Валентин Свинников — Бесценен опыт Кедрограда

Валентин Свинников — Бесценен опыт Кедрограда

Републикация статьи журнала «Наш современник» №12.

БЕСЦЕНЕН ОПЫТ КЕДРОГРАДА

В декабре отпраздновал бы свое 50-летие Кедроград… Уже полвека… А кажется, было это только вчера. Летело над страной крылатое слово «Кед­роград» — и тысячи романтиков откликнулись, устремились в глухую тайгу на Горный Алтай не «покорять природу», а помогать ей. Увы, многие разочаро­вались довольно скоро. Но не все…

Название Кедроград придумал замечательный писатель, которого читате­ли «Нашего современника» знают хорошо. Это он, Владимир Чивилихин, на страницах журнала публиковал — со второй книги! — свой замечательный ро­ман-эссе «Память». Точнее, фрагменты из него, но касающиеся самой важ­ной в те дни для исторической памяти народа даты: приближавшегося 600-летия битвы на Поле Куликовом. Как всегда в таких случаях, в нашей прессе, тогда еще «скрыто-либеральной», но уже готовившей грядущую «перестрой­ку», плавно перешедшую в прямую измену и распад единого могучего госу­дарства, взметнулся вихрь публикаций на тему, каким «благом для России было татаро-монгольское иго». И дороги-то строили, и перепись населения провели, и вообще — «придите править нами, у нас порядка нет», как высме­ивал А. К. Толстой сторонников норманистов в бессмертной «Истории России от Гостомысла до Тимашева». Только с переменой вектора западного на вос­точный. И, конечно, масла в огонь подливали исследования Льва Гумилева — как-никак ученый, серьезный. Против него-то и выступил Владимир Чивили­хин, приводя в своей «Памяти» свидетельства других историков. Археологиче­ские раскопки убедительно доказывали, что в тех временных пластах земли на месте десятков русских городов — только угли пожарищ. Это следы того кро­вавого устрашающего нашествия, который Лев Гумилев обозначил всего лишь как «карательный поход» ордынцев.

Чивилихинская «Память» звала читателя в глубины родной истории, от­крывала, в частности, доселе неизвестные страницы героической обороны Козельска, не зря названного монголами «злым городом». В ярких картинах и глубоких рассуждениях показывал писатель и мастерство наших пращуров ис­пользовать особенности родной природы, чтобы превратить малый город в настоящую крепость, и мужество защитников, которых могли взять только об­маном, выманив из-за неприступных стен.

И сколько же тогда малоизвестных читателю имен ввел в оборот Влади­мир Чивилихин, о скольких открытиях рассказал, которые раздвигали истори­ческие горизонты страны на тысячелетия!.. Помогали ему в этом. читатели с их взволнованными, заинтересованными откликами. Многие их письма Владимир Алексеевич прямо вводил в текст книги. Традиция эта продолжа­ется: и Станислав Юрьевич Куняев оживленную переписку с читателем ведет, и Александр Иванович Казинцев получил немало откликов на свой «Дневник современника», стоило лишь обратиться напрямую.

А как не вспомнить в этот год с его жарким летом и разгулом пожаров на огромных пространствах Центральной России повесть Владимира Чивилихина «Елки-моталки»! Он ведь не просто героическую и умную работу «крылатых пожарных», десантников, оберегавших леса России, показал. Он ярко, вы­пукло представил два противоположных отношения к жизни: работников на земле, готовых спасти от огня даже и гнездо глухарки с ее только появивши­мися на свет птенцами, — и потребителей-паразитов, вроде «интеллигентного» горожанина Евксентьевского. Таких «тунеядцев» тогда «ссылали» в таежные места на «перековку». И я помню, как вдруг пришли в запустенье привычные в наших сибирских краях избушки-зимовья, где любой путник всегда мог най­ти запас дров, соль, спички, но и обязан был после ночевки возобновить по возможности эти запасы — для других.

Но не менее славен Владимир Чивилихин и своими тревожными, как на­бат, очерками в защиту природы. Он защищал и «Голубое око Сибири» — озе­ро Байкал, и наши южные черноземы, на которые надвигались суховеями Алешковские пески, и чистоту воздуха наших городов. А самые значительные его природоохранные публикации связаны именно с Кедроградом. Думаю, без его мощной поддержки в центральной печати, особенно в «Комсомоль­ской правде», могла бы и не состояться эта экологическая эпопея.

А начиналась она в Ленинградской лесотехнической академии, где студент-сибиряк со старинным именем Фотий-Фотей Шипунов (впрочем, в академии его знали как Сергея) «заразил» группу энтузиастов своей Мечтой (именно так, с большой буквы). Мечтой хозяйствовать в лесах в соответствии только с зако­нами Природы! Более всего подходил для этой цели именно кедр. Наш, рус­ский, сибирский кедр, который, в отличие, например, от ливанского, давал во­истину хлебные плоды. Кедр, если его не губил преждевременно лесной пожар или, всего вернее, сам человек, мог 700—800 лет плодоносить и давать до двух миллионов шишек с чудо-зернами, в которых жирность больше, чем в любых других орехах, вплоть до грецких. Примечательная деталь: именно по кедрачам Сибири держали наши казаки-землепроходцы путь к Великому океану! Кедров­ники выбирали для стоянок и острожков, потому что хлеб ведь если и посеешь, дождешься ли урожая. А кедр — хлебное дерево. И золотое: на миллионы зо­лотых рублей вывозили кедровое масло Сибири в Австралию, Новую Зеландию, Америку до революции. Нам и сейчас не помешало бы.

Символичной стала организованная нами с кедроградцем Виталием Пар­фёновым посадка кедров в Свято-Троицкой Сергиевой лавре на рубеже тыся­челетий в 2001 году. Сажая тогда свой кедр, Святейший Патриарх Алексий II сказал примерно следующее: лавра стоит на Русской Земле уже почти 700 лет, и кедр плодоносить может 700—800 лет; сажая кедры в лавре, вон на сколько лет заглядываем мы в будущее России!

Сибиряк Шипунов знал о кедре и многое другое. Об этом подробно и пре­красно рассказал Владимир Чивилихин в одном из очерков. Без того, чтобы полакомиться кедровыми орешками, и соболь приплоду не даст. Кедр всю та­ежную живность кормит. Именно в кедровых лесах находит покой марал в ту пору, когда наливаются алой кровью его рога-панты: ни гнус, ни ветры сюда не проникают. Смола кедра не только канифоль для смычковых инструментов дает, но и живицу, затягивающую любые раны. Вообще, брать от кедра толь­ко древесину — преступление перед природой.

Вот и надумали студенты: после выпуска поедем коллективом, в котором самые разные специалисты нацелены на одно — комплексно, по науке хозяй­ствовать в лесу и брать лишь столько, чтобы природа могла с лихвой восста­новить. Чивилихин поддерживал их всей силой своего могучего таланта и пи­сательского авторитета. Но. столкнулись-то энтузиасты с системой, которая науку если и признавала на словах, то и отвергала из-за сиюминутных инте­ресов. «Стране нужен лес! Много леса для строек, для восстановления разру­шенного после войны хозяйства!» И попробуй возразить на это руководите­лям, которые призваны оберегать и развивать лесные богатства, но премии и ордена получали за выполнение и перевыполнение планов лесозаготовок. А что могло в этом смысле сравниться с «кубатуристым» кедром?!

История Кедрограда обстоятельно, на строго научной основе воссоздана последним из четырех побратимов-кедроградцев Виталием Феодосьевичем Парфеновым в книге «Лесной бастион». Книге, удостоенной премии Союза писателей России по разделу публицистики имени Э. Володина, а также Зо­лотой медали Петровской академии науки и искусств. Знал Чивилихин, кому буквально за месяц до смерти передать свой кедроградский архив и завещать: «Пиши. Никто, кроме тебя, этого не сделает». Так что Кедроград, загубленный в итоге чиновниками и превращенный в обыкновенный лесхоз, живет в слове. Оставил он след и в лесной науке: более двадцати диссертаций, кандидатских и докторских, защищено на его опыте. Ведь энтузиасты-кедроградцы умудря­лись, при всех палках в их колеса, выводить хозяйство в рентабельные! Что особенно кололо глаза на фоне остальных, планово-убыточных. Хотя тогда, при плановой системе, это было почти невозможным: выполнишь план — тебе его на будущее автоматически повышают, с высоким процентом. А кедр может в один год сыпануть сразу на три «плана», зато в другой, а то и два-три года подряд, на один прежний не наскребешь. Вот тогда и выручали сопутствую­щие отрасли экспериментального хозяйства: охота, получение живицы и т. п.

Почему важно вспомнить юбилей Кедрограда (полвека назад это экспе­риментальное комплексное хозяйство было наконец узаконено и приступило к работе)? Потому что эти люди, «богатыри, кованные из чистой стали», говоря словами А. Герцена, обогнали свое время на десятилетия, прокладывая путь к новому, ныне всепланетному экологическому мышлению.

И не случайно один из них — Виталий Феодосьевич Парфенов возглавлял природоохранный департамент в правительстве России, участвовал в составе российской делегации в работе Конференции ООН по устойчивому развитию в Рио-де-Жанейро. Этот саммит, собравший более 170 стран, принял очень важные документы, подписанные главами государств, в том числе президен­том России Б. Н. Ельциным. Колоссальной важности факт: был признан тупи­ковым путь развития того технического прогресса, которым двигаются разви­тые страны. Тупиковым, потому что хищническое использование и истощение природных богатств на планете Земля грозит всеобщей гибелью. Причем от­ходы и вредные выбросы достаются всем землянам, а «сливки» — «золотому миллиарду».

В эти юбилейные дни хочется низко поклониться каждому из четырех по­братимов, поклявшихся в верности Кедрограду: и Шипунову, и Чивилихину, и Телегину, и Парфенову. Фотей раньше других понял, что гибель Кедрогра-да неизбежна и пытался перевести его под крыло научных учреждений. Не по­лучилось, как не получилось из него директора-хозяйственника. И он покинул свое детище, работал помощником у академика А. Л. Яншина, написал кни­гу о монастырях России, документальную повесть «Великая замятня» (опубли­кованную в журнале «Наш современник»), а также изумительную, на 24-х страницах, брошюру о будущем России, предисловие к которой предпослал митрополит Виталий, иерарх Русской Зарубежной Православной Церкви. И по­хоронен-то Шипунов в Оптиной пустыни — честь, которой не всякий мирянин может быть удостоен.

О Чивилихине скажу еще лишь, что бороздил океан корабль с его именем на борту, что носит его имя одна из малых планет, что его память свято бе­регут сибиряки, открыв на его «малой родине» в Минусинске музей.

Николай Телегин, помогал Кедрограду, чем мог, с министерских высот. Он способствовал тому, чтобы именно Чивилихин представлял страну на од­ном из первых экологических саммитов в Швеции. В итоге получились инте­реснейшие экологические размышления «Шведские остановки», вошедшие в книгу «По городам и весям», удостоенную Государственной премии РСФСР. А Николай Телегин и умер, как в бою, во время острого выступления в мини­стерстве.

Виталий Парфенов уходил из жизни последним из них. Чего стоило ему написать свой «Лесной бастион», знают лишь несколько близких людей. Ра­боту над книгой прерывал инсульт. А разве легко заново переживать все зло­ключения на пути к великой Мечте?! Достаточно напомнить, что однажды ему пришлось по сибирскому снежному бездорожью трижды за неделю преодо­леть 70 километров, чтобы получить возможность связаться с Москвой и рас­сказать, как буквально травят Кедроград. Над его территорией распылили тогда ядохимикаты, припасенные чуть ли не для всей тайги. Распылили под предлогом, что паводок может унести эту отраву в притоки Бии и Катуни. Фо-тей Шипунов, тогда директор хозяйства, сказал своему главному инженеру и комсоргу: «Виталий, Москва требует немедленно предоставить документы. Я бросить хозяйство не могу. А кроме нас с тобой никто из ребят тайгой сей­час не пройдет. Решай сам!».

.Спасло тогда Виталия чудо. Он окончательно выбился из сил уже сов­сем рядом с трассой. Его смог заметить только чуткий глаз алтайца-водителя, проезжавшего мимо грузовика. Тогда кожа на его ногах снималась чулком. А в Москве ни одна клиника не бралась лечить живого мертвеца — не портить же статистику. Невозможное сделать возможным смог только авторитет писа­теля Чивилихина! Он и потом уговорил Виталия на перевод в столицу: «Здесь ты будешь полезнее делу Кедрограда!» А министр лесного хозяйства потом выговаривал Чивилихину: «Ты кого рекомендовал? Он уже одиннадцать меся­цев не выходит из больницы».

Виталий отплатил потом всей своей самоотверженной службой, своим гражданским мужеством в отстаивании Природы. Это он, будучи уже секре­тарем парткома министерства, добился, чтобы фильм Ф. Шипунова «Волга в беде» увидели сотрудники министерства. Потом это сказалось при решении злополучного вопроса о переброске вод северных рек в Каспийское море. (А показ этого документального фильма в зале «Правды» для журналистов пробивал Борис Миронов, тогда еще чуть ли не стажер «Правды», это уж при Ельцине он стал «опальным министром печати»). Рассказал Виталий Парфе­нов в книге «Из рати подвижников» и о гражданском мужестве великого уче­ного, академика Александра Леонидовича Яншина, поставившего на карту весь свой авторитет в самый важный момент, когда решался в Совмине РСФСР вопрос о переброске вод северных рек на юг. Тогда первому замес­тителю Председателя Совета Министров РСФСР Ермину, собственно, нужно было только придать законность решению, принятому уже в Политбюро ЦК партии, согласованному на всех уровнях, включая Госплан СССР. А могуще­ственное тогда министерство, второе после министерства обороны по бюдже­ту и наличию техники, могло не только реки повернуть вспять, но и горы свер­нуть. После знаменательного выступления Яншина, тогда вице-президента АН СССР, Ермин придумал (наверное, рискуя собственной карьерой) замеча­тельный ход: завернуть готовый документ. на доработку. Было выиграно время. А тут поднялись стеной и писатели России. Журнал «Наш современ­ник» провел тогда «круглый стол», где мнение подавляющего большинства участников — авторитетнейших ученых и писателей было единым: не подвер­гать родную природу столь безответственным экспериментам. И высокое партийное начальство вынуждено было согласиться с ними.

Спросите, при чем тут Кедроград? Так ведь на примере его борьбы и вы­ковывалось, получало общественное признание новое отношение к эколо­гии — продолжение традиции, начатой «Русским лесом» Леонида Леонова, а еще раньше трудами ученых В. Докучаева, В. Вернадского. Уж как добива­ли Кедроград, преследуя «этот детский сад» за малейшие сбои в выполнении планов, переселяя с обжитого места в другие края, где все приходилось на­чинать заново! Добили, в конце концов, превратив в рядовой лесхоз…

Виталий Парфенов, последний из побратимов-кедроградцев, умер 1 сен­тября 2009 года. До последних дней сражался он за родную природу — теперь уже с новым, куда более страшным олигархическим режимом. В «Лесном ба­стионе» рассказал он, как загублена была росчерком чиновного пера некоего В. Юмашева, тогда руководителя Администрации президента России, идея устойчивого развития для страны, разработанная в духе «Декларации Рио». Тогда документ, подготовленный видными учеными, стал бы неодолимой пре­градой для олигархов, стремившихся приватизировать богатства земных недр страны. Его и отправили «на доработку» и утопили в чиновных недрах. А для того, чтобы на следующем саммите в Йоханнесбурге отчитаться перед миро­вой общественностью и «сохранить лицо» России, собрали группу других уче­ных, которые изобразили нечто вроде протокола о намерениях, ни к чему не обязывающих. А пока время шло, олигархи получили то, что желали. Кста­ти, даже доклад академика Коптюга о саммите в Рио-де-Жанейро и его реше­ниях был от широкой общественности скрыт — уж больно не вязались они с разгулом «дикого рынка» в России 90-х годов.

Помню, как удивлялись лесные ученые неожиданному всплеску внимания высшего руководства страны к лесным делам в январе 2007 года. Как? Наши леса уходят за рубеж по цене «кругляка», по 4 доллара за кубометр, а на них, после глубокой переработки, накручивают до 100 долларов! Почему-то вдруг на российских границах, по ту сторону, выросли деревообрабатывающие предприятия, и не только на Востоке. Да ведь об этом столько раз информа­ция «наверх» уходила — и что?

Мы с Виталием Феодосьевичем только переглядывались. Накануне в жур­нале «Александр и К^о» была опубликована наша с ним беседа на эту тему. Примеры приводились хитро. Например, такой: в Ленинградской области по одним документам весь заготовленный лес ушел на свои стройки и нужды, по другим, не менее авторитетным, таможенным, он практически весь уходит. в соседнюю Финляндию. Где и леса на душу населения меньше, чем у нас, но свой-то лес финны берегут, поставляя нам прекрасную бумагу и мебель из нашего же сырья! Вероятно, «питерским» на глаза эта беседа попалась. Кро­ме наших скромных «каналов», могли и «не питерские» подсунуть пред светлы очи — в пику. Как бы то ни было, но и пошлины на поставку леса подняли, и проблемой глубокой его переработки озаботились. Финны даже, обидев­шись, стали чинить препятствия вступлению России в ВТО.

Кедроград. Как хорошо было бы возродить этот опыт, наладить хозяйст­вование по законам Природы, а не в духе призывов «не ждать милостей» от неё! И не только в кедровниках, и не только в лесах. Вот и засуха этого года показала — она не страшна тем, кто обрабатывал почву так, как курганский кудесник Мальцев. А леса — это же «легкие» планеты! И если бы люди знали, какими «кавернами» они уже пробиты по всей Земле. Только леса Бразилии, почти недоступные еще для рыночных хищников из-за многоводья, да наши «бореальные» (северные) леса Сибири щедро снабжают кислородом планету. Предрекают, что будущие войны на Земле вовсе не из-за нефти или газа бу­дут — нехватка обыкновенной питьевой воды гораздо страшнее. А чем дышать будем, когда и наш «лесной бастион» оскудеет? Нет, бесценен опыт Кедро-града.