Игумен Геннадий (Эйкалович): О власти

Спросите кого-либо: «— Что такое власть?» и вы, как правило, услышите ответ: «—Это тот, кто может повелевать». В этой семантической невыдержанности (что, кто) сказывается особенность понятия власти, ее двумодусность, ее антиномичность. Об этом свидетельствует гений языка, создавший синонимические пары, как власть и начальство, «эксусия» и «архи» (по-гречески), «потестас» и «аукторитас» (по-латински).*) Этот двуединый характер власти можно было бы выразить словами «кто-власть» и «что-власть», оттенив таким образом субъектную и объектную сторону этого понятия.

Скажут одни, что существуют три, самых общих, аспекта (или модуса) власти: идея власти (метафизика), объективация этой идеи в бесконечном разнообразии явлений власти (тварный мир) и понятие власти (мир ноэтический). Возразят на это другие, что «власти вообще» не бывает, что это—чистая абстракция, но что бывают только конкретные носители власти («властители») и факты проявления власти…

В категориальном аспекте понятие «власти» исчерпывается четырьмя модусами: 1) власти кого-то над кем-то; 2) власти кого-то над чем-то; 3) власти чего-то над кем-то, и 4) власти чего-то и над чем-то. Примеры: 1) власть господина над рабом; 2) власть скульптора над мрамором; 3) власть навязчивой идеи над маньяком, и 4) власть магнита над железом. Это, конечно, условная формулировка. При более пристальном рассмотрении может оказаться, что границы этих четырех модусов расплывчаты и что в какой-то степени оправдана может быть перефразированная поговорка, что «всё подвластно всему», по аналогии с философской максимой «все имманентно всему». Ибо всё подвластно чему-то и владеет над чем-то. Но об этом позже.

Отличим также власть личную от личностной. Первая, присуща конкретному лицу, индивиду, в силу его прирожденных свойств, способностей и прерогативов, связанных с его положением; вторая имеет более абстрактный характер, как свойство субъекта, в отвлечении от конкретного явления или проявления (личностный—ипостасный).**)

Уточним здесь, что слово «субъект» мы употребляем в самом широком значении— носителя каких -либо свойств, деятеля каких-либо процессов, автора каких-либо мыслей. Человек, личность—это субъект по преимуществу. Греческое выражение «ипостась», означающее «лицо» или «личность», имеет в греческом языке по крайней мере дюжину родственных значений.  Отметим  в  этой связи некоторую  лексическую путаницу, причинившую много бед богословию в прошлом и вносящую терминологическую неясность в философию и в настоящее время.

Латинский перевод слова «ипостась»— это «субстанция». По букве—это правильный перевод, но по смыслу (симема) «субстанция» означает то, что греки определяли как «усия», «физис», т.е. вещество, природный субстрат, материю. Лишь у Лейбница «субстанция» стала означать «существо», «неизменную сущность вещей», их «энтелехию», т.е. как раз нечто нематериальное, так сказать, метафизического субъекта, что у Н.О.Лосского, например, названо «субстанциальным деятелем». Но все это осложняется еще тем, что само слово «субъект» имеет различные значения: в грамматике оно означает подлежащее, о котором высказывается сказуемое; в логике оно означает того (то), о ком (чём) что либо утверждается, либо отрицается; в гносеологии субъектом называется познающий; в государственном праве субъект — это тот, кто подлежит, подвластен правительству… (и еще есть около двух дюжин значений!). Добавим, что человек—субъект по преимуществу—сплошь и рядом становится объектом (политики, исследования, преследования и т.п.) и, при некоторой философской одаренности — может самого себя ставить в положение объекта в результате так наз. «трансцендентальной рефлексии» (… я мыслю себя мыслящим…)

В метафизическом аспекте власть есть один из элементов реальности акта; в мире явлений энтелехия власти, как таковой, дробится на бесконечное множество и разнообразие реальностей власти. Наше, человеческое, понятие или представление о власти всегда будет в какой-то степени антропоморфично. Ибо правильно сказал древний мудрец, что «человек есть мера всех вещей» (Протагор). Эту краткую максиму мы принимаем в качестве нашего гносеологического эталона, сознательно, по следующим причинам: 1) она естественна и неизбежна (человек, ведь, может мыслить и постигать мир только по-человечески, а не, скажем, по муравьиному); некий антропоморфизм хотя и неизбежен, но преодолим в той мере, в какой мы сознаем его актуальную ограниченность и своеобразность; 2) человек стоит на грани двух миров, которые можно определять по-разному — физического и духовного, конкретного и отвлеченного, реального и идеального; таким образом в своем познании он сочетает эмпирику (свидетельства чувств, т.е. ощущения и восприятия) и ноэтику (рациональное познание, способность абстрагирования, диалектика, интеллектуальная интуиция и т.п.); 3) человек считается «венцом творения» (или высшим звеном эволюционной цепи) и поэтому его мировосприятие следует считать наиболее правдоподобным, поскольку нам до сих пор неизвестно, существуют ли во вселенной разумные, тварные и телесные существа, стоящие на иерархической лестнице выше человека.

Оговоримся сразу: мерка мерке рознь, будь она и человеческая! Если, как раньше утверждали отцы и учители Церкви, Бог открывается человеку—«катаналогиа», т.е. соответственно его удобовместимости, то это, «мутатис мутандис», можно сказать и о космосе. Космос иначе открывается дикому человеку, иначе цивилизованному, иначе крестьянину, иначе интеллигенту… не совсем иначе, конечно, но иначе в какой-то степени. Представление мира в сознании человека каменного века и в сознании современного, скажем, астронома столь различны, что сопоставив их, трудно было бы поверить, что они относятся к одному и тому же объекту. Оба они в какой-то степени правдивы и оба, по разному «ложны» в том смысле, что они не адекватны вполне подлинной реальности этого мира.

Сознание условности наших суждений и субъективности представлений учит нас осторожности в высказывании гипотез и тем самым предохраняет нас от лишней самоуверенности. Как часто сменяются «рабочие гипотезы» и как много их, иногда даже противоречивых, сосуществует в одно и то же время!

Власть можно рассматривать в следующих планах ее объективации: 1) власти суб-человеческих «деятелей», 2) власти человека (индивидуальной и общественной); 3) власти религиозной, 4) власти мирской, 5) власти политической, 6) власти экономической и 7) власти государственной.

Как же во всем этом разнообразии явлений власти разобраться, что можно найти в них общего? Ниже мы предлагаем, в постулативном порядке, самую общую «родовую» дефиницию власти («генус проксимум») к которой будем относить все конкретные виды власти с их «дифференциа   специфика»:

Власть есть модус акта, посредством которого деятель в согласии с волей других деятелей, а в случае несогласия и вопреки воле последних, влияет на наличие существующих реальностей путем уничтожения одних, сохранения других и созидания новых, изводя их из области возможного в область действительного.

Или совсем кратко: власть есть условие объективации воли.

Итак, в каждом акте мы можем различить три элемента: деятеля, волю и власть. Заключим этот отрывок несколько афористически, сказав: власть без воли — слепа, воля без власти—бессильна, а обе, без деятеля—абстрактны и бесцельны.

« НЕТ ВЛАСТИ НЕ ОТ БОГА»

Угодническое отношение Московской патриархии к коммунистическому правительству оправдывается некоторыми ее иерархами ссылкой на слова ап. Павла: «…нет власти не от Бога…» Это есть некий эвфемизм, красиво прикрывающий некрасивую сущность. Ибо назвать «властью от Бога» власть богоборческую с формальной точки зрения является «контрадикциоинадъекто», Такое отношение к такой власти противоречит духу христианской этики.

Ссылка эта является цитатой, вырванной из контекста. Ибо в послании к Римлянам (гл. 13, ст. 1-6) написано:

«Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены»(…) «Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее, ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое».

Отметим, что во времена ап. Павла не было правительств атеистических или антиатеистических: правители принадлежали к той или иной религии, монотеистической или политеистической. Первохристиане ожидали второго пришествия Иисуса Христа, которое ознаменует «прехождение мира сего». А пришествие это должно было совершиться еще при жизни того же поколения. Ап. Павел обращал внимание своих братьев во Христе на то, что не время заниматься политическими и военными делами, направленными против Римской империи: все внимание должно быть направлено на внутреннее совершенствование в духе учения Христа.

Выделим тезисную суть вышеприведенного отрывка, определяющего каковой должна быть власть, которой приличен эпитет «от Бога»:

1)  начальство страшно для тех, кто делает зло, но не для тех, кто делает добро;

2)  начальник есть слуга Божий;

3)  критерии добра и зла у ап. Павла проистекают из христианской этики.

Как же выглядит советская власть в свете этих тезисов?

1)  советское начальство страшно не только для всех тех, кто поступает согласно предписаниям христианской этики, но и для множества своих же коммунистов, не угодивших чем-либо вышестоящим на «идеологической» или «партолатрической» лестнице;

2)  начальник в СССР не только не есть слуга Божий, но, напротив, открытый враг Божий;

3)  коммунистическая «этика» есть отрицание христианской этики: партия положила во главу угла своей прагматики ЛОЖЬ и ТЕРРОР.

Не имея возможности в этой краткой заметке развить шире тему об отношениях между Церковью и государством, процитируем лишь писателя 2-го века н.э.,   Тациана   Ассирийского,   четко   определившего позицию верующего христианина в этой перспективе: «Прикажет  мне царь  платить   подати — я   готов это делать.  Прикажет мне господин служить и повиноваться —я знаю, что такое служба. Ибо человека следует так чтить, как подобает    человеку,  и    только    одного    Бога надлежит   бояться, — Бога, которого не могут зреть человеческие очи и которого нельзя изобразить никаким искусством. Если же ты прикажешь, чтобы я это отрицал, я этому не буду повиноваться. Я лучше умру, чем выскажу себя лжецом и неблагодарным».***) Первохристиане были мартириями не только как мученики, но и как свидетели Истины!

*) Отметим семасиологическое и графическое род¬ство русских слов «началие» и «насилие», или, напр. объятие обоих значений, в немецком языке, словом Gewalt.

**) Мы употребляем эпитет «субъектный», как отвлеченное прилагательное к существительному «субъект» в значении—«принадлежащий субъекту, являющий свойство субъекта», в отличие от эпите¬та «субъективный» в значении— «присущий только данному субъекту, односторонний, предвзятый, пристрастный, выражающий мнение или оценку ин¬дивидуального характера». И соответственно: «объект», «объектный» (предметный) и «объектив¬ный».

***)’    Tatian    Assyrii,    «Oratio    adversus    Graecos», Migne,   v. 6, p. 814.

Источник: № 396/1984 «Наши Вести»