Сумерки Министерства Правды (МП).

Сумерки Министерства Правды (МП)

Неизбежность распада нынешнего российского политического режима (о чем я писал в своих «Сумерках карликов» на «АПН Северо-Запад») становится все более очевидной. С высокой долей вероятности можно утверждать, что путинская система прекратит свое существование в ближайшие 3-4 года. Однако гибель необольшевицкого режима неминуемо означает и распад или, как минимум, радикальную трансформацию неосергианской системы Московской патриархии. А этот процесс будет иметь, по крайней мере, не меньшее значение, чем демонтаж политической системы.

В истории Русской Церкви XX столетия есть два хронологических пункта, которые являются ключевыми с точки зрения формирования современной структуры Московской патриархии. «Пункты» эти суть 1927 и 1943 годы. В 1927 г. митрополит Сергий (Страгородский) своей «Декларацией» в одностороннем порядке объявил о духовной капитуляции перед властью. Капитуляция была именно духовной – речь не шла об отказе от какой-то политической деятельности (ее легальное духовенство давно уже не вело), а о признании безбожной и богоборческой большевицкой власти «властью от Бога» (что, в свою очередь, означало беззаконное «наделение божественной санкцией» всякого деяния советского режима. Достаточно вспомнить слова «Декларации» о том, что всякий удар или бойкот, направленный на власть, воспринимается патриархией как направленный и на нее). Это был первый камень, заложенный в основание своеобразной симфонии (точнее, антисимфонии) с большевиками.

Однако на протяжении длительного времени никакого полноценного соработничества не получалось – богоборческий режим требовал от Церкви капитуляции, но, со своей стороны, ни на какие существенные уступки не шел. Ситуация начала меняться с 1939 г., в связи с оккупацией СССР западных территорий. А в 1943 г., наконец, началось и встречное движение со стороны сталинского Кремля: разрешение на избрание Патриарха, открытие духовных школ, новых храмов, пусть и ограниченную, но хоть какую-то издательскую деятельность и т.п. Однако все эти уступки, при ближайшем рассмотрении, были более чем скромными. Да и самый созыв Архиерейского Собора 1943 г. «большевицкими темпами» (выражение Сталина на встрече с Сергием) был обусловлен, главным образом, текущей внешнеполитической конъюнктурой: необходимо было продемонстрировать свободу религии в СССР – чем очень заинтересовалась Англиканская Церковь (имеющая статус государственной в Великобритании) – накануне Тегеранской конференции.

Уступки были вынужденными и, в перспективе, опасными для большевизма. Но при этом, однако, для сталинского режима было тогда чрезвычайно важно интегрировать Московскую патриархию в единую систему социально-политических институтов СССР. А такая интеграция, так или иначе, подразумевала ослабление гонений и хотя бы частичный отход от позиции непримиримой конфронтации.

В этой ситуации методологической основой церковно-государственных отношений стал принцип, действующий с тех пор и до сегодняшнего дня: максимум уступок лично церковному руководству, минимум – собственно Церкви. Епископат (хотя и не весь) и его самое ближайшее окружение должны были интегрироваться в советскую номенклатуру. Положение всех остальных православных христиан практически не менялось, за исключением разве того, что прямой террор стал использоваться реже. Таким образом, предполагалось, с одной стороны, еще более усилить контроль за внутрицерковной жизнью, с другой – получить имиджевые дивиденды (всегда можно было, как на признак свободы веры, указывать на патриаршие ЗиС и дачу), с третьей – сохранить весь основной инструментарий для подавления собственно православного церковного возрождения. А именно, по-прежнему блокировать развитие полноценного духовного образования, активной проповеди, особенно среди образованной части населения, и даже постепенно сокращать количество действующих приходов и монастырей. О том, насколько эффективной оказалась эта схема, можно судить по хрущевским гонениям, когда «правильные» советские архиереи подчас сами не пускали на богослужения детей (о чем свидетельствовал, например, в своих дневниках митрополит Иоанн (Снычев)).

Наиболее искренние, бескомпромиссные люди систематически выдавливались из епископата и всех вообще управленческих структур Московской патриархии. При этом активно продвигались «лояльные» кадры – те, кто готов был служить коммунистическому режиму, не противодействуя его антицерковной политике и довольствуясь той «золотой клеткой», которая им предоставлялась от щедрот номенклатурных. Разумеется, эти два типа («нелояльный – лояльный») являются, так сказать, химически чистыми – в реальности все переплеталось гораздо сложнее и трагичнее. Однако метод был именно таков. И до самого конца советской эпохи он работал сравнительно эффективно.

Но, однако же, вышеописанная схема не могла быть доведена до совершенства в условиях СССР. И причиной тому, что примечательно, была сама коммунистическая идеология, однозначно ставившая своей целью уничтожение всякой религиозности. В силу этого даже при самых задушевных отношениях, возникавших у иных «лояльных» архиереев с советскими номенклатурщиками, деление «мы – они» все же сохранялось, и было достаточно четким.

Похороны СССР в 1991 г. и номинальная декоммунизация вышеупомянутый идеологический «пунктик» сняла. Однако, поскольку смены элит не произошло (что стало окончательно ясно под звуки танковых залпов в октябре 1993 г.), не произошло и принципиальной смены модели церковно-государственных отношений. Понимание «отделения Церкви от государства» как атеистической государственности, при которой Церковь выполняет функции некоего магазина культовых услуг, осталось неизменным. Зато открылась возможность полноценной интеграции «избранного» церковного руководства в олигархическо-номенклатурную квази-элиту. Эта модель была полностью реализована при президентстве Путина. Таким образом, старая сергианская система «симфонии» с безбожной властью не только разрушилась, но и еще более укрепилась в своем новом, неосергианском обличии.

Справедливости ради нужно признать, что пусть и очень нерешительные и робкие попытки вырваться за пределы сергианской схемы в начале 90-х гг. все-таки предпринимались. В том числе и покойным Патриархом Алексием II (вспомним, например, его миротворческие инициативы в 1993 г.). Но, увы, все они провалились. И провалились во многом потому, что у руководства Московской патриархии не было ярко выраженного стремления к самостоятельной организации церковной жизни (что в корне отличало ее от Православной Российской Церкви в 1917-18 гг.), но было однозначное желание угадать того, кто выйдет победителем в политической борьбе. Ориентация на симбиоз с атеистической властью – какой бы эта власть ни была – и стала гарантией провала указанных робких инициатив.

Рехристианизация общества в 90-е гг. была сознательно блокирована российскими властями – но, тем не менее, Московская патриархия приняла этот новый порядок. Платой за это стала интеграция епископата и некоторых иных видных функционеров РПЦ МП в российскую номенклатурно-олиграхическую «элиту». Путинские «нулевые» годы не принесли ничего принципиально нового – описанный процесс продолжал развиваться в полном соответствии с лежащей в его основе логикой. В итоге:

1) Русская Православная Церковь Московского патриархата в 90-е гг. в значительной степени утрачивает свое влияние в религиозном пространстве России. Это было уникальным и трагическим событием: даже в советский период, в религиозной сфере, РПЦ МП однозначно доминировала. (В РСФСР слово «верующий» было фактически синонимом понятия «прихожанин РПЦ МП».) В результате, протестанты и представители «новых религиозных культов» существенно потеснили православных. В «нулевые» годы этот факт стал менее заметен в силу того, что разнообразные духовные «пришельцы» отказались от прежних методов работы в России (под давлением властей), но абсолютного большинства своих приверженцев они не утратили.

2) Другой производной блокирования миссионерства в период религиозного пробуждения русского народа стало бурное развитие «сектантства» в самой РПЦ МП (подробнее см «Сектантство в РПЦ МП» и «Царебожничество, цареборчество и Православный монархизм»). Множество группок, имеющих подчас самое немыслимое и далекое от православной догматики исповедание веры, сформировалось и существует под омофором Московской патриархии. Это, естественно, радикально увеличивает энтропийные процессы в самой РПЦ МП.

3) В этой ситуации, отказавшись, в полном соответствии с сергианской доктриной, от разрыва с режимом, возглавление Московской патриархии сделало ставку на максимальную интеграцию в номенклатурно-олигархическую систему. По-своему, это было логично: в условиях, когда реальное православное возрождение всячески подавлялось, единственным средством, которое позволяло этому самому возглавлению сохранять и улучшать свой социально-экономический и политический статус, был административный ресурс. Именно получение к нему полноценного доступа и стало стержнем и основой всей стратегии и тактики руководства РПЦ МП в 1990-2000-е гг.

В путинский период эта патриархийная концепция, наконец, стала приносить плоды – и весьма изобильные. Ситуация, когда на патриарший крестный ход сгоняли людей посредством «административных мероприятий», вкупе с разгромом приходов РПАЦ в Суздале, стала ясным сигналом для всех: завершена полностью и успешно. И сегодня еще многим людям – как ярым сторонникам, так и ярым противникам Патриарха Кирилла – кажется, будто бы новая система церковно-государственных отношений сформировалась, окрепла и превратилась в некую неодолимую твердыню. И сегодня лишь сравнительно немногие видят, что стоящий пред нами колосс имеет глиняные ноги.

Объективно, с каждым днем все больше и больше жителей России будут воспринимать существующую в РФ систему не просто как чужеродную, но как однозначно им враждебную и опасную. В этой ситуации Московская патриархия, которую Кремль превращает то ли в министерство пропаганды, то ли прямо-таки в оруэлловское министерство правды, оказывается в той же самой ситуации, в коей некогда оказалась Римско-Католическая Церковь в Латинской Америке: в глазах множества людей она стала «церковью богатых». У РПЦ МП сегодня складывается (точнее, сложился) практически аналогичный имидж. Де-факто, руководство РПЦ МП полностью скопировало положение вещей в социально-политической системе РФ: существует «силовая вертикаль», но она эффективна лишь до тех пор, пока в изобилии имеются финансовые и силовые ресурсы. Как только они иссякнут – вертикаль повиснет в вакууме. Источники истощаются, государственная поддержка скоро начнет сокращаться, как шагреневая кожа (ибо самое государство, разъеденное все возрастающей коррупцией, стремительно катится к своему концу) – и вскоре, после развала системы РФ, Чистый переулок окажется предоставленным самому себе. Перспективы вырисовываются непростые:

1) Реальное количество жизнеспособных приходских общин, пребывающих сейчас в РПЦ МП, непропорционально мало в сравнении с тем позициями, которые занимает сегодня в РФ Московская патриархия. Соответственно, иные религиозные группы потребуют «справедливого», с их точки зрения, передела. ИПЦ и РПЦЗ заявят о том, что на очень многие храмы и монастыри они имеют, как минимум, не меньше прав, чем РПЦ МП. В ряде регионов (например, в Сибири), где существует мощное протестантское влияние, протестантизм может вообще занять главенствующие позиции в региональном религиозном спектре. В «мусульманских» областях неизбежно агрессивное наступление ислама, которое будет сопровождаться, как минимум, отдельными актами насилия, как максимум – систематическим антирусским террором.

2) Одновременно, после удаления административных скреп, вырвется наружу тот колоссальный потенциал разнообразного сектантства, который скопился к настоящему моменту в Московской патриархии. Не могут не последовать новые расколы, как «правого» (царебожнического), так и левого (обновленческого) толков. Это запустит вторую волну передела в сфере религиозной жизни, после которой удельный вес аутентичной РПЦ МП среди прочих деноминаций еще более уменьшится.

Что сможет противопоставить этим объективно-историческим процессам Московская патриархия? Боюсь, что очень немногое, так как:

1) Современная «церковная элита» (главным образом, епископат) изначально сориентирована на номенклатурный стиль жизни и управления. Она не имеет живого и непосредственного контакта с мирянами и основной массой духовенства, предпочитая свою архипастырскую деятельность строить на «административных мероприятиях». Чем дальше, тем больше эта «элита» укоренялась в привычке решать все вопросы церковного управления и взаимоотношений с обществом посредством пресловутого административного ресурса. Его исчезновение просто парализует абсолютное большинство этой «элиты», ибо по-другому действовать она в принципе не умеет, а, кроме того, не мыслит себя вне жесткой централизации. И это, скорее всего, сыграет роковую роль, ибо, лишившись режимного плеча, она тут же устремится на его поиски,

2) а в условиях тотального кризиса и процесса распада страны отыскать некую доминирующую политическую силу будет невозможно. Сформируется сразу несколько политико-экономических центров и, соответственно, к каждому из них будет тяготеть та или иная группа патриархийной «элиты». Что станет еще одним и, возможно, мощнейшим генератором расколов внутри РПЦ МП. Кстати, определенные силы внутри РПЦ МП в этот период наверняка обратятся к идее унии с Римом.

3) Надежды на появление новых, решительных и активных лиц среди епископата РПЦ МП в этой ситуации едва ли оправданы. Значительная часть подобных людей уже сейчас ушла (или даже вытеснена) в иные православные юрисдикции (старообрядческой, катакомбной и зарубежной традиций). Череда расколов сократит количество людей этого типа в РПЦ МП до минимума. Кроме того, неосергианская пропаганда на протяжении двадцати лет была направлена на выработку прямо противоположного характера – социально и политически пассивного непротивленца; что, естественно, уже сказалось и еще, увы, скажется.

Исходя из всего этого, приходится констатировать, что приближающееся крушение политического режима РФ разрушит и нынешнюю «административно-хозяйственную» систему РПЦ МП. Итог же будет примерно следующим:

— Московская патриархия прекратит свое существование как единый институт. На ее месте образуются (приблизительно):

а) сектантские деноминации «правого» (царебожнического, «опричного») толка, весьма многочисленные;

б) сектантские деноминации левого, обновленческого направления. Число их сторонников будет ничтожно, но они получат определенную поддержку из-за рубежа и со стороны российских протестантов, что позволит им выжить и даже как-то влиять на социум;

в) униатская юрисдикция, состоящая из духовенства и мирян, которые предпочтут «в административном порядке» подчиниться Ватикану. Численность ее будет чрезвычайно мала, но, опять же, из-за внешней поддержки какое-то влияние эта группа будет иметь;

г) в сепаратистских регионах возможно формирование юрисдикций на основе РПЦ МП по квази-национальному признаку («Сибирская Православная Церковь», «Карельская Православная Церковь» и т.д.) – либо на началах автокефалии, либо под омофором Фанара;

д) на некоторых территориях, возможно, сохранятся некие формы аутентичной РПЦ МП – если местные власти проявят политическую волю и не дадут порвать административные скрепы, сдерживающие внутри РПЦ МП все вышеперечисленное.Такой вариант наиболее вероятен в регионах исламского сепаратизма;

е) Правая православная юрисдикция, являющаяся каноническим продолжением Московской патриархии (и, скорее всего, сохранившая ее имя), но очищенная от сергианства и экуменизма. Идейный спектр примерно соответствует первым обращениям епископа Диомида (Дзюбана).

Такой итог (по крайней мере, по человеческому рассуждению) практически неминуем в случае неминуемого же крушения необольшевицкого режима. Это означает и конец известных нам организационных форм Московской патриархии. Однако с собственно православно-христианской точки зрения, это дает также надежду на подлинное возрождение Русского Православия. В условиях, когда будет устранено или, по крайней мере, радикально снижено внешнее (нехристианское и антихристианское) влияние, возникнут реальные предпосылки для консолидации существующих русских православных юрисдикций. РПЦ МП (деноминация, обозначенная выше под пунктом «е») сблизится по своим позициям с «зарубежниками» и ИПЦ. По своему влиянию, даже после всех понесенных потерь, она будет, бесспорно, одной из самых серьезных сил в религиозной среде – но, однако же, слишком маломощной, чтобы претендовать на однозначное доминирование. А это предопределяет необходимость конструктивного диалога и сближения с иными умеренно-консервативными юрисдикциями. Скорее всего, образуется два центра притяжения в Русском Православии:

1) Радикально-правый (радикальная традиция ИПЦ, сопоставимая с греческими «матфеитами»). Тут также неизбежно некоторое сближение с «производными» РПЦ МП, а именно, «правыми» сектантами (пункт «а»). Само по себе, это данному церковному центру, и без того крайне неустойчивому, только осложнит положение.

2) Умеренное церковное сообщество. Его идеология уже сейчас, в общих чертах, оформлена Митрополитом Агафангелом (РПЦЗ (А)). К этому центру притяжения будет тяготеть тот антисергианский «малый остаток», который был упомянут под литерой «е».
Будущее, как показывает церковная история, будет за умеренными. Но этот вопрос уже выходит за рамки настоящей статьи. Во всяком случае, сумерки РФ означают и сумерки МП. Однако конец неосергианской системы – конец, который последует в условиях социального, экономического и политического коллапса – в духовном смысле, может стать началом подлинного духовного возрождения Московской патриархии.

Димитрий Савин,
для «Портала-Credo.Ru»