Василий КАТКОВ Нравственная и религиозная санкция русского Самодержавия

Катков Василий Данилович (1867 — после 1917) — русский юрист и политический мыслитель. Профессор Императорского Новороссийского университета. Работа выходила отдельным изданием в Харькове в 1907 году.

Василий КАТКОВ Нравственная и религиознаяИмператоры, короли, советы и парламенты, и всякие сочетания их, являются только временными представителями чего-то более великого, чем они.

 

Ritchie D.Z. Principles of State Interference. С. 69

«Какова лучшая форма общественной организации? Каково должно быть устройство государства, чтобы оно гармонировало с нашими нравственными идеалами?» — вот вопросы, всегда и везде занимавшие человека, как существо по природе государственное и нравственное.

Бывают периоды в жизни народов, когда эти вопросы под влиянием тех или иных обстоятельств приобретают особенно острую форму. Таким периодом были доживаемые нами дни так называемой «русской» революции.

Давно подготовлявшаяся исподволь политическая смута, вовремя не подавленная в своем развитии добродушием власти, разразилась в самой нелепой, жестокой и безнравственной форме благодаря сочетанию целого ряда внутренних и внешних причин нашей государственной жизни.

Недостаток активности, лень и обломовщина воспитали поколения верхних слоев русского общества в исключительной подражательности более активным и просвещенным народам, но подражательности не разумной, а той, которую только и могло дать одно невежество.

Не привыкшее к труду, лишенное серьезных знаний, невоспитанное, пустое и поверхностное наше будто бы «интеллигентное» общество выросло в совершенном непонимании жизни Западной Европы, ее истории, ее научных и нравственных сокровищ, ее современных условий политического и общественного существования.

Невежественные профессора и преподаватели средней школы превратили наши учебные «заведения» в вертепы политического разврата. Школа из источника государственной силы, каким она является в Германии, Англии и других странах Запада, сделалась рассадником политиче¬ских недоумков и даже преступников. Центр умственного прогресса нации был заражен, и зараза эта распространилась на все отрасли и органы государственной и общественной жизни: пропитала коронную и выборную бюрократию, задела «свободные профессии», проникла даже в армию и духовенство — эти коренные устои физической и нравственной силы народа.

Пресса сделалась орудием лжи и адвокатом распущенности, проповедником верхоглядства и органом травли жизненных сил общества.

Вместе со школой пресса развивала до крайности идеи индивидуализма и космополитизма, содействовала упадку нравственности и религиозности, распространяла разрушительные учения социализма и «демократии», подтачивала историче¬ские основы русской государственности.

Слабое развитие политической мысли и рабское подслуживание тенденциям индивидуального эгоизма и зависти лишили нашу горе-интеллигенцию даже способности пользоваться чужим государственным опытом. Из жизни других культурных народов брались произвольные вырезки и из них делались выводы, льстившие самомнению толпы. Подробнейшему исследованию подвергались «козявки, мушки, таракашки» чужих порядков, но не замечался «слон», на фоне которого выросли этим «козявки и букашки». С неподдельным восхищением указывались плоды иноземных «конституций», но не заботились о том, чтобы исследовать почву и условия произрастания этих плодов.

На подготовленную внутренними причинами почву для политических смут упала в качестве сильнейшего бродила причина внешняя — война, война непредвиденная и нежданная, война без подготовки, вопреки всеобщей уверенности в долголетнем мирном царствовании, война на оконечности государства самой отдаленной и наименее защищенной. Неудачами несчастной войны чисто по-холуйски воспользовались внутренние рыцари кинжала, бомб и револьверов, темной ночи и подполья… А «интеллигенция»… та самая «интеллигенция», которая мнит себя столь политически развитою и «сознательною», не умела даже разобраться в этой, столь простой для здравого смысла и патриотического чувства всякой другой нации ситуации и пошла рука об руку с внешними врагами и внутренними изменниками унижать и разрушать собственное отечество.

«Распни, распни Его!» — кричали когда-то иудеи, указывая пальцами на Того, пред Кем каждый из них был ничтожеством и прахом. «Долой самодержавие!»— вторили им их соплеменники и единомышленники-изменники из среды того самого народа, который создан был этим самодержавием… «Создан», потому что, как совершенно правильно говорил Ренан1, короли и цари, императоры и династии создают нации.

Эти вопли и завывания заставляют нас пересмотреть нравственные основы русского самодержавия: в самом ли деле это отжившая форма государственного управления — форма, осужденная опытом «всех» цивилизованных народов, форма, противная свободолюбивым и эгалитарным стремлениям просвещенных граждан, враждебная прогрессу, неразумная и лишенная поддержки морали, как это проповедуют ее противники; или же это живая, созидательная и вечная идея человечества, никогда не умирающая, никогда не стареющая, хотя и изменчивая в своем проявлении, сообразно обстоятельствам и характеру времени и места?

Нет сомнения, что для огромных народных масс, не порвавших с Церковью, вопрос этот решается просто. Что значит слово «самодержавие» («самодержавство» присяги и «самодержавнейшей» литургии), этого большинство, не посвященное в тонкости политической терминологии, не может понимать так, как может это понимать ученый и умный государствовед. Но живое и могущественнейшее в этих массах монархическое начало, начало, не потерявшее ни обаяния, ни священного характера, понимается так, как оно и должно пониматься сообразно первоначальному, не извращенному позднейшими приспособлениями к республиканским вкусам смыслу: не зная ни происхождения этого термина, ни его истории, ни даже самого слова «монарх», народ видит в своих Царях верховных распорядителей государства, свобода которых ограничена только благом народа, совестью и ответственностью пред Богом. Это хозяин страны, который перестал бы быть хозяином, если бы управление страною не зависело от его воли.

Ничьи интересы не связаны так неразрывно с интересами всего народа, никто так недоступен подкупам, никто не имеет больше средств знать то, что нужно для управления государством, как Государь.

Если Государь созывает какой-либо совет или думу, то созывает он их не для того, чтобы они мешали, а для того, чтобы они помогали ему в управлении.

Никакие юридические «ограничения» не могут здесь изменить существа дела, так как это азбучная истина государственной науки, что основные законы страны носят не столько юридический, сколько нравственный характер: закрепленное бумагой на бумаге и останется, если не находит себе нравственной и религиозной санкции среди народа… Бумага — одно, а нравственная и религиозная опора власти — другое…

Российская Государственная Дума в роли английского парламента, то есть как первенствующий носитель Верховной Власти и ограничитель монархического начала в английском смысле, такая Дума — самая невозможная и самая смехотворная вещь на русской почве.

Нужно совершенно не знать народа, совершенно вытравить в своей душе то, что составляет самую основу народной души, чтобы мечтать о чем-либо подобном… И если кому-либо приходится защищать самодержавие, то не от русского народа, а от людей, давно потерявших или совсем никогда не имевших в своей душе того, чем живет этот народ и что делает его «русским народом»… православным русским народом.

Оружие для такой защиты Самодержавия мы найдем в том самом арсенале, откуда берут другие оружие для нападения.

1. Самодержавие, прежде всего, освящено нравственным сознанием всех народов. Это удивительный consensus gentium!

Самая даровитая в политическом отношении нация, нация, превосходство которой в области политики признано явно и молчаливо самыми образованными и свободолюбивыми народами, копировавшими ее учреждения и политические принципы, эта нация — англичане — управляет приблизительно девятью десятыми обширной Британской империи автократически (самодержец, как известно, есть перевод греческого «автократор»), хотя это слово не значится ни на какой хартии и ни в каком титуле… Да и в последней десятой доле, во внутреннем управлении собственно Англии, элементы автократии не уничтожены, а только скрыты, — скрыты от не¬опытного и близорукого взора людей, не понимающих, что внешняя политика в жизни государства есть тот стержень, во¬круг которого вращается внутренняя его политика. Для внешней же политики, как и для управления армией и ведения войны, по самому существу вещей, единоличный орган есть лучшая и надежнейшая форма ведения дела, так как здесь необходима тайна, и быстрота решения, и единство направления. В интересах всякой страны (а большой, соприкасающейся со многими другими, — в особенности) глава государства, как монархии, так и республики, непременно должен в особенно важных случаях вести дело единолично, не делая участниками своих решений не только толпу, но и состоящие при нем советы и парламенты. Накануне войны с Францией конституционная Пруссия была связана секретными договорами с другими конституционными германскими государствами, хранившимися в большой тайне и обеспечившими Пруссии победу над врагом. Подобные же секреты с течением времени обнаруживаются в жизни и других монархических и республиканских стран, Государи и президенты которых на деле играют всегда большую роль, чем это предоставлено им бумажными конституциями и чем это кажется «суверенной» толпе.

Глава государства с самым «всемогущим» парламентом должен быть в важных случаях автократом, если он сознает свою ответственность перед народом и историей. И история свидетельствует нам, что и английские короли, и американские или французские президенты в важных случаях функционируют как автократы. В менее же важных случаях и самый явный автократ проявляет нисколь не больше власти, чем республиканский президент: они попросту не вмешиваются в них, предоставляя людям устраиваться самим так, как им кажется лучше.

И теперь мы знаем страны, которые действуют заодно, но о которых никто, кроме главы государства да, может быть, нескольких ближайших к нем лиц, не может сказать, связаны ли они международным договором или нет.

Ни одна страна, какова бы ни была степень просвещения и свободолюбия ее граждан, не может отказаться и никогда на деле не отказывается от автократиче¬ского начала, когда затрагиваются самые существенные ее интересы, что бы ни гласили там конституции или учебники близоруких доктринеров. В минуту государственной опасности республиканский президент (Линкольн, например), обращается в фактического диктатора, в самого неприкрытого самодержца. Разница только в том, что, в то время как одни страны поставлены в более благоприятные условия международной и внутренней жизни, другие живут среди постоянных опасностей то от внешних врагов, то от «гражданских добродетелей» среди собственных номинальных подданных: Разиных, Пугачевых и «освободителей».

Поэтому в то время, как в одних странах автократия есть начало спящее, в других — начало постоянно бодрствующее. Но и там, где оно спит, оно живет, и не видят его только толпа да кабинетные доктринеры. Когда наступят соответствующие обстоятельства, оно проснется осязательно и для толпы.

Мало того, самодержавие как полновластие есть заветная мечта в груди всякой борющейся за власть политической партии, что бы ни было написано на ее знамени. Истина политическая, как и всякая другая, одна. Не может быть двух истин. А потому, по существу дела, истина всегда была и будет исключительна. Она готова разделить свое место под солн-цем с мнениями и стремлениями, которые она признает за ложные, но только под одним небольшим условием: в качестве победительницы.

Республиканец готов терпеть монархиста, но только под условием, чтобы тот ему подчинялся и чтобы проповедь монархических идей не угрожала ему, республиканцу, и господству его идей и учреждений.

Понятно, всякая власть не есть настоящая власть, пока она не сделалась полновластием. Что это за власть, не могущая сделать того, что ей желательно?

Правда, не принято говорить о самодержавии как конечной цели властолюбивых стремлений каждой партии. Не принято обнаруживать этого, как не принято во всяком воспитанном обществе говорить и обнаруживать многие другие вещи. Но это не значит, что их нет.

Кричать «долой самодержавие» не значит еще, чтобы нравственное сознание кричащего отвергало это начало, когда основным затаенным желанием, может быть, всей его жизни и была та самая власть, из которой и состоит самодержавие. Если бы он был совершенно чужд властолюбия, он никогда бы до этого крика и не додумался. «Долой самодержавие!» значит просто-напросто: «Да здравствует самодержавие!» — но не существующее в данную минуту, а то, носителями и опорой которого желает быть кричащий.

Кто отрицает, тот утверждает. Кто утверждает, тот отрицает. Таков неизбежный закон человеческого мышления.

Кто отрицает самодержавие, тот отрицает только существующую историче¬скую его форму и хочет поставить на его место скрытую форму западной автократии, где под прикрытием юридических форм с вытравленным термином «самодержавие» маленькая группа населения может жить на счет другой, большей, или, по крайней мере, управлять ею, и где самодержавие одного разменивается на более жестокосердное многоголовое самодержавие лендлордов, бюрократов и королей фабрик и железных дорог.

Самодержавие нельзя изгнать из государственной жизни, потому что его нельзя изгнать из человеческой души. Где его выгоняют в дверь, оно влетает в окно.

Раз не может быть государства без власти, оно не может существовать без полновластия, то есть без самодержавия, коллективного или личного. Это полновластие или самодержавие меняет только свою форму; и эта смена форм обусловлена обстоятельствами, историей, реальным соотношением сил страны, а не бумажными конституциями.

Форма автократии единоличной или коллективной, вопрос о том, кто должен быть первенствующим или единственным носителем Верховной Власти, определяется не личными интересами и личными взглядами императоров и королей, парламентов и советов или комбинаций тех или других, а интересами и жизнью более великого, что стоит за их спиной: государства. Единоличный или коллективный самодержец пользуется полнотой своей власти не ради себя, а ради того, временным представителем чего он является.

В благе страны, в счастье народа, в интересах государства и лежит разгадка того освящения автократического принципа всеобщим нравственным сознанием, о котором мы говорим здесь.

Кто кричит «Долой самодержавие!», тот требует, прежде всего, полноты власти для себя и своей партии с целью устроить государственную жизнь так, чтобы она обеспечивала господство за его взглядами. Не захватив полновластия, то есть самодержавия, в свои руки, он никогда не достигнет своей цели. А потому на деле все такие люди являются самыми фанатичными искателями самодержавия, самыми безусловными его поклонниками, и отличаются они от защитников существующей формы самодержавия только тем, что не останавливаются ни пред какими безнравственными средствами, чтобы добиться и осуществить свое самодержавие… Очевидно, что о таких людях никак нельзя сказать, чтобы их нравственное сознание протестовало против самодержавия как принципа: им ненавистна только существующая историческая его форма. Оторвавшись от народа, они потеряли смысл его творческой работы.

2. Русское самодержавие не есть цель само по себе; это орудие высших нравственно-политических идеалов общественной жизни: справедливости, порядка, прогресса, равенства, свободы, солидарности… Русское самодержавие существует для русского государства, а не русское государство для самодержавия. Первый из русских императоров и один из величайших Государей мира, Петр Великий, всегда исповедовал начало, что он первый слуга государства, и завещал его своим преемникам.

Миссия русского самодержавия не в том, чтобы поглотить собою Русское государство с его интересами, а в том, чтобы содействовать его развитию, очистить место и создать благоприятные условия для его жизни и успеха… Русское самодержавие — почва, locus standi и атмосфера нравственной жизни русского общества. Это среда, необходимое milieu для роста всего того, что есть лучшего у граждан Русской земли.

Кто хочет служить народу, кто любит свою Родину, кому дороги ее благополучие, честь, слава, будущее, тот должен служить русскому самодержавию.

Самодержавие русское есть продукт нравственных сил страны, великий этический институт. Ради создания и сохранения Русского государства, а посредственно и ради создания и сохранения русского самодержавия, поколение людей в течение целых веков жертвовало тем, что было дороже всего им на этой земле: своим имуществом, личным счастьем и благополучием близких и милых сердцу людей, здоровьем и самой жизнью… Кости миллионов людей в лучшей поре своей жизни создали тот фундамент, на котором покоится русское государство и русское самодержавие. Перед морем страданий, крови и слез, перед величием того памятника самопожертвования, который называется государственной историей страны, невольно вспоминаются слова русского Златоуста о развалинах Севастополя: «Пади здесь ниц, место бо сие свято есть».

Лояльность самодержавию есть лояльность высшим интересам своего народа. Не важно, чтобы эта лояльность была результатом рассудочности; важно, чтобы она жила в нашей груди как сознательный продукт рефлексии или как инстинкт бескорыстной и не мудрствующей преданности «сеятеля и хранителя» Русской земли.

Верность Царю и преданная служба его самодержавию есть верность и преданная служба высшему нравственному идеалу русской общественной жизни. Это не служба двум господам, а служба единственному великому владыке: нравственному прогрессу страны.

Конечная санкция и основа повиновения самодержавию как правовому и важнейшему институту русской государственной жизни лежит в нравственной ценности его в качестве орудия и опоры нравственного роста общества: оно поддерживает этическую возможность жизни и улучшения условий существования народа.

Страна, созданная властным объединением столь разнообразных элементов по культуре, расе, нравственным особенностям, если бы ее оставили без сильной власти и предоставили самой себе, непременно распалась бы на свои составные части, которые взаимною борьбою лишили бы друг друга той возможности саморазвития, которую им дает полновластие русских монархов. Стоит вспомнить историю или явления, сопутствовавшие ослаблению власти в последнее время, в Средней Азии, в Остзейском крае, в Польше, на Кавказе…

3. Русское Самодержавие имеет глубокие исторические основы. Оно заслужило себе признание и нравственное одобрение долгой, полезной работой на пользу стране.

Историческая работа сделала самодержавие другом каждого истинного гражданина русского государства. Это не внешняя сила, наложенная извне на страну, это — два нераздельных понятия.

На развалинах мелких удельных княжеств, доказавших свою слабость перед внешним врагом, и на остатках древних самостоятельных царств, постоянно друг другу мешавших спокойно жить, население Русского государства создало себе новую Империю с правителем во главе, одинаково озабоченным миром и прогрессом всех своих подданных, одинаково близко принимающим к сердцу постигнутое землетрясением население Андижана или Шемахи, потребности промышленности в Польше, голод внутренних губерний, разбои на Кавказе, развитие Приамурского или Уссурийского края. Повинуясь такой власти, каждый из подданных России повинуется самому себе, или лучшей части самого себя: «L’etat c’est moi»!

Самодержавие создало Россию. Одно только самодержавие может сохранить ее.

Как без Великой Первопричины, которую мы называем Богом, не было бы меньших причин и их результатов, не было бы и каждого из нас, так без самодержавия в основе не было бы и русского государства.

Монархическое начало есть действительное творческое начало государства и цивилизации. Республиканские формы государственной жизни представляют собою нечто несамостоятельное, производное, растущее из элементов, вырабатываемых началом единодержавия. Только под господством монархического начала, как под знаменем единства, вырастают та дисциплина и сила сцепления, которые необходимы для республики и которые одни могут из кучи песчинок, не связанных элементов-особей и мелких групп создать стройное здание государства.

В наше время, среди цивилизованного общества, мы можем научить многому людей немых, слепых, мы можем поднять их умственный уровень до степени недостижимой, если они предоставлены самим себе. Но мы можем это сделать потому, что знания, которыми мы обладаем, и умственная культура наша были созданы людьми, обладающими всеми внешними чувствами и даром слова. Без языка мы не имели бы современной умственной культуры. Без монархического начала мы не имели бы той нравственной культуры, без которой не может существовать ни одна республика. Северо-Американские Соединенные Штаты не были бы мыслимы, если бы, помимо других условий, в состав их не вошли элементы, созданные монархиями. Франция может держаться только жизненными соками своей многовековой монархической жизни.

России не было бы, если бы над созданием ее не трудились Всероссийские Императоры.

Есть вещи слишком высокие, слишком аристократические, чтобы они были доступны каждому, толпе.

«Отечество, честь, долг — вещи, созданные и поддерживаемые совсем маленьким числом среди толпы, которая, будучи предоставлена самой себе, роняет их»2.

Как много правды в этих немногих словах!.. «Люди, — утверждал Макиавелли («Государь», гл. XVII), — говоря вообще, неблагодарны, непостоянны, лживы, боязливы и алчны… если опасность далека, они предлагают Государям свою кровь, средства и жизнь свою и детей своих, но едва наступает опасность — они готовы изменить им».

Посмотрите, как вели себя люди, которые по своему общественному положению у нас должны были бы понимать, что такое Родина, чего требует ее честь, в чем наш долг пред нею в минуту, когда, за¬стигнутая врасплох внешним врагом, она напрягла свои усилия, чтобы отстоять свою былую славу, свое достояние, свою роль в семье народов, будущее своих поколений… Что делали все эти земские и городские недоумки, невежды-профессора, газетные собиратели пятаков, врачи, инженеры, офицеры запаса?.. Верными долгу (с исключением, конечно), остались те, кого больше всего травили: казаки, полиция, духовенство и мишень всех нападок — великий печальник Русской земли.

Где сталкивались и сталкивается так много партикулярных интересов, как в России, с обилием разнородных элементов, входящих в ее состав, там нужно особое учреждение, обязанное стоять на страже общих и высших интересов страны и поддерживать то, что слишком серьезно или слишком редко и трудно для оценки толпы, слишком аристократично для понимания масс. Этим учреждением при историческом росте России и было Самодержавие.

Все лучшее в человеческой жизни есть продукт аристократии духа. Все великое связано с великими именами отдельных людей и не создавалось толпою. Основу нашей цивилизации положили маленькие греческие аристократии, которые задавлены были бы числом, если бы они не поставлены были выше окружавших их масс. Борющиеся интересы отдельных групп, племен и рас поглотили бы собою интересы всей России, если бы история ее не выработала из недр ее особого института, обязанного хранить «душу нации» и быть объединяющим ее знаменем.

В трудные минуты народной жизни, когда существованию государства грозил напор внешних врагов или когда внутренние смуты готовы были разрушить работу предыдущих поколений, Россия находила себе спасение в сильной монархической власти. Она объединила мелкие княжества первой эпохи русской жизни, свергла иноземное иго, разбила и покорила прежних повелителей Руси, сохранила ее в Смутное время, ввела полно¬правным членом в семью других народов, ввела без потрясений реформы вроде освобождения крестьян от крепостничества3, расширила пределы страны, была фактором освобождения других народов то от Наполеона, то от мятежных ветров, то от турецкого ига, и спасала не раз другие народы (то Пруссию, то Францию) от конечной гибели.

«Долг — вещь аристократическая; нужно, чтобы он имел свое специальное представительство… Душа народа не сохраняется без особого учреждения, обязанного по призванию хранить ее. Династия есть лучший институт для этой цели…»4

Сильные опасности требуют и наделения ее сильной властью.

Испытанное временем и украшенное заслугами, русское самодержавие окружило себя нравственным ореолом, который не разрушит никакая клевета. В пользу его говорят все десять веков русской истории. Мы не можем отвернуться от исторического опыта и не можем отказать прошлому в праве определять наше настоящее.

4. В пользу Самодержавия говорят и практические нужды общественной и политической жизни страны данного времени, и практическое отношение к ним. Нам нужно считаться с общественными стремлениями к свободе, равенству и участию в жизни страны, — стремлениями отчасти местного, отечественного, отчасти подражательного, наносного происхождения.

В России только сильная власть способна «даровать населению незыблемые основы гражданской свободы, на началах действительной неприкосновенности личности» (слова Манифеста 17 октября 1907 года) и различных свобод.

Посеянные христианские стремления к (разумно понимаемым) свободе и равенству нуждаются, для практического их осуществления и для обеспечения, в сильной государственной власти. Где такой власти нет или где ослабевала существовавшая до того времени государственная власть, там громкие девизы свободы и равенства только прикрывали собою самые отвратительные насилия над личностью, создавали преследования и травлю за убеждения, упраздняли всякую обеспеченность достояния, чести, неприкосновенности личности и даже ее жизни: развивали грабежи и разбои, пожары и кровопролития.

Свобода есть цепь, надеваемая людьми на свой эгоизм, и равенство есть исправление несправедливостей, созданных грехами прошлого, и устранение их в будущем. Чтобы выполнить эту великую задачу, провести в жизнь нужные реформы и обеспечить им силу в будущем, нужна великая государственная власть: власть тем большая, чем дальше от идеалов свободы и равенства стоит современная жизнь. Такою властью в России может быть только историческое самодержавие русских монархов.

Создание новой власти гораздо более трудное, гигантское дело, чем поддержание веками сложившейся и существующей уже власти. Разрушать легко, создавать трудно.

Если власть, создавшая то, чем мы живем, что нас объединяет и что составляет основу всего нашего нравственного и социального существования, — если даже такая власть находит себе противников и хулителей, то какое же повиновение может найти среди 145 миллионов обитателей России власть, никому до сих пор неизвестная, ничего еще не сделавшая, никакого признания не заслужившая!?

Власть есть то, что всего труднее для государства и что создается с наибольшими трудностями. Нужно было быть совершенными невеждами в политической жизни или маньяками, чтобы, собравшись в числе 500 душ, вообразить, подобно печальной памяти первой нашей Государственной Думе, будто она представляет собою какую-то новую непобедимую власть, выше упреков и порицаний, выше исторического русской Верховной Власти… Quos Deus perdere vult dementat! (Бог лишает рассудка тех, кого обрекает на гибель!)

С другой стороны, выбор этих невежд и маньяков еще раз подтверждает азбучную старую политическую истину, что толпа, предоставленная сама себе, — наихудший политик, что управление страной должно находится в руках действительно «лучших людей» (это ведь и есть настоящий смысл греческого слова «аристократия»), а выбор этих людей правительство, во имя общего блага, не имеет нравственного права бесконтрольно отдавать на волю толпы…

При самой очевидной и настоятельной потребности государства в реформах мы не можем начинать всего сначала, ab ovo, мы должны развивать то, что существует, и пользоваться остатками прежней государственной постройки — в частности, русским самодержавием, русским дворянством, «бюрократией», духовенством, армией… тем искусственным подбором, который создал уже для народа своего рода особый правительственный класс. Как бы он ни был дурен с абстрактной точки зрения, он все же будет пригоднее выскочек-невежд и маньяков.

Итак, оставаясь практическими людьми и нисколько не относясь враждебно к тем нравственным идеалам свободы, равенства, солидарности, прогресса и справедливости, которые всегда и везде двигали общественными течениями, мы должны относиться со всем уважением, принадлежащим историческим нравственным институтам, к русскому самодержавию и тому, с чем оно связано прошлою жизнью.

5. Наконец, нужно быть совершенно слепым, чтобы в событиях последнего времени не видеть своего рода перста Божия.

События эти открыли для широких кругов то, о чем прежде догадывались только немногие. Они нам открыли всю важность сильной монархической власти в России. Они же открыли нам факторы, ослабляющие эту власть: школу, превратившуюся в вертеп государственного разврата и источник политической слабости; невежество и продажность прессы; отсутствие аристократии (аристократии духа); упадок религиозного чувства; неподготовленность не только народных масс, но и так называемого образованного общества к деятельному участию в политической жизни страны…

Надежды на Государственную Думу не оправдались, как это и думали раньше более дальновидные из наших государственных людей.

Немец Мартин, написавший накануне ее созыва брошюру «Будущее России», уже тогда предвидел, что это будет «сумасшедший дом» и центральный орган революции. И действительно, ее печальное короткое существование обнаружило со всей очевидностью все политическое убожество тех политиканствующих слоев общества, из среды которых она вышла. Кто хоть немного знаком с западноевропей¬скими законодательными учреждениями, не может не видеть всю огромную разницу между ними и нашей Думой, всю политическую незрелость наших политиканов и все несоответствие между результатами выборного начала на Западе и у нас.

Если до опыта с Думой можно было еще питать надежды на этот фактор Государственной Думы или, по крайней мере, оставаться на этот счет в сомнении, то теперь нужно быть совершенно наивным человеком, чтобы не видеть, что самое лучшее, чего можно с наибольшей вероятностью ожидать от нашего выборного законодательного учреждения, — это его безвредность и бесполезность. Спасения России, ее обновления, ее укрепления мы имеем право ожидать только от того же старого, испытанного исторического фактора— самодержавия русских Царей. Его сохранение и его укрепление — нравственная обязанность всякого человека, которому дорога Родина.

Но pas de royaute sans noblesse! — не может быть сильной монархической власти без окружающей ее аристократии духа! Это знает сам Монарх, выражавший желание и надежду видеть вокруг себя «лучших людей», «богатырей мысли и дела»!

Несчастье облагораживает людей. Несчастье есть лучшая школа для крепкого духа… Будем надеяться, что великие несчастья последнего времени, глубокое оскорбление национального чувства и все преступления, подлость и ужасы «освободителей» действительно освободят наше общество от вековой беспечности и лени, от узкого эгоизма, от безучастного отношения к гражданскому долгу и чести Родины и вызовут на свет те действительно лучшие силы, которые помогут монарху воссоздать и укрепить великое здание Русской Империи!

Одно нам нужно помнить в будущем всегда: в неумиротворенной абсолютно стране, где постоянно приходится бороться с предательством внутри и быть готовым к отпору внешнего врага, лозунгом всякого патриота будет клич евреев к Самуилу: «Нам нужен Царь который бы шел во главе нас, когда мы пойдем войною»! (1 Цар. 8, 19–20)5; и что бы ни случилось с нашею Думой вперед, она призвана для усиления, а не для ослабления и «ограничения» монархической власти!6

Нам нужно сказать еще немного слов о религиозной санкции русского самодержавия. Для людей, не порвавших с церковью и религией (а таких, к счастью, все-таки большинство), эта санкция имеет большое значение — санкция чувства.

К сожалению, здесь мы подходим к вопросу, в котором современные и, можно сказать, преходящие течения среди ложно именующего себя образованным обществом больше всего уклоняются от истины. Одни совершенно отрицают за религией право на существование, другие «благосклонно» отводят ей место в практической, но не теоретической сфере. Ее область — не мысль, а жизнь. И некоторые говорят это с подкупающей искренностью, заставляющей одного из видных современных английских философов-моралистов7 сказать о них, что не сердце, а голова виною их ошибок.

Это совершенно ложная точка зрения и отправной пункт политического скудоумия большинства наших мнимых «интеллигентов».

Мы не можем постоянно разделять нравственную и интеллектуальную сторону в человеке. Природа его едина, нераздельна. Мы не можем жить по секциям или по способностям. Временно и в индивиде приближение к такому разъединению может быть возможно, но не постоянно или в расе. Практическая жизнь соединена в разумном существе с теоретической, а теоретическая с практической. Только гармония этих двух сторон дает силу8.

«Религия, — говорит профессор Светлов, — то же для души, что солнечный свет для растения; таково же ее значение и для человеческого мышления… В недрах ее зачалась и родилась сила мысли, религия — мать разума».

Религия так же необходима для достижения истины, как и для нравственной жизни людей… «Видеть все вещи в Боге значит в совершенстве понимать их. Видеть в этом свете что-нибудь значит видеть его истинную, действительную природу. Мы не можем успокоиться на каком-нибудь низшем знании, лишенном света религии». «Мир и жизнь остаются для нас темными, пока мы не получим этого просвещения»9. Dominus illuminatio mea!

Религия не только санкционирует, не только освещает некоторые учреждения, она и освящает нам их, делает их понятными для разума и подготовляет к восприятию их нравственным чувством. В этой просвещающей силе религии разгадка таких исторических личностей, как «говядарь» Минин, встающих и поднимающих других на спасение Родины, хотя родина эта и в то время имела, без сомнения, и своих политиканов, и своих «книжных людей» (или неопытной деревенской девушки Жанны д’Арк во Франции…).

Было бы странно, если бы Русское государство, имеющее, подобно всякому другому государству, нравственные основы, не нашло себе среди народа-христианина религиозной санкции для самого важного государственного института — русского самодержавия. Для христианина, видящего в Боге не только Великую Первопричину, Творца вселенной, но и Высочайшее Добро, Свет и Справедливость, нравственность и религия слиты нераздельно: первая из них носит столько же религиозный характер, сколько вторая заключает в себе нравственных начал. Не может быть ни истинной религии без соответствующей ей нравственности, ни истинной нравственности без религии… «Без религии не может быть ни высоты, ни христианского направления в нравственности, так как в нее неизбежно проникнут гордость, эгоизм, сухость и т.п. явления, от которых нас остерегает религия»10.

Религиозную санкцию самодержавие русских Царей получает в особом чине Священного коронования и миропомазания. Это древний обряд, известный в Старой Руси под именем венчания на Царство. Священным он называется потому, что связан со святым миропомазанием, ведущим свое происхождение от библейского обряда помазания Царей на царство. Обряд совершается в московском Успенском Соборе и имеет значение освящения высшей правительственной власти Государя как в государстве, так и в Церкви11.

Из этого обряда очевидным становится, между прочим, характер власти, называемой самодержавною. Это не «международная независимость», как пытаются истолковать ее некоторые ввиду послед¬них изменений в Основных Законах. Никто и в других странах не называет международной независимости автократией (самодержавием); говорят в таких случаях о суверенности12.

Итак, самодержавие есть полнота Верховной Власти — понятие, очевидно, относительное, логически применимое и исторически применявшееся и при представительных законодательных учреждениях, пока первенствующим носителем Верховной Власти остается Царь, король или Император. Пока власть продолжает сохранять такой свой характер (а сохранение это зависит от соотношения реальных сил в обществе и может идти вразрез с бумажными конституциями), исключение или оставление термина «неограниченный»13 ничего не убавляет и не прибавляет к существу дела. Самый термин «неограниченный», как относительный, применим ко всякой Верховной Власти: если бы она была ограничена (юридически), она была бы Верховною Властью, — Верховною была бы власть ограничивающая; с другой стороны, самая полная, самая неограниченная (юридически) Верховная Власть на деле ограничена (нравственно и со стороны религии) верованиями, интересами и обычаями народа14.

Неограниченность в абсолютном смысле нигде не существовала и не может существовать: всемогущество Государей самых автократических — фикция. Эта сторона Верховной Власти также подчеркивается обрядом коронования, так как из него ясно, что Государь ограничен рамками Православной Церкви и ответственностью перед Богом.

Этим, с одной стороны, опровергаются нелепые обвинения в «олимпийстве» Верховной Власти («нет больше олимпийцев!..») или в возможности ее столкновения с велениями религии и Христа; а с другой стороны, подчеркивается невозможность для самого Государя собственною волею изменить характер власти, освященной Православною Церковью: он не может вводить таких в ней, власти, изменений, которые бы шли наперекор верованиям народа, в угоду господ «конституционалистов» и западных образцов, где светский характер власти есть необходимое последствие возникновения духовных самодержцев-пап.

Другой формою религиозной санкции характера Верховной Власти русских Государей является ежедневное поминовение их на литургии как «самодержавнейших».

Третьей формой религиозной санкции самодержавия является присяга на верность, даваемая всеми подданными мужского пола, достигшими двадцатилетнего возраста, по их вере и закону (ст. 56 прим. 2, ст. 55 и приложение V к Основным Законам). В форме присяги говорится о верности «самодержавству» Его Императорского Величества. В форме присяги для Наследника Престола и для членов Императорского Дома (приложения III и IV к Основным Законам) вместо «самодержавства» говорится о «самодержавии»: очевидно, это одно и то же.

Наконец, члены реформированного Государственного Совета и вновь созданной Государственной Думы дают вместо присяги особое торжественное обещание15 верности Самодержцу (ст. 13 учреждения Государственной Думы и ст. 4 учреждения Государственного Совета). Это обещание и присяга показывают, что реформа государственных учреждений России не имела намерения изменить и не изменила того основного характера Верховной Власти, который освящен историей, разумом и верованиями народа16.

____________________________________________

1. La reforme intellectuell et morale. С. 75, 72, 68 и другие места.

2. Ренан. La reforme intellectuell et morale. С. 67, 68.

3. Интересно, что в Северо-Американ¬ской республике аналогичная реформа освобождения негров стоила внутренней четырехлетней войны и миллиона убитых и умерших от болезней жертв.

4. Ренан. La reforme intellectuell et morale. C. 78, 68.

5. Точная цитата звучит так: Нет, пусть царь будет над нами… будет судить нас царь наш, и ходить пред нами, и вести войны наши». — Прим. ред.

6. К этому обязывает членов Государственной Думы общая присяга на верность, где они обещают служить Самодержцу верно и нелицемерно, во всем повиноваться и охранять права и преимущества Его «самодержавства». Ту же верность Самодержцу обещают они торжественно и особо при вступлении в Думу (ст. 13 учрежд. Государственной Думы).

7. Seth, профессор в Эдинбургском университете. Ethical princ. С. 400.

8. Ibid. C. 401.

9. Ibid. С. 399.

10. Щуцкий М.М. Общедоступное изложение вопросов о нравственности. 1903. С. 101.

11. Согласно ст. 64 Основных Законов: «Император, яко христианский Государь, есть верховный защитник и хранитель господствующей веры, и блюститель правоверия и всякого в Церкви святой благочиния. В сем смысле Император в акте о наследии Престола 1797 г. апреля 5 именуется Главою Церкви…» Известно, что в Англии в самый титул короля внесено defensor fidei (защитник веры).

12. Предстоятель Церкви — Московский митрополит — по восприятии Государем скипетра и державы читает: «О, Богом венчанный и Богом дарованный и Богом преукрашенный, Благочестивейший, Самодержавнейший, Великий Государь Император Всероссийский! прийми скипетр и державу, еже есть видимый образ данного Тебе от Вышнего над людьми своими Самодержавия к управлению их и ко устроению всякого желаемого им благополучия».

13. Из статьи 1 прежних Основных Законов, преобразованной в статью 4 новых Основных Законов, слово «неограниченный» выпущено, но в статье 222 говорится: «Император, яко неограниченный Самодержец».

14. Ср.: Passy. Memoire sur la diversite des formes eu gouverment. C. 7, 8.

15. Одна и та же формула называется по отношению к членам Думы торжественным обещанием, по отношению к членам Совета — присягой, «подписываемой» ими.

16. Одной из депутаций в последнее время Государь, как известно, сказал следующие золотые слова: «Возложенное на Меня в Кремле Московском бремя власти Я буду нести Сам, и уверен, что русский народ поможет Мне. Во власти Я отдам отчет перед Богом». И еще: «Самодержавие Мое останется таким, каким оно было встарь».

Источник:  www.rbnova.ru