Представительство сословное и общегражданское

В. Мещерский.

Всякая олигархическая представительная республика с отличным строем диктатуры капитала основывается на двух главнейших принципах: на выделении институциональной подсистемы в «политическую» область, — т.е. на разъединении социального и строя и государства, — и наполнении этой подсистемы посредством прямых и равных выборов всенародным и всесословным представительством. При этом два этих принципа в теории так взаимно связаны и обусловлены друг другом, что удаление одного неминуемо и естественно влечет за собой упразднение другого, потому что делает второй принцип невозможным и нелепым.

Выделением институциональной подсистемы теория имела в виду достигнуть равенства в социальном строе. Силы последнего, далее, получают право сами создавать политические партии, которые, связывая общество с государством, — и являясь орудием созидания государства, — могут привносить в последнее требования социального строя. Представительство в таком государстве призывается выражать нужды классов и социальных групп и – одновременно – по выражению Б. Чичерина, — «общий всем интерес государства» и, вместе, — по смехотворной мысли учения либерального демократизма, — считается представляющим верховную власть и — естественно – «народную волю» нации.

Но депутаты, — как показала практика двух веков существования такого государства – практика, которую вернее было бы назвать убийством всего лучшего в нациях, имевших несчастье принять и насадить этот строй или не сумевших вовремя сбросить его иго; компрометацией самой идеей государства, а одновременно и разложения государственности, — депутаты не способны представлять ни народных интересов, потому что на почве избрания народных представителей вырос слой так называемых «профессиональных политиканов», т.е. лиц, посвятивших себя всецело политиканской карьере, слой, который встает между государством и народом и перехватывает на себя выражение народной воли, ни, – тем более, – общий всем интерес государства, потому что сброд, представляющий различные партийные интересы, к этому, по вполне понятным причинам, не способен (и, надо сказать, и не стремится).

«Общий всем государственный интерес» в таком государстве уничтожается частными интересами классов; государство, отказавшись от мысли регулировать жизнь социального строя, как делало это оно в сословном государстве – посредством наложения на сословия обязанностей по отношению к государству и облечением их известными правами, – оставило на произвол жизнь социального строя; ясно, что «этим доводится до предела социальная борьба, с владычеством победивших», «но т.к. государство, выделенное в отдельную силу, препятствует этому владычеству, то со стороны борющихся сил является стремление захватить в свои руки само государство и превратить его в «классовое государство»1.

В таком государстве победителем явилась, является и будет всегда являться буржуазия, для которой этот строй дает все условия для властвования. Всякое так называемое либерально-демократическое государство есть наилучшая форма для господства капитала: чрезвычайно верно замечание Тихомирова, что «мысль о том, будто бы государство всегда было классовым и будто бы вся история есть история борьбы классов, явилась именно в наше время, при том «общегражданском строе», который думал выделить государство в особую область как общее достояние всех классов. Это обстоятельство очень характерно. При сословном строе никто не считал государство владычеством одного сословия, но все чувствовали в нем некоторое общее объединение».2

Буржуазная политология — эта лженаука, — признает то, что во всякой олигархической современной республике громадная часть социального строя не получает удовлетворения своим нуждам и интересам, и совершенно правильно указывает на то, что невозможность такого удовлетворения заключается в отсутствии средств представлять государству о своих нуждах. Но, признавая это (и при этом не подозревая, что тем самым она ниспровергает целиком теорию представительной республики), буржуазная политология, естественно, не требует введения социального представительства, — прямого представительства классов и социальных групп — потому что это означало бы признание ложности социальной теории современного государства – теории так называемого «общегражданского строя», — и, разумеется, всего государственно-политического строя олигархической республики.

«…Государство с социальной точки зрения есть лишь последнее дополнение и завершение той сети мелких союзов, в которые складываются люди при совместной жизни. Это множество групп и целых слоев их образует то, что называется строем социальным. В нем переплетаются слои и группы, созданные всеми возможными условиями и интересами, по которым люди вступают между собой в союз /…/. Чем сильнее творчество нации, духовное и трудовое, тем больше образуется этих групп, тем они развитее и сплоченнее. Чем сложнее эта социальная организация, тем тем сильнее творчество народа, т.к. каждая личность находит удобнейшую среду творчества именно в этих группах».3 Явление классов есть явление непреходящее: всегда, — с тех пор, как стоит государство, — общество распадалось, распадается и будет распадаться на классы, неодинаковые по своей природе и силам. Используя классические определения сословия и класса, данные Тихомировым, можно сказать, что классом является тот слой, та группа, «которая по внутреннему своему сцеплению обособилась от прочих, но существует только фактически, еще не признанная государством. Сословие есть та же самая группа, тот же самый слой, но получивший государственное признание и соответственную законную организацию»4. Общественные классы имеют экономическое, юридическое, политическое, религиозное и психологическое происхождение. Происхождение сословий есть гражданское явление, негосударственное, и сословия получают политический характер вследствие наложения на них обязанностей по отношению к государству.

Хотя «государственность, конечно, продукт грехопадения»5 и в государстве немало зла, — цель государства, вне сомнения, есть общее благо, состоящее «в полноте и согласном развитии всех его элементов. В этом состоит истинная природа государства, его идея».6 Но невозможно достигнуть правильного и полного согласованного развития, игнорируя действительную природу социальных сил и законы, двигающие социальные силы. Отказ от идеи сословного государства и, естественно, сословного представительства не означает того, что общество прекратило распадаться на слои, различные по своему характеру и способностям. Наоборот: расслоение стало несравненно большим.

Эта постоянность социальной организации является неопровержимым доказательством неизменности законов, действующих в социальном строе, и ясно, что, вводя государственный строй, надо применяться к облику одного, взятого отдельно социального организма. Система государственности является, таким образом, в известном смысле как бы продолжением социального строя, его инерцией, — и именно в этом смысле государство названо Тихомировым «последним дополнением и завершением» социальной организации. — Отсюда видно, что социальный строй первичен, и поэтому «реальное построение государственных и политических отношений получается лишь в том случае, если мы производим его на основании изучения законов социальных явлений»7.

Все современные государства по своей социальной структуре представляют именно свободно–сословный строя, подразумевая «под общим термином «сословного строя»… такой, в котором государство строится на специализированных группах, а не на отдельных личностях»8; и именно свободно-сословный строй, а не общегражданский, наследовал строю принудительно-сословному.

Согласно закону отношения социального строя к политическому, впервые сформулированному Лоренцом Штейном в «Die Gesellschaftslehre», каждый социальный порядок стремится создать соответствующий ему порядок политический; а т.к. общество несравненно устойчивее государства, то это стремление социального строя всегда успешно. Если верно предположение, что социальная конструкция всех без исключения современных государств представляет собою свободно-сословный строй, — а это предположение, без сомнения, верно, — то ясно, как невыносимо для социального порядка деспотическое стеснение его искусственной, нелепой и временной политической формой государства либерального демократизма: слои, классы, реально существующие, не находят себе в таком государстве отражения, и потому не могут обеспечить себе ни согласования, ни правильного развития. Но игнорирование настоящей природы социального строя делает «демократическое» государство и неспособным к охранению свободы и прав личности, — охранению, необходимость в котором никогда не была столь насущной, как в современном государстве, — потому что, «каковы бы ни были размеры свободы и прав, требуемых личностью – они в простом социальном строе охраняются по преимуществу самими же социальными группами. Охрана эта столь полна, сколько требует развитость личности. Но чем более усложняется социальный строй, чем более специализируются его отдельные группы, тем менее становится их способность к всесторонней охране свободы и прав личности своих членов. Если даже личность родового строя была более развита, чем личность сословного, то во всяком случае сословие не способно ее охранить так полно, как род. Это зависит от меньшей универсальности функций сословия.

В свободно-сословном строе необходимость государственной охраны свободы и прав личности становится еще более настоятельна, но еще более трудна и сложна, так как при этой задаче государства его отношения к группе и к личности могут приходить в столкновение. При простом социальном строе государство почти не имеет отношения к личности. При сложном социальном строе личность требует охраны государства, можно сказать, на каждом шагу, ибо ее сословная (профессиональная) группа может ее охранить лишь очень односторонне»9.

***

Орудием выявления интересов и нужд всего социального строя может быть только сословное представительство, основанное на принципе сословно-территориальных, или групповых, выборов.

Мысль эта, разумеется, не нова. Вопрос о замене общегражданского представительства сословно-территориальным занимал международную ученую мысль с самого начала олигархического государства, и особенно — в 90-х гг 19-го и начале двадцатого века и в 20-е-30-е гг. Бенуа в 1895 году находил возможным указывать на этот вопрос как на самый важный вопрос в современенной политике, замечая, что относительно него с того времени, как государство основывается на выборах, теоретики единодушны, и выражал удивление, что касательно этого вопроса так мало споров и что он всего менее знаком и наиболее оставляется без внимания в мире парламентском. Из известных писателей мнения о необходимости замены общегражданского представительства сословным держались Сисмонди, Аренс, Гнейст, Вайде, Козегартен, Гельд, Блюнчли, Гольцендорф, Краузе, Сталь, Шеффле, Лилиенфельд, Мэн, Маколай, Бруниальти, Тэн, Трэйчке, Берне, Грэй, Лоример, Спенсер, Зайдель, Гулэ, Унольд, Прэнс и др.; в России из писателей и деятелей – Тихомиров, проф. Казанский, Ив. Ильин, Гр. Бобринский, Нарышкин, Григорьев, Солоневич, Гр. Голенищев-Кутузов, Таганцев, Струков, Стишинский10 и др. Между воззрениями перечисленных лиц есть различия, — иногда очень сильные: одни предлагали представительство интересов, другие – организованное голосование, третьи – органическое представительство и т.д., — но все сходились в одном: в необходимости ввести избрание народных представителей в общую организацию государственной и народной жизни.

В двадцатые и тридцатые годы двадцатого века в некоторых фашистских и полуфашистских диктатурах были предприняты попытки составить нечто подобное такому представительству, но все они, — социальные корпорации в Италии, “общества служения отечеству через производство” в Японии, социально-корпоративные объединения в Германии, кортесы в Испании, — равно как, с другой стороны, и институт лобби в США, — явились только слабой тенью собственно того сословно-территориального представительства, о котором говорим мы. Оставляя в стороне то, что все такие государства подходили к решению вопроса с другой стороны, укажем на главнейшую причину неудачи: она заключается в том, что режимы в этих государствах были диктаторскими режимами, — а следовательно, реальная власть – фактический суверенитет – принадлежал здесь группе лиц: мы имеем тут дело с олигархическими республиками, королевствами или империями, — и безразлично, кто был олицетворением этой диктатуры: партии, “профессура” (в Португалии) или военные элементы. Из этого следует, что верховная власть в этих государствах осуществлялась в заинтересованной стороне.

Между тем, сословно-территориальное представительство осуществляет свое назначение вполне только тогда, когда оно принадлежит к тому типу народного представительства, которое представляет желания, нужды и интересы народа перед Верховной властью, Властью, которая не находится в зависимости ни от одной силы в государстве, которой весь интерес поэтому заключается в соглашении и удовлетворении социальных сил и направлении общего действия их на общее благо, — которая стоит выше партий и частных интересов и которая поэтому в силу самого своего положения одинаково “не заинтересована ни в диктатуре буржуазии, ни в диктатуре пролетариата”11, — перед Верховной властью монарха.

Представительство в таком государстве выражает частные, раздельные интересы классов и социальных групп, а монарх – выступая перед ним третейским судьей и, таким образом, примиряя и согласуя частные и эгоистические интересы социального строя, — выражает «общий всем интерес государства».

Для того, чтобы осуществить идею такого представительства, народ в государстве «должен быть организован в своих классах, социальных группах, — вообще в реальных коллективностях»12.

В самом стремлении диктаториальных режимов и псевдодемократических республик организовать такое представительство лежало неискоренимое, — потому что принципиальное, — противоречие, заключавшееся в том, что – даже при ограничении некоторых категорий граждан этих государств в гражданских и (или) политических правах – не был упразднен ложный лозунг равенства гражданских прав, — из-за невозможности его упразднения в эпоху, когда народы в этих странах были пропитаны эгалитарным ядом. А, между тем, как мы уже указывали, порядок, господствующий в социальном строе, всегда стремится установить такой же порядок и в политической области. Поэтому невозможно и нелепо требовать неравноправия в политической области, оставляя равноправие в области гражданской13. Наполеон говорил, что эгалитарная почва Франции представляет собою песок, на котором ничего построить нельзя. Он был прав, и невозможно было ввести гражданское неравноправие, — но возможно – политическое; но поэтому строй и оказался недолговечным.

«Мы видели в истории долговечные, сильные, цветущие республики, более или менее аристократические; мы не видали долговечных демократических монархий. Их, строго говоря, и не было никогда до начала XIX века, до воцарения Наполеона I»14.

Идея сословно-территориального представительства неосуществима иначе, как введением принципа гражданского неравноправия14-а. Однако, это чрезвычайно трудно в условиях, когда до сих пор «везде ослепление фаталистическое, непонятное! Везде реальная наука и везде не научная вера в уравнительный и гуманный прогресс», цель которого – «средний человек; буржуа, спокойный среди миллионов точно таких же средних людей, тоже покойных»15; — когда ложно понятая идея равенства владеет умами, — умами, нимало не затрудняющимися тем обстоятельством, что в действительности в современном обществе — неравенство и фактическое неравноправие в тысячу крат сильнейшее, чем в старом сословном монархическом государстве. Различие только в формах: если в Европе земледельческий класс был закрепощен один, в силу исторической необходимости, и высшие классы владели им открыто, — то теперь все подпало крепости буржуазии, которая одна властвует под флагом равенства и свободы, — уже, разумеется, не смущаясь таким пустяком, как отсутствие всякой причины для ее господства и уже менее всего его противоестественностью.

***

Необходимо признать сословия со всеми последствиями такого признания: с введением их в общий строй государства с наложением обязанностей и облечением правами, соответствующими их природе и силам и значению их для общества и государства, с сословным представительством по выборам внутри сословий на местах и во всенародном центральном представительстве.

Закрепляя в законодательном порядке социальные группы и классы, мы выявляем вид труда и делаем его законодательно имеющим право и, сверх того, обязанность представлять себя как в местных, так и в центральном представительстве. Зачем? – Чтобы создать условия для этой разновидности труда, — такие условия, которых представители его желали бы и в которых нуждаются.

Перед этим, разумеется, должно разобрать и классифицировать существующие классы и социальные группы и определить их действительные интересы.

Такое представительство, естественно, должно быть прямым, потому что лишь непосредственный участник социальной группы может знать – а следовательно, и представлять – ее истинные, — а не поддельные, — интересы и нужды, и это представительство должно обладать правом только законосовещательного творчества.

Сословно-территориальный принцип, в отличие от парламентарного, заимствованного из всех европ, — глубоко недемократического, чуждого русскому народу, основанного на объединении народа партиями и поэтому не объединяющего народ с государством – а, наоборот, разъединяющего посредством «средостения» партий и создающего новый правящий слой, узурпирующий верховную власть народа, — принцип группового голосования есть исторически русский, «разрядный», органически присущий народной жизни; это принцип земских соборов.

***

В государстве либерального демократизма общий всем интерес государства уничтожается взаимной борьбой социальных сил – классов и социальных групп, и в конце концов обязательно подменяется интересами одного или двух классов. Представительные учреждения в этом строе служат не средством выражения народной воли, а, — напротив, — средством внушения народу некоторого подобия этой воли.

Государство будущего может быть только монархическим; это признают и враги монархической идеи. Такое государство, будучи созданным на основании политической науки и вместе всех данных действительности, должно иметь представительство, созываемое по сословно-территориальному принципу, представительство, выражающее истинные, неподдельные интересы классов и социальных групп, — в то время как общий всем интерес государства должен быть представлен Верховной властью — монархом — его всех объединяющей и примиряющей властью, властью, которая, являясь здесь органом интеграции, «должна для этого произвести не арифметический подсчет интересов, а тот живой подсчет их социальной необходимости, который не выражается цифрами численности разных групп, а становится ясен лишь при свете цели: национальное процветание.

В обязательном согласии всех около этой цели и заключается роль Верховной власти, Souverain, того «всенародного духа» (или, как Руссо выразился, «воли»), который один умеет понять общенациональный интерес»16.

_________________________________________________________________

1 Л.Тихомиров, «Монархическая государственность», М., «Алир», 1998, стр. 493.

2 Ibid.

3 Ibid., стр. 472.

4 Ibid., стр.484.

5 D.X., «Самодержавие. (Опыт схематического построения этого понятия)», М., 1905, стр. 32.

6 Б. Чичерин, «Курс государственной науки», т. I, «Общее государственное право», Спб., 1889, стр. 7.

7 Л. Тихомиров, ibid., стр. 476.

8 Ibid., стр. 482.

9 Ibid., стр. 484-485.

10 Любопытны прения, бывшие в Петергофском совещании, под личным председанием е.и.в., составленном на предмет обсуждения предначертаний, указанных в Высочайшем рескрипте 18 февраля 1905 года. В нем участвовали, между прочим, проф. В.О. Ключевский, Ник. Мих. Павлов, Победоносцев, Половцов, Граф Голенищев-Кутузов и Петербургский генерал-губернатор Трепов (бывший делопроизводителем). С этих протоколов, — кажется, через 3 месяца, — были сняты копии и переданы в Женеву или Берн, где их издала группа марксистов; brilliant ass Струве написал к ним похабное предисловие in spirit of а legal Marxism.

11 Ив. Солоневич, «Народная монархия».

12 Л. Тихомиров.

13 Это противоречие, — которое одно должно бы было остановить старых либералов (тех из них, которые отвергали политическое равенство, признавая необходимым равенство в гражданской области, как, например Милль или Чичерин; Милль писал: «Можно говорить только о вреде, а не о пользе, когда основные законы провозглашают, что невежество имеет такое же право, как и знание, на политическую власть»; Георг Мейер придерживался тех же воззрений: «Кажется, применение множественного вотума может создать примирительное звено между двумя точками зрения. Эта система заключает в себе, в виде основы, всеобщее голосование, но с другой стороны – известное внимание уделяется образованию и имущественному положению избирателя»), — однако, ничуть не смущало их. А, между тем, они не могли не знать, что «всякая перемена прокладывает путь другим переменам» и что инерцию такого рода не остановить. Дальнейшим требованием должно было сделаться, – и сделалось – требование экономического равенства, легшее в основание социализма, а затем и равенства во всем и уже абсолютного – равенства «умственного (воспитательного) и полового», теоретическим выражением которого явился коммунизм и практическую попытку осуществления которого мы находим в отвратительном большевистском государстве. Прекрасный пример нелепости требований старых либералов равноправия гражданского и неравноправия политического представляет история, о которой рассказывал ирландский агитатор ОўКоннель. У одного ирландского простолюдина был осел. Ирландец имел право голоса, но осел умер, и наш простолюдин лишился своего заработка, но вместе и права голоса. ОўКоннель справедливо вопрошал: у кого же было право голоса, — у ирландца или у осла?

14 К. Леонтьев, «На могиле Пазухина»; в сборнике «Антихрист»; М., 1995 г., стр. 99.

14-а Заключающегося в различных обязанностях и правах сословий по отношению к государству.

15 К. Леонтьев, “Записки отшельника, ст. “Византизм и славянство”, стр. 151.

16 Л. Тихомиров, ibid., стр. 494-495.

источник: www.monarchystate.narod.ru