Н.Д. Тальберг: ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПРЕДВИДЕНИЕ : Алтайский отдел Союза Русского Народа

Н.Д. Тальберг: ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПРЕДВИДЕНИЕ

В сегодняшний день семнадцать лет тому назад, во время крещенского парада, раздался выстрел, который, осыпая вместо торжественного салюта осколками шрапнели место на Иордани, где стоял Государь Император, предупреждал, что революция начинается…
Этот боевой снаряд знаменателен был и как показатель того начинавшегося глубочайшего нерадения в исполнении долга, которое в дальнейшем охватило широкие и высокие круги государственных работников, так и тем, что замыслы преступников вновь направлялись против Священной Особы Монарха.
Но этому предупреждению не вняло ни правительство, ни общество.
Как и в 1866 г., после покушения Каракозова на Императора Александра II, все честное, русское, верноподданное должно было сплотиться вокруг своего Государя, единым порывом любви и преданности уничтожить тлетворный либерализм, питавший бациллы терроризма. Так и в январские дни 1905 г. те же люди обязаны были встрепенуться, наконец окружить неприступной стеной своего Царя, Который вел к тому же трудную войну за честь России.
Но как тогда русское общество послушно брело на поводу у либералов, правительство же Лорис-Меликовых вместо борьбы с государственными преступниками, нерадиво относясь к тоже бывшим предупреждениям вроде открытого и халатно обследованного подкопа под лавкой Кобозева, стряпало конституцию, думая розовой водой из либерального пульверизатора затушить террористический пожар. И те и другие дождались злодеяния 1 марта…

Так и в памятный 1905 год наша интеллигенция и ее кумир граф Витте, — кто зажмурив глаза и убаюкиваясь конституционными грезами, а кто злонамеренно, — продолжали тащить государство в бездну, в которой не оказались по причинам вне их воли находившимся.
За шестым января следовало девятое, когда рабочие использованы были революционерами как пушечное мясо… В феврале в Москве пролилась кровь дяди Императора, Великого Князя Сергия Александровича, одного из немногих предвидевших неминуемую гибель России и говорившего об этом. Затем — безпрерывной кровавой, омерзительной и тупой вереницей шли убийства, грабежи, съезды, митинги, забастовки, вся та, — притом вспомним и тут: во время войны, — «работа», в коей неразрывная цепь соединяла наших либеральных профессоров и адвокатов, Рюриковичей — князей Долгоруковых и пр. с обыкновенными грабителями, называвшимися для благозвучности «экспроприаторами».
В августе те же круги, перед этим, в лице своих молодых, уже отравленных революционным ядом отпрысков — тогдашнего студенчества, приветствовавшие Микадо*, радовались обидному для державного самолюбия России Портсмутскому миру, заключенному все тем же их любимцем, графом Полусахалинским Витте.
Осенью Россия получила акт 17 октября — залог ее будущего несчастья. Продолжались бунты, горели усадьбы, людей убивали пачками. В декабре вспыхнуло вооруженное восстание в Москве, о котором один из видных революционеров того времени, и недавний (в 1920 г.) министр Крымского правительства П. Б. Струве в то время говорил: «Пусть безумие, но в нем такая сила и такой героизм. Пусть поражение, но в нем такое величие»**.
Только после того как эти кровавые смутіы затронули близко интересы обывателя, когда даже либералы стали чувствовать себя неуютно и потихоньку посылали к губернаторам за «ненавистными» казаками для охраны их имений, а в городах наблудившаяся интеллигенция и ее руководители иудеи с упованием поглядывали на полицию, побаиваясь народа, начинавшего косо смотреть на своих «учителей», — возникла и расширилась волна общественной реакции. Да и правительство, в лице переставшего считаться с «премьером» Витте П. Н. Дурново, стало действовать решительно
Наступило затишье…
И вот следует отметить, что как в эпоху Императора Александра II только правые устами и пером талантливого трибуна М. Н. Каткова предупреждали о том, куда заведет Россию либеральный курс, так и в 1905 г. те же правые в выдающихся статьях редактора «Киевлянина» Д. И. Пихно старались образумить захотевшее сделаться глухим и слепым русское общество.
Передо мною лежит книга покойного Д. И. Пихно «В осаде». Каким провидением и разумом веет от приводимых ниже строк его статьи «Российский радикализм», написанной 29 сентября 1905 г. по поводу происходившего в Москве съезда «земских и городских деятелей».
Отмечая общность русских радикалов с французскими революционерами конца XVIII века, он пишет:
«Такая же радикальная теоретичность, прямолинейность и доктринерство; такие же якобинские клубы в форме разного рода союзов и съездов; такое же буквальное повторение тогдашней теории “о правах человека”; такое же исчисление всех “свобод” при крайней нетерпимости ко всякой действительной свободе и даже к элементарным гражданским правам, которые не сходятся с радикальным катехизисом; такое же оправдание всякого бунта, всяких революционных насилий и преступлений; такой же состав интеллигенции, стремящейся революционировать городскую и сельскую толпу, чтобы опереться на нее.
Дальнейшие события показали, что история едва ли знает более неудержимых насильников, чем те, какими оказались французские радикалы. Весьма скоро радикальные поклонники Руссо уступили место красным демагогам, соответствующим теперешним социалистам, и тогда разыгрался финал кровавого безумия: все свободы были отвергнуты, кроме свободы гильотины, все “союзы” запрещены, воцарился террор против “врагов республики”, полилась реками кровь, и покатились тысячами головы из-под гильотины. Вместе с ограбленным дворянством окончили жизнь на плахе и многие из “буржуазных” радикалов. Кровавый вихрь, среди всеобщего ужаса и отчаяния, Наполеон Бонапарт остановил картечью и стал хозяином Франции, введя военную диктатуру.
Говорят, история не повторяется, но очень часто она варьирует одни и те же основные явления, с тою разницей, что одни народы и правительства умеют вовремя направить корабль истории по надежному руслу, а другие терпят крушение в водоворотах. Часть наших радикалов, в сущности, такие же младенцы, какими были Мирабо и аббат Сийес, и столь же мало предвидят, что они приготовляют, как не предвидели те, с тою лишь разницей, что наши маленькие Мирабо уже теперь идут гораздо дальше и лишены способности оценивать яркие предзнаменования, которых не имели пред собой французские деятели конца XVIII века. У тех не было своих Баку, Одессы, Лодзи, Варшавы, аграрных грабежей, сотен политических убийств и покушений. Есть существенная разница и в том, что радикализм Руссо и энциклопедистов был проникнут мечтательным добродушием, и над ним веял в их воображении светлый гений “свободы, равенства и братства”, лучезарные крылья которого позже озарились багровым светом пожаров и окрасились кровью. Нынешний же радикализм уже в своей колыбели повит злобой “классовой борьбы”, безпредельными притязаниями “социальной демократии” на владычество толпы, грядущим рабством “социализма”, в принципе отвергающим свободу личности и всякую свободу.
Теперь не может быть даже иллюзий. Сумрачный и злобный бык упрямо нагнул голову, уставив лоб в боевую позицию, и пробует стену, но ему недостает рогов, чтобы опрокинуть преграду. Радикалы усердно стараются расшатать столбы и подзадоривают быка бросаться снова и снова.
Русский радикализм есть союз близорукого конституционализма с революционными элементами, русскими и иноплеменными, для борьбы с существующим режимом».
Тогда этому вещему голосу не вняли, потом, пережив прелести смуты, поняли, но, отдохнув, через несколько лет снова начали играть в либерализм, хотя перед глазами были предупреждения и более грозные, чем справедливые слова редактора правой газеты.
В двадцатых числах сентября 1906 г. в Петербургской Судебной палате под председательством Н. С. Крашенинникова (убитого большевиками в Кисловодске) слушалось дело знаменитого совета рабочих депутатов, игравшего серьезную роль осенью 1905 г., готовившегося арестовать графа Витте и только благодаря не растерявшимся частям жандармской полиции оказавшегося в тюрьме.
Главной фигурой на этом процессе был не кто иной, как… Троцкий — Бронштейн, товарищ председателя совета рабочих депутатов.
«Мы не анархисты, а социалисты, — объяснял он на суде. — Мы признаем государственность и тем самым признаем насилие, репрессии, так как без них немыслимо существование никакого государственного строя. В октябрьские дни, когда правительственной власти собственно не было, совет взял в свои руки власть и тем самым должен был признать за собой и право насилия».
Приводя эти его слова, С. Смирнова пишет: «В газетных отчетах о речи г. Бронштейна писалось, что она была столь великолепна, что произвела на публику потрясающее впечатление. Но самое потрясающее в ней было именно указание на право насилия. Это было как бы предвкушение тех будущих военно-демократических судов, которые введут современные социалисты» (с. 101).
Напомним, что эта статья печаталась в такой распространенной газете, как «Новое время».
Несмотря на все эти предупреждения, игра и либерализм началась. Отдохнув под покровом правительства, отдельные представители которого планомерно убивались бывшими и будущими союзниками радикалов, наша интеллигенция принялась за старую блажь, к тому же имелась уже и специально для сего приспособленная говорильня — Государственная дума. Помогали ей в этом отношении и некоторые члены правительства. Роли Лорис-Меликова и Витте взял на себя А. В. Кривошеин, который еще летом 1913 г. на сельскохозяйственной выставке в Киеве произнес речь на тему «Мы и они», то есть правительство и общественность, причем даже непрозрачно намекал, что он-то всей душой находится в рядах последней.
Затем началась опять та же сказка про «красного» бычка, о которой мы не раз уже говорили.
И снова, как и в предшествующие грозные периоды предупреждающе звучали голоса правых. Здесь мы не будем останавливаться ни на их пророческих и разумных речах в представительных учреждениях, ни на мудрых статьях в их газетах. Ниже приводятся два характерных документа, из коих видно, как правые верно оценивали политическую обстановку, как, зная всю цену погубивших Россию парламентариев и прочих «излюбленных общественным мнением» деятелей того времени, предлагали правильный образ действий, единственно возможный в годину тяжелой войны, когда во всех воевавших странах приходили к здравой необходимости усиления правительственной власти.
В изданной в 1921 г. в Петрограде книге Александра Блока «Последние дни Императорской Власти» приведены в числе прочих следующие два документа: 1) Записка, составленная в кружке Римского-Корсакова и переданная Императору Николаю II князем Голицыным в ноябре 1916 г. и 2) Объяснительная записка к пункту II этой записки.
Помещаем их полностью.
I
«Так как в настоящее время уже не представляется сомнений в том, что Государственная дума при поддержке так называемых общественных организаций вступает на явно революционный путь, ближайшим последствием чего, по возобновлении ее сессии, явится искание ею содействия мятежно настроенных масс, а затем ряд активных выступлений в сторону государственного, а весьма вероятно, и династического переворота, надлежит теперь же подготовить, а в нужный момент незамедлительно осуществить ряд совершенно определенных и решительных мероприятий, клонящихся к подавлению мятежа, а именно:
I. Назначить на высшие государственные Посты министров, главноуправляющих и на высшие командные тыловые должности по военному ведомству (начальников округов, военных генерал-губернаторов) лиц, не только известных своей издавна засвидетельствованной и ничем непоколебленной и незаподозренной преданностью Единой Царской Самодержавной Власти, но и способных решительно и без колебаний на борьбу с наступающим мятежом и анархией; в сем отношении они должны быть единомышленны и твердо убеждены в том, что никакая иная примирительная политика невозможна. Они должны, кроме того, клятвенно засвидетельствовать перед лицом Монарха свою готовность пасть в предстоящей борьбе, заранее на сей случай указать своих заместителей, а от Монарха получить всю полноту власти.
II. Государственная дума должна быть распущена немедленно Манифестом Государя Императора без указания срока нового ее созыва, но с определенным упоминанием о предстоящем коренном изменении некоторых статей (86, 87, 111 и 112) Основных Законов и Положений о выборах в Государственный Совет и думу.
III. В обеих столицах, а равно в больших городах, где возможно ожидать особенно острых выступлений революционной толпы, должно быть тотчас же фактически введено военное положение (а если нужно, то осадное) со всеми его последствиями, до полевых судов включительно.
IV. Имеющаяся в Петрограде военная сила в виде запасных батальонов гвардейских, пехотных полков представляется вполне достаточной для подавления мятежа; однако батальоны эти должны быть заблаговременно снабжены пулеметами и соответствующей артиллерией. В Москву должны быть отправлены некоторые из этих же батальонов, а в столицы и крупные центры, кроме того, поставлены те из имеющихся запасных кавалерийских частей, кои являются наиболее способными. Все находящиеся в отпусках или командировках, либо числящиеся эвакуированными офицеры гвардии должны вступить в ряды своих батальонов.
V. Тотчас же должны быть закрыты все органы левой и революционной печати и приняты все меры к усилению правых газет и к немедленному привлечению на сторону правительства хотя бы одного из крупных умеренных газетных предприятий.
VI. Все заводы, мастерские и предприятия, работающие на оборону, должны быть милитаризированы с перечислением всех рабочих, Пользующихся так называемой отсрочкой, в разряд призванных под знамена, и с подчинением их всем законам военного времени.
VII. Во все главные и местные комитеты союзов земств и городов, во все их отделы, а равно во все военно-промышленные комитеты и во все содержимые сими учреждениями заведения, мастерские, лазареты, поезда и проч. должны быть назначены в тылу правительственные комиссары, а на фронт коменданты из эвакуированных офицеров для наблюдения за расходованием отпускаемых казною сумм и для совершенного пресечения революционной пропаганды среди нижних чинов со стороны личного состава, который должен быть подчинен указанным агентам правительства.
VIII. Всем генерал-губернаторам, губернаторам и представителям высшей администрации в провинции должно быть предоставлено право немедленного собственною властью удаления от должности тех чинов всех рангов и ведомств, кои оказались бы участниками антиправительственных выступлений либо проявили в сем отношении слабость или растерянность.
IX. Государственный Совет остается впредь до общего пересмотра основных и выборных
законов и окончания войны, но все исходящие из него законопроекты впредь представляются на Высочайшее благоусмотрение с мнением большинства и меньшинства. Самый состав его должен быть обновлен таким образом, чтобы и числе назначенных по Высочайшему повелению лиц не было ни одного из участников так называемого прогрессивного блока».
II
«Будет ли собрана Государственная дума и январе, будет ли она вновь распущена, будут ли продлены ее полномочия или назначены новые выборы, положение останется столь же нетерпимым и столь же опасным, как и в настоящее время, как и в течение всех последних десяти лет. Оно, несомненно, будет даже ухудшаться с каждым днем, и перед Монархом и правительством будет стоять все та же трудноразрешимая задача: остановить ли решительными мерами поступательное движение России в сторону демократической республики, либо положиться на Волю Божию и спокойно ожидать государственной катастрофы. В обществе и даже в среде самого правительства последних лет в этом отношении существует довольно прочно установившееся убеждение, что стоит Монарху даровать действительные, настоящие конституционные права и гарантии, пойти навстречу заявленным требованиям об ответственном министерстве, принести за Себя или ы Своего Наследника присягу на верность Конституции, и тотчас же настанут для России светлые дни, все сразу успокоится, а умеренные партии законодательных учреждений, только к этому одному и стремящиеся, выведут государство из этого тупика, в который оно поставлено нерешительной и непоследовательной политикой правительства. Такого рода мнение совершенно ошибочно, и вовсе не по тому одному, как думают некоторые из представителей противоположного течения мыслей, что цели этих умеренно-либеральных партий, кадетов и октябристов, идут гораздо дальше фактического захвата ими власти. Эти партии, быть может, и действительно вполне искренно примирились бы с правительством, ими поставленным, и удовлетворились бы достигнутым результатом своей многолетней борьбы.
Но дело в том, что сами эти элементы столь слабы, столь разрозненны и, надо говорить прямо, столь бездарны, что торжество их было бы столь кратковременно, сколь и непрочно. Наиболее сильной и деятельной из них является партия кадетов, ведущая в поводу все остальные; но если приглядеться к ней не в смысле писаных программ, а в смысле бытовых черт самого ее существования и последовательного хода ее возникновения, то придется признать, что эта партия сильна лишь своей слабостью. Нося название демократической, а сама по себе в составе своем чисто буржуазная, она должна была, не имея собственной почвы, принять навязанные ей слева лозунги народоправства и отрицания собственности. Имея в составе своем значительное число так называемых земских деятелей, владельцев земли, кадетская партия первым пунктом своей программы поставила отчуждение земли, окончательное разорение собственных своих сочленов; конечно, руководители ее не были искренни в этом случае и к этому вовсе не стремились, весьма охотно выпустив этот пункт из программы созданного и руководимого ими прогрессивного блока, но не является ли это лучшим доказательством того, что они не верят в собственное свое самостоятельное существование и ищут сочувствия извне путем уступок и жертв; без этого сочувствия слева, без этих козырей из чужой, не ихней колоды карт кадеты есть не более как многочисленное сообщество либеральных адвокатов, профессоров и чиновников разных ведомств — и ничего более.
Еще меньше можно назвать политической партией партию октябристов, в самой Думе уже расколовшуюся на разные оттенки, партию, искусственно созданную на лозунгах Манифеста 17 октября, для многих спорного и ни для кого не ясного. Слабость ее заключается уже не в том, что она приняла чуждые ей лозунги, а в том, что их у нее нет вовсе; и не видели ли мы самых разительных примеров того, как люди, называющие себя октябристами, перебегали из одного лагеря в другой, легко и свободно меняя свои убеждения в зависимости от временных обстоятельств, колебаний правительственной политики, а еще чаще совершенно личных побуждений. Прав был один из правых ораторов в Думе, сказавший, что стоит сжечь одну помещичью усадьбу, чтобы превратить сотню октябристов в правых, и достаточно обойти наградами к 6 декабря* несколько видных либеральных чиновников, чтобы сделать из октябристов кадетов.
Что же можно сказать, наконец, о так называемом центре, или о прогрессивных националистах? Возможно ли назвать политической партией этих людей, сегодня довольных начальством и прошедших в Думу по правым спискам за счет правых партий, а завтра огорченных увольнением князя Щербатова и тотчас забывших, кто они именно такие. И этот центр и эти либеральные националисты, не являют ли они столь же убедительный пример того, сколь смешны и ничтожны деления русских людей на политические партии. Сколь, еще младенческая страна Россия в политическом отношении. Явные и наиболее яркие антисемиты Юго-Западного края, прошедшие голосами и грошами низов, ненавидящих евреев вплоть до погромов, с непоколебимой уверенностью в легальности своей позиции как народных избранников подписывают программу прогрессивного блока, где одним из пунктом стоит еврейское равноправие.
Или что можно сказать про украшающих высшее Государственное Законодательное учреждение сановников, бывших министров, даже премьеров, превознесенных милостями Монарха и Им одаренных свыше меры, поставленных Им здесь для защиты Его прав и прав Его Наследников,— сановников, участвующих в прогрессивном блоке и подписывающих резолюции, клонящиеся к узурпированию этих прав, к скомпрометированию Самого Царского Имени? Что можно сказать про придворных чинов, кичащихся своим мундиром и званием перед простыми смертными и в то же время братающихся с явными и откровенными врагами Своего Государя? А семидесятилетний сановник, всю долгую жизнь на разных постах утверждавши принципы Царского Самодержавия, переходящий к левым в верхней палате из-за неизбрания его правыми в какую-то комиссию?
Где предел этой политической невоспитанности?
Надо признать, что и правые партии находятся в состоянии летаргии. Обыкновенно посылаемый им упрек в бездеятельности и отсутствии программы едва ли, однако, справедлив, и вся вина их заключается в том, что они сразу и безповоротно не устранили себя от участия в осуществлении Манифеста 17 октября, основанного на началах, совершенно противоречащих их государственному самосознанию. Что могли они сделать и что сказать, когда с высоты Престола провозглашена была ломка тех устоев, которыми держалась Россия до сих пор и без которых она, по их мнению, должна погибнуть? Много ли им давала та неопределенность выражений, туманность некоторых пунктов Основных Законов, допускавших некоторую возможность разноречивых толкований? Правые сделали все, что могли: они содействовали проведению в третью и четвертую Думы более умеренных элементов, они сами не боялись ни травли, ни унижений, но могли ли они дать стране политическое воспитание, могли ли сами образовать политическую партию с определенной программой, они — люди, отрицающие эту политику, защитники Единой Царской Самодержавной Власти? С ними сбылось то, чего надо было ожидать: в условиях политической борьбы они оказались разбитыми, paссеянными и не признанными той самой властью которая только на них одних могла опираться.
Совершенно иное положение партий левых: трудовиков, социал-демократов, вплоть до социал-революционеров. Несмотря на совершенную нелепость их настоящих представителей и Думе, несмотря даже на то, что нет такого социал-демократа или социал-революционера, из которого за несколько сот рублей нельзя было бы сделать агента Охранного отделения, опасность и силу этих партий составляет то, что у них есть идея, есть деньги и есть толпа, готовая и хорошо организованная. Эта толпа часто меняет свои политические устремления, с тем же увлечением поет “Боже, Царя храни”, как и орет “Долой Самодержавие”, но в ненависти к имущим классам, в завистливом порыве разделить чужое богатство, в так называемой классовой борьбе толпа эта крепка и постоянна; она вправе рассчитывать на сочувствие подавляющего большинства крестьянства, которое пойдет за пролетарием тотчас же, как революционные вожди укажут им на чужую землю. 1905 и 1906 годы с достаточной убедительностью уже показали, что, яростный защитник своей собственности и такой же консерватор в своем быту, русский мужик делается самым убежденным социал-демократом с той минуты, когда дело коснется чужого добра.
Итак, при полной, почти хаотической незрелости русского общества в политическом отношении объявление действительной конституции привело бы к тому, что более устойчивые и сильные политические партии и течения, имея благоприятную почву в самых конституционных гарантиях, тотчас стали бы поглощать партии менее жизненные и сильные и приобрели бы преимущественное влияние на дальнейшие судьбы государства. Можно без всякого преувеличения сказать, что обнародование такого акта сопровождалось бы прежде всего, конечно, полным и окончательным разгромом партий правых и постепенным поглощением партий промежуточных: центра, либеральных консерваторов, октябристов и прогрессистов партии кадетов, которая поначалу и получила бы решающее значение. Но и кадетам грозила бы та же участь. При выборах в пятую Думу эти последние, безсильные в борьбе с левыми и тотчас утратившие все свое влияние, если бы вздумали идти против них, оказались бы вытесненными и разбитыми своими же друзьями слева (как и было, например, в некоторых губерниях при выборах во вторую Думу). А затем… Затем выступила бы революционная толпа,
коммуна, гибель Династии, погромы имущественных классов и, наконец, мужик-разбойник. Можно бы идти в этих предсказаниях и дальше и после совершенной анархии и поголовной резни увидеть на горизонте будущей России восстановление Самодержавной Царской, но уже мужичьей власти в лице нового Царя, будь то Пугачев или Стенька Разин, но понятно, что такие перспективы уже заслоняются предвидением вражеского нашествия и раздела между соседями самого Государства Российского, коему уготована была бы судьба Галиции или Хорватской Руси.
Поэтому все надежды на то, что с объявлением действительной русской конституции все успокоится, кажутся столь же наивными, как наивно и утверждение, что, Бог даст, и так все само собой образуется как-нибудь.
Ничего не может образоваться из неудачно задуманной и еще более неудачно осуществленной 10 лет тому назад реформы, и если дальнейшие по этому пути уступки, завершенные обнародованием конституции, приведут к катастрофе, то и оставление в этом же положении, как и в настоящее время, Государственной думы с периодическим свидетельствованием ей доверия и недоверия, с признанием неосуществимой возможности правительству работать с Думой и с перемежающими эту будто бы плодотворную работу ее роспусками доведет к тому же, продлив только срок этой агонии и подорвав в народе веру в силу и правду Монарха.
В чем же заключаются недостатки реформы 1906 года? Их столь много, что скорей можно было бы спросить, в чем заключаются ее достоинства. Но в числе этих дефектов по степени неотложности их исправления и важности в смысле приносимого государству вреда необходимо выделить два основных, капитальных положения: соблазнительную неясность и противоречие в Основных Законах, касающихся и прерогатив Верховной Самодержавной Власти и прав законодательных учреждений, и совершенную несостоятельность положений о выборах в Думу.
Как бы ни хитры были истолкованные выражения,— Самодержец, самое понятие это в глазах народа, кроме значения Всемогущего и никем и никаким законом человеческим, кроме Божьего, не ограниченного Монарха, никакого иного не имеет, а вычеркнуть это слово из Основных Законов и из ежедневных молитвословий не решились и составители новелл 1906 г. Между тем ст. 87, 112 и 113 Основных Законов явно умаляют это значение, ставят Царя не только в равноправные отношения с законодательными учреждениями, но как бы
подчиняют Его Волю усмотрению этих последних: проведенный по 87 ст. и Царским Именем опубликованный закон может быть без всякого Его рассмотрения отвергнут Думой и Советом и даже просто механически теряет свою силу сам собой в том случае, если правительством в определенный срок в Думу внесен не будет; каждый законопроект, одобренный Думой и Советом, должен быть, по смыслу этих статей, непременно рассмотрен и утвержден или не утвержден Монархом, законопроект же, внесенный в эти учреждения от Имени Монарха правительством, может быть вовсе не рассмотрен законодательными учреждениями, ибо никакого срока им на это не положено, и судьба такого законопроекта в дальнейшем законом не предусмотрена вовсе; даже согласительные комиссии этих двух учреждений как будто бы имеют более прав, чем сам Монарх, ибо им предоставлена возможность в случае разногласий по отдельным статьям вырабатывать общие согласительные формулы; Монарх же не имеет ни права, ни возможности утвердить закона, хотя бы вызванного совершенной государственной необходимостью, при рассмотрении коего хотя бы в одной статье его разногласие между двумя палатами осталось неустраненным. Таким образом, Монарх не является во всех таких случаях Верховным Судьей,
решителем судьбы важнейших государственных мероприятий, и занимает какую-то связанную формальностью, как бы лишь делопроизводственную позицию.
Этот величайший государственный соблазн должен быть уничтожен и указанные статьи коренным образом изменены в том смысле, что Монарх, в порядке утверждения рассмотренных палатами законопроектов, остается неограниченным и никаких в сем отношении обязательств на Него законом не возложено.
Несмотря на все пережитое, а, быть может, благодаря именно этому, формула: “народу мнение, а Царю решение” является единственно приемлемой для России.
Столь же коренным образом должен быть решен вопрос о выборах в Государственную думу. Печальные результаты выборного закона и неудача поправок его по закону 3 июня 1907 г. объясняются тем, что в положения эти была заложена странная и неисполнимая идея смешать все классы населения Империи в одну общую безформенную толпу и уже из этой толпы выбрать, так сказать выудить, наиболее способных, толковых и государственно мыслящих людей, производя самый этот отбор сложным и неестественным порядком двух- и трехстепенных выборов: будто бы предполагалось, что надо сначала уничтожить существующие бытовые деления общества и народа и заменить их делениями на политические партии, и забывалось, что реальная Россия вовсе не смешана, что эти бытовые, классовые и сословные грани фактически существуют и достаточно еще крепки, а политических партий нет вовсе или таковые находятся еще в зародыше. Хотели будто бы получить не действительных представителей Земли Русской, а уловить настроение разношерстной толпы в лице ее вожаков, эти настроения наиболее ярко выражающих. Дворян-помещиков смешали вообще с земледельцами и духовенством, купцов — с чиновниками и интеллигентами, крестьян-домохозяев — с крестьянами-пролетариями и даже казаков, с целью совершенно обезличить эту бытовую группу, свалили в кучу с иногородними и инородцами; а чтобы эта смесь и вовсе потеряла свое лицо, все эти группы еще раз смешали в губернских собраниях и только здесь разрешали им на предвыборных собраниях, наконец, вновь разделиться, но уже не так, как разделил их тысячелетний быт и история, а так, как хотелось этой незрелой мысли политических авантюристов. Сначала надеялись, что поддерживать правительство будут крестьяне, затем стали искать опоры у землевладельцев и во всех горько разочаровались, ибо вместо крестьян получили трудовиков, а вместо помещиков — левых октябристов, лидеров партий, только вчера образовавшихся на предвыборном сборище, людей, в этот день первый раз встретившихся друг с другом.
На сельских сходах в небольших городах и в уездных собраниях землевладельцев эти лидеры проходили более или менее случайно и здесь не имели еще решающего успеха, а в число выборщиков попадали в большинстве люди не партийные и, быть может, действительно заслуживающие всей своей прежней деятельностью доверие своих избирателей, но в губернии они решительно теряли все свои шансы, и у ораторов, лидеров партий, являлись перед ними неоценимые преимущества, — ни тех, ни других чужие города и уезды не знали и видели, быть может, в глаза в первый раз в жизни, но первые скромно молчали, а вторые говорили зажигательные речи и угадывали настроение; созданные не бытом и даже не существующими еще политическими партиями, а этими настроениями, эти новые решители судеб России и в дальнейшей своей деятельности в Государственной думе подчинялись не местным интересам и не политическим лозунгам, а именно настроениям; в первой Думе они олицетворяли настроение революционной толпы, ошеломленной неудачами японской войны, во второй — настроение крестьянских масс, требовавших чужой земли и воли грабить чужое имущество, в третьей — настроение испуганных погромами помещиков, а в четвертой — настроение этих же помещиков, уже успокоившихся и уже снова недовольных правительством. Если бы пятая Дума была созвана в 1917 г. по действующему положению, можно с уверенностью утверждать, что в нее попали бы те, которые особенно горячо и нервно стали бы кликушествовать и раздувать всякие легенды и небылицы о Распутине.
Ясно, что выборы должны быть одностепенные, непосредственные от городских и уездных бытовых и сословных групп. Иначе говоря, каждое волостное крестьянское общество, уездное дворянское собрание, собрания купеческие, мещанские, уездное духовенство, казачьи станицы, городское чиновничество и т. д. должны выбрать каждое по одному своему представителю, и этим избранием вся процедура выборов должна быть закончена. Так как, очевидно, в каждой губернии число таким образом избранных в кандидаты будет значительно превышать число положенных от каждой из них членов Думы и из избранных от каждой из перечисленных групп придется призвать лишь незначительную часть, то необходимо установить дальнейший порядок их отбора и утверждения, быть может по жребию, а всего лучше по Высочайшему соизволению, подобно тому, как Государь Император утверждает, например, одно из избранных в губернские предводители дворянства двух лиц; остальные оставались бы кандидатами и, в случае выбытия членов Думы, замещали бы сих последних в том же порядке утверждения или призвания их Высочайшей Волей. Такой порядок кроме непосредственности, дешевизны, простоты и устранения всех вредных последствий смешения обывателей дал бы, кроме того, возможность устранить от участия в законодательной деятельности элементы нежелательные и вредные, без всякого права для этих последних какой- либо претензии, ибо вполне ясно, что говорить от имени, например, крестьянства с одинаковым правом может и тот, кто был избран от Ивановского схода и не утвержден, и тот, кто выбран Петровским сходом и утверждение получил.
Не входя в дальнейшие подробности указанного порядка, необходимо, однако, остановиться на одном обстоятельстве, до сего времени совершенно упускаемом из вида правительством. Последнее, за исключением лишь слабых попыток времен Столыпина, не вело в Думе или, вернее сказать, с Думой никакой политики. Политику эту, конечно, надо понимать не в смысле подслуживания к Думе или так называемого доверия, до сих пор дававшего столь печальные результаты, ни, тем более, каких-либо уступок и поблажек, клонящихся к укреплению сознания, что ей, Думе, принадлежит первенствующая роль в государственном управлении. Однако и такое положение, при котором собранные с разных концов земли несколько сот человек оставляются на произвол собственных страстей и интриг без всякой заботы о том, что из этого выйдет, положение, которое существует ныне, является совершенно ненормальным.
Правительство во что бы то ни стало должно иметь большинство в Думе и к созданию этого большинства должно относиться с величайшей ревностью и притом без всяких иллюзий и предубеждений. В ближайшем прошлом возможность создания прогрессивного блока надо поставить в тяжкую вину правительству, ровно ничего не сделавшему в предупреждение его образования. Что сделало оно вообще в смысле укрепления и численного увеличения правых партий в Думе, чем поощряло людей действительно преданных Монарху и готовых защитить Его правительство? В лучшем случае выдавало грошовую субсидию внедумским правым органам печати, иногда после десятилетней деятельности, многолетней голгофы, предлагало место Акмолинского вице-губернатора и, если не выражало явного пренебрежения к правому крылу Думы, то, во всяком случае, проявляло к нему значительную долю равнодушия, тем самым как бы наперед предупреждая колеблющихся, что ждать каких-либо поощрений им нечего.
Чем старались удержать на правых скамьях господ, как, например, Савенко? Ровно ничем, и скорей поощряло их переход налево, в то время когда их можно было брать голыми руками. Надо говорить откровенно: помыслы и действия правительства были слишком чисты, нелицеприятны и нисколько не соответствовали ни нравственному уровню, ни стремлениям той среды, с которой оно имело дело; все его руководители, даже сами вышедшие из рядов правых партий, стремились только убедить, уговорить Думу, переспорить ее и вовсе не заботились о том, чтобы собрать, если нужно, создать и укрепить за собой послушное большинство. Кроме бездельных и скучнейших раутов с приглашением нескольких сот человек без всякого разбора, никаких попыток в сем отношении сделано не было, а в грозную силу общественности правительство верило больше, чем верила она сама себе, и вовсе не хотело понять, что никакой общественности в России нет, а есть лишь в разных видах чиновники способные и удачные, получающие соответствующие награды и содержание от казны, и есть чиновники менее способные и не удачливые, от казны содержание не получающие, но к нему, равно как и к денежным и иным наградам, ревнивые не менее первых.
В распоряжении Председателя Совета министров должно состоять особое лицо, особая и притом серьезно поставленная организация и крупный специальный фонд для ведения внутренней политики в самой Думе с единственной целью создания и поддержания прочного и постоянного большинства, благоприятного правительству».
* * *
За последнее время по определенной указке, идущей из Москвы и через Вену протягивающей свои нити к самым неожиданным центрам, производится упорное клеветническое нападение на правых деятелей предреволюционной эпохи, которым вменяется в вину их тогдашняя якобы бездеятельность.
Как одно из доказательств неверности этих утверждений и приведены выше некоторые статьи и документы, указывающие, что если и вещал тогда предупреждающий голос, то именно из правых кругов, из рядов коих вышла и напечатанная теперь, составленная в начале 1914 г. записка одного из твердых и, конечно, особо травимых правых — П. Н. Дурново, предсказывавшего, какие последствия для России будет иметь надвигающаяся война.
В ответ нам клеветники напишут, вероятно, еще несколько статей, большевики лишний раз их похвалят, иудеи с удовольствием потрут руки, видя, как гои сами грызут своих же.
И не для них пишутся эти строки. А для тех, кто, осознав весь ужас революции, ищет путей и к покаянию, и к выздоровлению и кому замаскированные большевицкие работники подносят ядовитую пищу, вновь отравляя их уставшие души.
Правда все равно восторжествует, солнце заставит замолкнуть всех этих филинов, выкрикивающих хулу на растущее монархическое дело.
И пусть сами монархисты разберутся, с кем им по пути к спасению России, — с теми ли, кто прячется и только тайно руководит таинственным «делом» и своеобразно «возрождает» Родину, с теми, кто с усердием, достойным лучшего применения, уснащает своими протестующими письмами страницы левых газет, доставляя радость этим врагам Монархии и получая милостивые благодарности большевицких органов печати. Или же с теми, кто безбоязненно, во имя чести и долга, памятуя о присяге, работает открыто, без забрала, подставляя себя под всяческие удары и темных клеветников, и вечно ноющих, критикующих обывателей.
Настоящим же монархическим деятелям напомним мудрые слова святого апостола Иуды, говорившего, что появятся вредные люди, и именно:
«Это ропотники, ничем не довольные, поступающие по своим похотям (нечестиво и беззаконно); уста их произносят надутые слова; они оказывают лицеприятие для корысти. Но вы, возлюбленные, помните предсказанное Апостолами Господа Нашего Иисуса Христа. Они говорили вам, что в последнее время появятся ругатели, поступающие по своим нечестивым похотям. Это люди, отделяющие себя (от единства веры), душевные, не имеющие духа. А вы, возлюбленные, назидая себя на святейшей вере вашей, молясь Духом Святым, сохраняйте себя в любви Божией, ожидая милости от Господа нашего Иисуса Христа, для вечной жизни. И к одним будьте милостивы, с рассмотрением, а других страхом спасайте, исторгая из огня, обличайте же со страхом, гнушаясь даже одеждою, которая осквернена плотью» (Иуд. 1, 16 — 23).
6 января cm. cm. 1922 г.