В ЗАЩИТУ ЦЕРКОВНОГО ЯЗЫКА

В ЗАЩИТУ ЦЕРКОВНОГО ЯЗЫКА

Н. Смоленцев-Соболь

В средствах массовой информации недавно появились сообщения о том, что в недрах МП РПЦ идет серьезная работа по реформе богослужебного языка. В первых рядах реформистов называется «Свято-Тихоновский православно-христианский институт» (СФИ) и его руководство, включая ректора института о. Георгия Кочеткова.

Один из самых близких Кочеткову лиц, проф. Д. Гзгзян, между тем вошел в состав комиссии могущественного Межсоборного присутствия РПЦ. О том, что такое Межсоборное присутствие говорит только тот факт, что в него входит 16 митрополитов и 22 архиепископа МП РПЦ. Возглавляет это присутствие их «патриарх» Кирилл (Гундяев).

В мае 2011 года эта комиссия Межсоборного присутствия представила концепцию «Церковно-славянский язык в жизни РПЦ XXI века». Документ сразу вызвал шквал вопросов и возмущения в самой МП РПЦ. Несмотря на то, что официальные опровергатели всего и вся в идеологическом аппарате МП РПЦ сразу стали убеждать верующих, что никакого реформирования языка богослужений не ожидается, само содержание документа, а также события и факты последних месяцев указывают на обратное.

Так, например, уже в том же мае 2011 года, была проведена презентация перевода на современный русский язык «Православного богослужения». Автор перевода – тот же священник МП РПЦ Георгий Кочетков. Презентация была проведена по благословению митрополита МП РПЦ Санкт-Петербургского и Ладожского Владимира (Котлярова). На ней присутствовали член Синодальной библейской и богословской комиссий МП РПЦ архим. Ианнуарий (Ивлиев), член комиссии Межсоборного присутствия, кандидат филологических наук Д.М. Гзгзян, проректор СФИ Д.С. Гасак, бывший член Синодальной богословской комиссии, а ныне директор Православного института миссиологии, экуменизма и новых религиозных движений прот. Владимир (Федоров).

Участники сами по себе характеризуют данную акцию лучше, чем их концепция и даже сами переводы. Так, прот. Владимир (Федоров) в свое время был введен в клирики МП РПЦ никем иным, как Никодимом Ротовым, тем самым полковником КГБ (А. Шмеман), что скончался, обнимая ступни папы Римского.

Гзгзяна и Кочеткова связывает многолетнее сотрудничество на почве масоноидного движения, в котором состоит и который в определенной мере контролирует известный левенький и всеядный жучок от культуры Никита Струве из Парижа. Это тот самый Струве, почетный профессор Парижского университета, директор издательства ИМКА-Пресс, что несколько лет назад курировал и поддерживал небезызвестного в РПЦЗ засланца от ФСБ А. Зубова и даже состоял в масоноидно-гебешной организации Зубова. Оба оказались неутомимыми сторонниками так называемого «объединения церквей», то есть поглощения РПЦЗ московской патриархией.

О Д. Гасаке лучше, чем он сам сказал, не скажет никто. Для него, оказывается, основателями церковной литургической традиции «были русские эмигранты первой волны: о. Сергий Булгаков, о. Николай Афанасьев, а затем и о. Александр Шмеман…»

Можно, конечно, быть модернистом, вопить на всех перекрестках о свободе духа, неизвестно что под этим разумевая, однако надо и меру знать. Для православных основой церковной литургики были древнейшие патриаршие типиконы: Святогробский Иерусалимский и Великой Константинопольской церкви, а также типикон патриарха Алексея Студита (Студийско-Алексиевский Устав, 11 век), в дальнейшем подвергшиеся постепенным изменениям, и во второй половине 17 века завершенные нынешней редакцией Иерусалимского Устава патриархами Никоном и Иоакимом. Ни Булгакова, ни Афанасьева, ни Шмемана основателями литургической традиции назвать никак нельзя.

Однако внимание автора этих строк привлекла не только и не столько концепция реформирования богослужебного языка, а то, как она стала вводиться в общество. Слишком ярко напомнило все пресловутые «реформы Гайдара», «прихватизацию Чубайса», «денежные реформы Павлова» 90-х годов прошлого столетия. Много заумных слов, много обращения к титулам, много игры на популизме – и практическое полное непонимание сущности явления, отсутствие всякого исторического видения, не говоря уже об исторической ответственности.

Так например, несколько недель назад, по «радио России» этой теме была посвящена передача, которую вел А. Гаспарян, человек, выдающий себя за наследника и даже продолжателя «Белого дела». В качестве интервьюируемого был привлечен некий Ю.М. Табак, религиовед, публицист, пропагандист иудео-христианства. Это тот самый Табак, который вместе с Бродом и Ряховским три года назад нашумели своим обращением к МП РПЦ с требованием осудить русский национализм.

Тогда они заявляли: «нужен именно синодальный документ, обязательный для исполнения всеми православными». И чтоб на основании этого синодального документа любые проявления русского национализма в РФ пресекались бы на корню. Другими словами, как при Сталине-Хрущеве-Брежневе: конечно, у нас есть конституция, есть УК, но если тот УК и ту конституцию подкрепит очередное «постановление ЦК КПСС», то это то, что нам надо.

Любой здравомыслящий человек задастся вопросом: что послужило мотивом для А. Гаспаряна пригласить в радио-студию именно Ю.Табака для обсуждения вышеупомянутых богослужебных реформ? Точно вчера это было: о фермерском движении, о жизни селян и вопросах земли, о проблемах рабочих и экономических преобразований промышленности, о возрождении национально-культурных и духовных ценностей в России в тех же 90-х громче всего кричали лица с «жириновскими» фамилиями.

Так и на этот раз около часа оба, Гаспарян и Табак, ходили вокруг да около «проекта» МП РПЦ по переводу богослужебных текстов, утверждая, что эта проблема «связана с генезисом, с динамикой развития религиозной доктрины», с сакральностью церковно-славянского языка, в которой Ю. Табак этому языку, в целом, отказал – не греческий же, не иврит и не даже латынь! Говорили о возможном сопротивлении консервативных религиозных кругов «проекту». О позиции общества. О том, что Святые Кирилл и Мефодий, оказывается (и неопровержимо!) были греками, а также реформаторами и католиками (!!!), славянский язык был им не родным. О том, что тысячу лет спустя Сергий Страгородский тоже был реформатором, и был «горячим сторонником реформы богослужебных текстов», но что об этом все сейчас забыли. Что вообще-то это было основным блюдом «обновленцев» в 20-х, но об этом и вовсе не надо упоминать, а то утонем…

В целом же, оба участника передачи попросту работали на создание так называемой «психологической установки» (по Узнадзе) для слушателей. Как известно, это часть принятой «теории манипулирования» общественным сознанием ( Гюстав Ле Бон, Вилфред Троттер, Елиас Канетти, Эдвард Бернэйс, а в РФ – С. Кара-Мурза и др.). Несмотря на то, что исполнение было на более низком уровне, чем СФИ с его практически беспредельными ресурсами из МП РПЦ, однако это было то же самое, что иными словами и в иной форме запечатлели о. Кочетков и его коллеги. (Пошлое, наглое и тем не менее эффективное ельцинское «ДА-ДА-НЕТ-ДА» из той же серии дешевых психотрюков).

Если же по сути вопроса, то необходимость реформы богослужебных текстов, в основном, объяснялась тем, что верующие будто бы не понимают церковно-славянского языка, что некоторые слова и выражения сегодня ими воспринимаются неправильно (и тут же примером «живот» в значении «жизнь» и «влагалища не ветшающие» из Евангелия от Луки, 12: 33), что вряд ли молодых людей заставишь изучать мертвый церковный язык, так что лучше сделать его ближе к публике, понятней, доходчивей.

Такой подход далеко не нов. Например, в Америке, когда-то основанной христианскими переселенцами, сегодня в так называемых «христианских общинах» и «конфессиях» для привлечения народа нередко и танцуют, и играют рок-н-ролл, и толкуют о бизнесе, и даже исполняют акробатические номера. Уж куда как ближе к публике! Правда, результат всего этого – плачевный.

Прозвучали в передаче и верные мысли. Например, о том, что «реформа языка всегда ассоциировалась с общим реформированием Церкви, а иначе говоря, с модернистскими тенденциями». Добавим от себя, что не только ассоциировалась, но и была несомненной составляющей реформирования церкви.

Так, церковные реформы середины 17 века затронули и богослужебный язык, и обряды, и в целом, литургику. Чем они завершились? Об этом ни о. Георгий Кочетков с коллегами, ни А. Гаспарян с Ю. Табаком не упоминают. И напрасно. Потому что завершились они общенациональным расколом на «никониан» и «старообрядцев», а в дальнейшем колоссальными потрясениями Петровских нововведений.

Церковный раскол привел к гибели (сожжение, самосожжение, пытки и казни, гибель в ссылках, на каторгах, уход в эмиграцию – тех же казаков-некрасовцев) миллионов русских православных. Он привел к государственному закрепощению церкви, к тому, что некоторые в наше время поощрительно называют «сервилизмом», вспоминая, что во все времена высшее духовенство Православной церкви так или иначе соглашались с необходимостью государственной (княжеской, царской, императорской) длани.

Однако как бы мы это не называли, но даже при Иоанне Грозном был митрополит Филипп, тогдашний глава Русской православной церкви, который мог прикрикнуть на царя: прокляну! А после реформ 1666/67 годов такого митрополита или патриарха больше не было, не было. Немного спустя и сами патриархи исчезли.

Через примерно 250 лет чекисты-богоборцы из клики Ленина-Троцкого-Свердлова повторили опыт реформ, на этот раз уже не скрывая своих дьявольских замыслов по уничтожению церкви. Ими был применен принцип «параллельных структур», и для введения в заблуждение была создана в 1920-х упомянутая ранее «обновленческая церковь».

Чекисты не скрывали, что это они ведут «живоцерковников» и разного рода «обновленцев» к лучшей жизни. Как раз под их контролем одновременно были реализованы изменения в орфографии, некоторые «улучшения» в языковом строе. В ими закабаленной стране стали писать по-советски, думать по-советски, жить по-советски.

Чем это завершилось?

Исчезновением лучшей русской интеллигенции, уничтожением огромного духовного наследия русских в целом, гибелью Российской Православной церкви к концу 1930-х, распылением церковно-культурных ценностей по катакомбным общинам, образованием в 1943 году сталинско-чекистской секты МП РПЦ, как религиозного института (термин Алексея Редигера). А в целом, это привело к уничтожению национального государства и к геноциду всего русского народа, который продолжается до сего времени.

Позволю себе напомнить также, что языковые реформаторские потуги в правление Ленина-Сталина иногда принимали совершенно уродливые формы. Например, «великий лингвист» Сталин, подхватив почин Ленина, утверждал, что в советской стране народ вскоре откажется от русского языка в пользу некоего интернационального языка чем-то напоминающего… немецкий.

Рискну предположить, что Сталин имел ввиду идиш, язык еврейского населения на территории России, который действительно имеет основу в немецком. Рискну также предположить, что если бы «отец народов» не занялся менее интеллектуальной работой, а именно «великой чисткой», в процессе которой были уничтожены тысячи высокопоставленных советских государственных и партийных чиновников-носителей языка идиша, то планы партии оказались бы, как там было принято, планами народа. И нынешнее пост-советское население там, вполне вероятно, говорило бы на прекрасном местечковом языке Шолома Алейхема.

Таким образом, это единственный, на мой взгляд положительный результат «великой чистки». Не одолей Сталина паранойя и жажда вселенской власти, кто бы сейчас в РФ мог читать в оригинале и понимать Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Достоевского, Лескова, Толстого или того же Шолохова?

Одно непреложно, и многие отмечают это. Как в середине 17 столетия, так и в течение почти всего 20-го века реформы языка носили абсолютно модернистский характер. Расплачиваться за модернизм пришлось всей русской нации, в конце концов утратившей даже свою идентификацию.

Влияние письменного языка на устный огромно. Самые, казалось бы, незначительные изменения в языке письменности или всего лишь в правилах письма, могут привести к катастрофическим изменениям в устной, разговорной и бытовой речи. Введение гражданского алфавита в царствование Петра I привело к ломке всего языка, к замусориванию его заимствованиями, к потере традиционных основ, литературному и национально-культурному безвременью. И это в 18-м, «просвещенном» веке!

К концу того столетия этот удар начал преодолеваться, появились Державин, Крылов, Фонвизин, но только солнечный гений Пушкина смог окончательно рассеять кромешную тьму петровских «реформ». Можно сказать, что Пушкин – это светлая и животворная контр-реформа и возвращение к жизненной силе Церкви и православной веры. Об этом говорит наш глубочайший мыслитель, второй Первоиерарх РПЦЗ Митрополит Анастасий (Грибановский) в своей книге «Пушкин в его отношении к религии и Православной Церкви» (1-е издание – 1937):

«…сила Пушкина состоит в том, что он… никогда не отрывался от русской православной стихии и от постоянного соборного общения с народом, почерпая из него ту исключительную духовную мудрость, которую мы начинаем понимать только теперь… Он углубил ее основательным изучением минувших судеб родной земли, что особенно помогло ему оценить кроткое смиренное величие родной Православной Церкви и те блага, какия принесло с собой Восточное Православие нашему народу».

Зарубежная Русь, как теперь многие называют это уникальное явление, сохранила не только церковные традиции, но и укрепила во многом органическую взаимосвязь между языком церковных богослужений и обыденным языком общения. Тот процесс, который был начат реформами Петра I, а именно разделение языка церковного и языка гражданского, письменного и устного, привел к самоизоляции первого и к непредсказуемому развитию второго.

Однако на протяжении последних почти двух веков крупнейшие отечественные языковеды, начиная с А. Востокова (1820) отмечали, что влияние церковного языка на так называемый современный русский всегда было огромным. Библейские слова и выражения вошли в активное употребление всех слоев населения.

Я бы отметил, что не будь у нас неприкосновенной драгоценной казны церковно-славянского языка, не было бы у нас и богатейшего, красивейшего классического русского литературного языка.

Там, в стране «победившего недосоциализма», эту казну в угоду властям сначала завалили камнями антицерковных кампаний, затем залили цементом учебников Селищева (1951) и Хабургаева (1974) – и получили недолитературу Зощенко, Ильфа и Петрова, Симонова, Казакевича, А.Толстого, Панферова, Фадеева, ублюдочные творения Корнейчука, Горбатова, Маршака, Антокольского, Суркова, Сельвинского, Вознесенского, Евтушенко, Чаковского, Наровчатова, Богомолова, Бондарева… — всей десятитысячной оравы членов СП, допущенной к кормушкам Гослита, Госполитиздата, Госиздата «Художественная литература» и проч. В 1980-е и позднее все это вылилось в то, что вообще нельзя назвать литературой, а скорее, сточной ямой: этих Веничек Ерофеевых, В.Сорокиных и им подобных.

В Зарубежной Руси, сохранившей свободный доступ к драгоценностям церковного языка, мы получили непревзойденного позднего И. Бунина, душевного и светлого И. Шмелева, богатейшего и лучезарного В. Никифорова-Волгина, сказочно-распевного А. Ремизова, строгого и точного П. Краснова, несгибаемого А. Туркула, неожиданно ироничного М. Каратеева, поэзию И. Савина, В. Корвин-Пиотровского, Г. Адамовича, эмигрантский цикл М. Цветаевой и многих других.

Конечно, процесс так называемой «демократизации языка» затронул и Зарубежную Русь, однако известны случаи бескомпромиссного сопротивления русских писателей, журналистов, этим нововведениям. Например, стоял за старое русское письмо Иван Бунин, жаловавшийся издателю (и тоже писателю) Марку Алданову по поводу печатания его рассказов «по-советски». И не только жаловался, но и требовал, чтобы его «яти», «еры» и старые формы склонений, — все оставалось так, как он написал, как должно быть.

Настольной книгой лучших зарубежных писателей, как и большей части русских, оказавшихся в рассеянии, была и остается Библия. В ней мы черпаем силу слова, силу веры, силу Истины. Эта сила остается в Книге книг, в том числе, благодаря священному церковно-славянскому языку. Приходя в церковь, мы не раздваиваемся в своем языковом мышлении: Слово Божие написано на одном языке, но молиться надо на другом, «более понятном». Язык Бога для нас – един.

Приведем опять-таки слова Пушкина в его споре с Хомяковым из книги Митрополита Анастасия (Грибановского):

«Для чистых все чисто; невинное воображение ребенка никогда не загрязняется, потому что оно чисто… Поэзия Библии особенно доступна чистому воображению; передавать этот удивительный текст пошлым современным языком – это кощунство даже относительно эстетики, вкуса и здравого смысла. Мои дети будут читать Библию в подлиннике». «По-славянски?» — спросил Хомяков. «По-славянски, — подтвердил Пушкин. – Я сам обучу ему».

Сегодня, прикасаясь к текстам той поры, будь то личная переписка, мемуары, произведения в прозе или поэзии, даже сухие канцелярские циркуляры и решения, судебные бумаги и административные постановления, мы изумляемся: и это Пушкин называл «пошлым современным языком»? Но все это – наш великолепный, утонченный, сложный, богатейший, светлый классический русский язык – на нем, по Ломоносову, и говорить с друзьями, и признаваться в любви, и изъясняться с королями, и обращаться к Богу!

И что теперь, в начале 21 века, представляет собой язык, изуродованный и многажды «реформированный», которым пользуются в РФ? Это – советский слэнг, язык-оглупляк, языковая система, изначально лишенная всякой связи со Словом Божиим, с церковной языковой традицией, уже в пятом поколении забиваемая режимом в головы людей. Если русский язык был и остается живой, как жизнь (К.Чуковский), то советский язык – мертвый, как смерть.

Апологеты измений и прочих «улучшизмов» в языке богослужения апеллируют к необходимости реформ, подавая их в нарядных обертках: ну, мы заменим некоторые непонятные церковно-славянские слова на такие же славянские, но понятные. Люди, которые разбираются в языке, сразу задают вопрос: из каких же славянских языков вы наберете эти слова? И как вы введете эти слова в лексическую систему? И знаете ли вы вообще, что такое лексическая система, имеете ли представление о лексикологии? Потому что лексическая система, реформируемая сверху, сразу отвечает на подобные изменения трещинами и развалом. Придется опять-таки использовать ваш советский слэнг-оглупляк. Вот это и будет крайней степенью кощунства.

Кочетков и его коллеги не первые и не последние, думается, кто пытается «Отче наш» или «Верую…» перевести на понятный современный язык. До сих пор получалась трудно-прожеванная масса пустых фраз и выражений. Иначе быть не может. И это не «поколенческий вопрос», как его пытается представить знаток иудео-христианства Ю. Табак и иже с ним. Это вопрос приобщения к Господу или отторжения от Него.

Здесь мы подходим к главному вопросу: зачем потребовались переводы богослужебных текстов МП РПЦ? Сам проект о. Георгия Кочеткова и его коллег, как и поддержка его на самом высоком уровне МП, на уровне епископов и митрополитов, есть признак грядущих реформ. И далеко не всегда реформы означают что-то очень хорошее. История показывает, что некоторые реформы приводили былые могущественные державы в полный упадок и к самоуничтожению.

В наше время в Католической церкви идет активное переосмысление результатов Второго Ватиканского Собора 1962 года, на котором было постановлено, что местные церкви могут использовать в качестве богослужебного языка не латынь, а язык той страны, где находятся приходы этой церкви. Это переосмысление идет в направлении того, что латынь должна вернуться в приходы, должна снова занять место обязательного языка богослужений.

То есть представляете, в МП РПЦ настроены отказаться от священного церковно-славянского языка, тогда как католики осознали свои ошибки и стараются их исправить. Так, нынешний папа Римский Бенедикт 16-й вернул Тридентскую мессу на латыни, его сторонники ведут целенаправленную работу по контр-реформации. Сведущие и посвященные католики здесь, в Америке, не раз подтверждали автору этой статьи: нынешняя политика папы может привести к расколу в Католической церкви, и даже – раскол неизбежен.

Странное несоответствие наблюдается в этой активности католиков и «реформаторов» в МП РПЦ, которые как раз пытаются начать с того, что первые теперь отрицают. Что это, задержка в развитии МП РПЦ? Или, с учетом особой близости верхнего эшелона власти в МП РПЦ к Ватикану, это имеет совсем иную подоплеку?

В церковно-славянском богослужении – опасность для МП по возрождению истинного Православия. Традиционализм всегда был убежищем здоровых консервативных сил, тех сил, которые дали Руси старообрядческие общины, сохранявшие генофонд нации, Нила Сорского и заволжских старцев, крепко стоявших в духовной непоколебимости, оптинских старцев, чей неугасимый православный дух питал верующих много позже после того, как сама Оптина пустынь была богоборческими властями закрыта.

Традиционализм дал миру светоносную Катакомбную Церковь, к которой сегодня пытаются безуспешно примазаться многие пресловутые «осколки РПЦЗ», как в РФ, так и за ее пределами. Катакомбная Церковь состояла из сотен и тысяч малых общин. Ее потайные приходы часто были не связаны между собой. Нередко они утрачивали административные связи с правящими архиереями. Однако в них сохранялось духовное стояние православных пред лицом Господа и против безбожных властей.

Традиционализм дал на политическом поле Белое Движение, славу Белых воинов, отстоявших честь Русской Армии, нашу эмиграцию, то знаменитое русское рассеяние, о котором поэт сказал: мы не в изгнании, мы – в послании.

Что пытаются сделать в МП РПЦ, это оторвать духовность и традиционализм от питательной среды церковного языка. Но тем самым они уничтожат саму возможность духовного возрождения населения на пост-советском пространстве. Уничтожение церковного языка, которое несомненно произойдет через два поколения реформированных священников МП, приведет к полной дезинтеграции православного общества, к необратимому процессу разложения и исчезновения православного миропонимания.

Закон двух поколений остается в силе. Два поколения с 1666/67 годов и мы получили гражданский алфавит, бесконечные войны, строительство новой столицы на костях русских людей, выстриженные бороды бояр, вырванные по пьянке зубы – с приложением записки Петра: «Не помню как, не помню у кого, зело был пьян», симпозиумы с обязательным пьянством и плясками, а также вывозом на них боярских дочек, и в конце концов, разрушение старого доброго православного мира.

Два поколения «демократических реформ» в России (1861/66 – 1917) и Россия прекратила существование как русское национальное государство. Ее дворянство утратило образующую силу государственнной основы. Ее интеллигенция и высшее общество занимались столоверчением и прочим оккультизмом. Ее крестьянство оторвалось от земли и бросилось на поиски «рая на земле». Ее церковь оказалась не готовой к социальным переменам и нередко шла на поводу у «реформаторов». Ее новый, только нарождающийся класс капитала «отрекался от старого мира», требовал новых либеральных изменений, а бывало, играл в революцию (легендарный Савва Морозов, например).

Так, на смену Закону пришло «общественное мнение» и те, кто его создавали, затем появилась Государственная Дума, в а ней – «думцы», и с ними развилась говорильня, всякий мог теперь из грязи да в князи, а тут и немецко-американский Шифф с сородичами стал инвестировать в «русскую революцию» сотни тысяч и миллионы долларов. Потом появились Ленин-Троцкий-Свердлов и вся их гоп-компания. И не стало ни капиталистов, ни оккультистов, ни дворян, ни думцев, а игра в революцию обратилась в кровавый кошмар и гибель миллионов русских.

За 1917-1921 годами (февральский и октябрьский перевороты, гражданская война) последовало два поколения «строителей коммунизма», тоже примерно полвека, и после массовых убийств, после ГУЛАГ-а, после голодоморов, после страшной войны и еще более страшных, невосполнимых человеческих потерь, после десятилетий каторжного труда и культивируемого властями алкоголизма, после полного морального разложения и утраты последних христианских ценностей, Бровастый Леня (Брежнев) объявил о свершении, казалось бы, несвершаемого: о создании нового типа человека, советского человека, уродливого Голема, зомбированного доктриной большевиков с «жириновскими» фамилиями.

Ни о. Георгий Кочетков, ни проф. Д. Гзгзян, ни Д.Гасак, ни Н. Струве, ни прот. Владимир Федоров, ни митрополит Санкт-Петербуржский и Ладожский Владимир, ни тем более А. Гаспарян с Ю. Табаком об этом и намеком не обмолвятся. Это потом, годы спустя, они или их духовные наследники, будут пожимать плечами и морщить лбы: «хотели как лучше, а получилось, как всегда» (крылатое выражение бывшего премьер-министра Черномырдина, давшего миру в 1990-х целый набор подобных «черномырдинок»).

Но дело будет уже сделано. Не будет даже в церквях звучать богатый, торжественный, чистый и боговдохновленный церковный язык. Загажен будет последний источник разума и света. И найдется ли во тьме бездуховного невежества и полного разложения атома новый Пушкин, которому Господь даст гениальный дар провести новую контр-реформу против реформаторов-модернизаторов и их кромешной тьмы?

Н. Смоленцев-Соболь

источник: