Отрывок из частного письма

«…Вы спрашиваете меня, есть ли у белых политический лик, и сомневаетесь в определенности его черт. Знаю, откуда вы подходите к этому вопросу; знаю, что таится за этим сомнением. И постараюсь ответить прямо и определительно.

Я ни одного дня не был в Белой армии и никогда не носил оружия. Но я связан с нею давно; с самого ее основания и, в сущности, еще раньше. Духом и волею я был с нею каждый день и час, с тех самых пор, как она восстала и начала слагаться во всех прямых русских сердцах, сразу, одновременно, в тысячах, вырастая из одной и той же любви и веры, из единого чувства достоинства и чести, из единого, неодолимого отвращения ко злу. Но я взывал к ней гораздо ранее, всею силою моего видения и моей воли еще весною 1917 года, когда я понял, что гражданская война неминуема и что победить в ней может только наступающий. Я понимал, что эта Белая сила может сложиться только добровольно и что она будет состоять из тех, которые, не ища себе ничего и, быть может, теряя все свое, «дадут Богу души свои». Мига не было, чтобы я сомневался в осуществимости такой армии; и то, что шло мимо этой цели или против нее, я все более воспринимал как пустую или преступную болтовню. Медленно, слишком медленно прозревали умы; поздно, слишком поздно стали выделяться героические люди. Но, когда они выделились и ушли, — я знал, что это были за люди и какие побуждения живут в их душах. Белые все спаяны между собою единым духовным опытом, лежащим в основе их личного поведения и их общего дела; они быстро узнают друг друга по этому опыту, доверяют друг другу и не любят спорить между собою. Они люди единой духовной закваски; и вот из нее-то — я и пытаюсь ответить на Ваш вопрос.

На юг шли белые. Конечно, шли не «черные», те, что тянут направо не для России, а для себя; попадались, может быть, и «красноватые», те, что тянут налево, — кто от глупости, а кто для себя. Но главное ядро то, которое «древне духом», как сама Россия, то самое, духу которого принадлежит на Руси будущее, — это ядро было белое. Белые это те, которые шли за Русь, за ее бытие, ее достоинство и силу, а себе (ни лично, ни для своего класса) — не искали прибытка, ни в имуществе, ни в чести. Надо понять это раз навсегда: белизна определялась с самого начала и будет определяться до самого конца — чистотою движущего мотива и религиозным напряжением патриотической воли. Где этого нет, там нет и белого.

Белые это не те, что бежали из России, спасая себя или свое состояние. Это и не те, которые оставались на местах, надеясь не до конца погибнуть над своим спасаемым имуществом. Белые это не те, что, отсиживаясь в России, выжидали «политической конъюнктуры», собираясь предъявлять победителю (кто бы им ни оказался) «требования», торговаться с ним и проталкиваться к власти под флагом «демократии». Но это и не те, кто ныне стряпает в эмиграции выгодную для себя конъюнктуру, с тем чтобы сослепу навязать ее России в тот момент, когда коммунисты бросят ее, доведя до прострации.

Нет, белый это тот, кто без задних мыслей и расчетов искал спасения России и боролся за ее достоинство. Поймите: это совсем просто, но в этом все. В этом его победа, что он так боролся и таким остался; и эту победу не отнимут у него ни болтающие слева, ни интригующие справа.

Белый не человек фразы; и он это доказал. Он и не человек позы; за это говорят его дела. Какое «воззвание» может призвать его и куда? Он ждет приказа по армии. Какие посулы могут соблазнить его? Посулы, это для черных и красных, для жадных и хищных: а белый кормится своим тяжелым трудом. Белый человек воли и поступка, за этою волею — его вера; за этим поступком — его любовь. За кем пойдет он? Только за белым; за человеком не фразы и не позы; за человеком воли и поступка; за тем, кто делом жизни и смерти доказал свою любовь к родине.

Пусть говорят о белом, что он «политически аморфен»; Вы ведь тоже думаете это. Придет время и он ответит на это не позой и не фразой, а поступком. Каким, не левым ли? Вас тревожит это? Нет, не левым; ибо для этого он должен был бы быть или злодеем, или фразером. Но что же, значит, правым? Конечно, правым. Но не правой позой, за которой скрывается трусливая и алчная душа. И не правой фразой, в которой столь же мало спасения, сколько в левой фразе. Он проявит себя делом, как было сначала, как он делает это и сейчас. Это будет дело не личное и не классовое, не революционное и не реакционное. Это будет дело всенародное, патриотическое и религиозное, восстанавливающее Россию; грозное для ее внутренних врагов и глубоко консервативно для ее национальных святынь.

Я знаю все Ваши дальнейшие вопросы… Не значит ли это, что белый — монархист?

В 1921 году в советском трибунале1, среди других православных священнослужителей, «судившихся» за укрывание священных сосудов и впоследствии расстре¬лянных, был иеромонах одного из московских монастырей о. Телегин2. Его открытая, героическая защита своей правоты потрясала присутствующих и смущала «судей».

«Вы, что же, будете монархист?» — ехидно спросил его один из «судей».

Грозно ударил по «судейскому» столу исповедник. «А кем же я еще могу быть, если не монархистом?!» — был его ответ…

Но почему же, спросите Вы, белый не заявляет об этом открыто и не торопится принять участие в соответствующих организациях?

Мне достаточно одного этого Вашего вопроса, чтобы сказать, что Вы сами не белый. Если Вы сами были человеком белой воли и белого дела, то Вы не стали бы спрашивать нас об этом: Вы спросили бы самого себя; и ответили бы себе из собственного духовного опыта; и Ваш ответ был бы верен и недвусмыслен, ибо у белого не бывает кривых и двусмысленных ответов…

Но я отвечу Вам.

Что значит «заявить открыто» о своем монархическом образе мыслей? Выступить с речью? Открыть прения?

Ведь если каждый из нас начнет «толковать» и «усматривать», решать и выкликать, то священное действие станет делом базара и толпы, эмигрантской распри и злобных интриг. И если все мы, самозванно решающие, и все одинаково некомпетентные, разойдемся друг с другом в «толковании» и «решении» и пойдем друг на друга и начнем борьбу с мечом в руках, то разве мы все не окажемся изменниками России? Или Вы считаете, что так и надо, и Вы хотели бы сделать из белых — черных преторианцев? Или Вы считаете, что персона Царя выше Родины и что мы имеем право терзать Россию из-за того, что не захотели найти юридически бесспорного, всенародного решения?

А мы уверены, что законный Царь ставит благо России выше своего, что он ценит Родину выше своих, самых бесспорных прав и выше своей жизни. Ибо Родина священна Для Царя; он для нее, а не она для него; и в этом одна из первых аксиом монархического чувства и правосознания. И потому законный Царь воссияет в России, во всей бесспорности своих канонически освященных прав, как всенародно выстраданный избавитель и умиротворитель, как Царь не сословий, не классов, не групп и не партий, а как Царь всея Руси.

Мы уверены, что законному Царю нужны не двусмысленные холопы с кривотолком на устах и алчностью во взоре, не забегающие вперед торопливцы, не шептуны и не льстецы, не перевертни и не полуворы. Ему нужна верная и прямая Россия и мы, белые, утверждаем в себе ее дух. Мы твердо уверены в том, что спасение России не в распре и не в разброде, а во всенародном покаянии, проще нии, воссоединении и примирении; и столь же твердо мы уверены в том, что такова же вдохновенная воля неведомого нам еще, но грядущего Русского законного Царя.

Не называйте же нашей глубоко продуманной политической сдержанности «аморфностью»! Мы, белые, имеем за собою некий духовный опыт, из которого мы черпаем и наше разумение и нашу сплоченную силу. И этот опыт выстраданной революции и борьбы с нею — настоятельно требует от нас, чтобы мы оставались на уровне всенародно примиряющих, национальных и патриотических начал.

И нашей кажущейся «аморфностью» мы в действительности лучше всего служим единому делу России и законного Царя»…

 

Источник: Вестник галлиполийцев №11 1924 г.