демократия», за девятьсот лет до возникновения США и за четыреста лет до создания в Англии первого парламента, который, однако, не имел права ничего решать, кроме учреждения налогов, а имел право только «говорить» (откуда и происходит его имя).

Было бы ошибкой думать, что эта наша самобытная идея «демократии» тысячелетней давности с тех пор полностью исчезла, испарилась из русской мысли и русской жизни, под тяжестью сначала чужеродного татарского, а затем и чужеродного большевицкого ига. Во-первых, она всегда упорно сохранялась в казачестве. Во-вторых, она всегда, при любой возможности, так или иначе, снова всплывала на историческую поверхность, что свидетельствуете ее постоянном наличии в народном подсознании. Например, когда царь Иван Грозный преобразил древнерусскую городскую вечевую систему в общенациональную систему Земских Соборов, он также восстановил административное и судебное самоуправление на местах. Конечно, такие преображения требовали грозной власти. Когда же царь Александр Второй Освободитель, после повторного частичного восстановления самоуправления, замыслил также снова созвать Земский Собор (после полуторавекового перерыва), он был немедленно убит.

Таким образом, мы ясно различаем в самих истоках России ее три коренные национальные идеи: самобытность, справедливость и соборность.

Вскоре руководству древней Руси стало очевидным, что эти идеи нуждаются в точном определении к месту. Великий государственный ум Владимира Святого удачно и одним махом определил и уточнил две первые: самобытность будет великолепно оправдана в рамках вселенскости, а справедливость будет возвышена в Правде и Законе. Сын Владимира Святого, Великий Князь Киевский Ярослав Мудрый, согласовыает в Русской Правде старое славянское неписаное право с новыми христианскими уставами своего отца.

Таким образм, Крещение Руси и приятие ею Православия точно определили две первые национальные идеи России: Самобытность во вселенскости и справедливость в Правде. Для их обеспечения, еще тогда, во времена Киевско-Новгородской Руси, были приняты, вместе с Крещением, идея христианского просвещения, вскоре расцветшая в Русской Летописи, и идея миролюбия.

Необходимо было еще уточнить и определить третью идею: соборность. Тогда, как и сегодня, было много разных альтернатив, но только одна из них была правильным путем, а все остальные были и всегда будут распутьями. Владимир Мономах, правнук святого Владимира, понял, что ни доморощенный удельный путь, ни соседский, приведший потом к параличу Польши (когда исконная славянская соборность выродилась в привилегию отдельных лиц говорить государству «не позвалям»), к добру не приведет. Его внук, Андрей Боголюбский (сын основателя Москвы Юрия Долгорукого) впервые ясно выразил, что сохранение соборности возможно только при единоначалии. (Настоящая монархия как раз и означает «единоначалие», а не «единовластие».) За это он и был убит, как Павел Первый, Александр Второй и Царь Мученик Николай Второй. Так сатана, при помощи своих соратников, тоже принимает участие в истории.

Так как единоначалие не было своевременно достигнуто, мы подверглись Татарскому Игу. Когда мы, наконец, смогли установить в нашем государстве единоначалие, мы смогли одновременно преодолеть и наше первое Иго. Тем временем, мы оказались изолированными от вселенскости. Преодолевая эту изоляцию, мы сильно повредили соборность нашей государственной конституции, подорвав этим наш общественный строй и само государство, оказавшиеся в результате бессильными, чтобы справиться с провокацией Катастрофы 1917 года.

Сегодня Катастрофа уже произошла, но еще отнюдь не кончилась, хотя ее страшные последствия уже налицо. Для борьбы с дальше раскатываемой Катастрофой и ее последствиями у нас, однако, есть хорошие идеи, национальные идеи России. Указать вкратце на их подлинный фундамент и было целью этой статьи.

 

(«КАДЕТСКАЯ ПЕРЕКЛИЧКА», периодический журнал

Объединения Кадет Российских Кадетских Корпусов,

Нью-Иорк. № 75, Май 2004 года.)

 

 

источник: Электронное Кадетское письмо № 15. Буэнос-Айрес, август 2004 г