Основной документ без основного народа. Беседа о советско-российской Конституции

Интервью с доктором права Эссекского университета (Великобритания), главным редактором журнала «Закон» Александром Верещагиным.  

Почему российская Конституция сейчас так устроена, что какие-то главы трогать можно без воли народа, а какие-то нельзя? Не оставляет ли это как раз лазейку для использования Конституции как политического инструмента в части изменяемых глав?

‒ Конституция и есть политический инструмент в том, что касается устройства системы государственной власти. Тут нет лазейки ‒ в мире есть много конституций, которые меняются без референдума. Для примера хотя бы возьмём поправки к Конституции США, которые референдумов не предполагают.

Почему в СССР менялись конституции? (Исходим из того, что их было три: 24-го года, сталинская и брежневская). Зачем нужны были изменения? 

‒ Конституция 1936 г. понадобилась потому, что Сталин допустил грубый политический просчет: до 1935 г. ведомый им Коммунистический Интернационал придерживался доктрины, согласно которой социал-демократия хуже фашизма (этим термином советские именовали как собственно фашизм, так и германский национал-социализм). В результате коммунисты отказывались от альянсов с социал-демократами и тем более с «буржуазными» партиями. Эта разобщённость потенциальных антигитлеровских сил облегчила нацистам путь к власти. Поняв это, Сталин спохватился и на 7 конгрессе Коминтерна в 1935 г. провёл линию на создание т.н. единых «народных» фронтов с участием всех «антифашистских» сил. По сути, это была линия Троцкого, только Сталин этого не признавал, конечно. Такая смена политики дала некоторый результат ‒ в частности, в 1936 г. к власти во Франции пришло правительство Народного фронта. В рамках этой новой политики, с целью понравиться Западу, приверженному принципам парламентской демократии, Сталин решил создать более привлекательный юридический декорум и заставил Бухарина написать новую Конституцию, где было даже некоторое подобие «буржуазного» принципа разделения властей. Бухарина он потом расстрелял, а разделение властей осталось на бумаге: в СССР никогда не было независимого суда, все приговоры по политическим делам предрешались партийными органами. Но, так или иначе, задача по смене декорума была выполнена.

После Сталина о новой Конституции речь заходила не раз, работа началась ещё при Хрущеве, Сталина ненавидевшем. В принципе, СССР мог благополучно продолжать своё существование и при сталинской Конституции. Новая Конституция ничего принципиально не могла поменять и, скорее, была призвана стать торжественной и чисто декларативной акцией, с целью создать видимость движения вперёд и каких-то свершений в застойном позднесоветском обществе. Все новое, что она внесла, можно было бы вносить и отдельными поправками, как это до поры и делалось. Куда более интересно то, что произошло в некоторых конституциях союзных республик, которые подлежали неизбежной замене после принятия брежневской общесоюзной.

А что именно случилось?

‒ Например, в Грузинской ССР разразился целый конституционный кризис. Фабула его такова: Грузия, а вслед за ней и две другие закавказские республики, имели по прежним, сталинским конституциям республик особую привилегию: в них язык титульной национальности объявлялся государственным языком, в то время как в других республиках было иначе ‒ понятия государственного языка вовсе не имелось, но было лишь предусмотрено, что законы публикуются на языке титульной национальности (литовском, украинском и т.д.) и на русском языке, а судопроизводство ведётся на языке титульной национальности «или на языке большинства населения данной местности».

Согласно канонической версии кризиса, 24 марта 1978 года в грузинской газете «Заря Востока», издававшейся на русском языке, был опубликован проект новой Конституции Грузинской ССР, в котором о грузинском языке как государственном более не говорилось, а соответствующая статья начиналась словами: «Грузинская ССР обеспечивает употребление в государственных и общественных органах, культурных и других учреждениях русского языка и осуществляет всемерную заботу о его развитии». Результатом был взрыв возмущения и массовые беспорядки. Дальше каноническая версия гласит, что ввиду такого развития событий брежневское Политбюро пошло-де на попятный и согласилось оставить грузинский язык государственным. Сохранились документальные кадры: Шеварнадзе медленно зачитывает проект Конституции перед Верховным советом ГрССР ‒ медленно якобы потому, что вопрос решался в последний момент и, начиная читать, он ещё будто бы не знал, даст ли Москва добро на сохранение за грузинским статуса государственного, поэтому всячески тянул и выигрывал время.

Вы верите в эту версию?

‒ Нет, не особенно верю. Слишком всё это было похоже на провокацию. Почему? Прежде всего потому, что вряд ли брежневское руководство решилось бы «разжаловать» привилегированную республику, поставив её не просто на один уровень со всеми прочими, а ниже их: ведь в других конституциях образца 1978 года не говорилось о покровительстве русскому языку. То есть из привилегированной республики Грузия превращалась бы сразу в неполноправную, минуя стадию унификации: был у неё наивысший, по сравнению с прочими республиками, статус местного языка и наименьший русского – а теперь стало бы ровно наоборот. Такой поворот на 180 градусов – это самый лучший способ вызвать скандал, какой только можно выдумать. А зачем это было бы нужно Москве? Ума не приложу. При этом было хорошо известно – это видно даже по официальным переписям населения – что грузинский национализм в позднем СССР рос как на дрожжах и что русские из Грузии уезжают. И вот в готовое осиное гнездо бросили зачем-то камень, без всякой нужды.

Но кто именно бросил? Номер той газеты нигде не отыскивается, да и если он был, то не видно никаких доказательств, что опубликованный проект отражал волю Москвы и был составлен ЦК КПСС. Результаты расследования, проведённого КГБ, мне тоже неизвестны, хотя, уж конечно, КГБ должен был этим вопросом заинтересоваться. В известной книге В.П. Козлова «Массовые беспорядки в СССР при Хрущёве и Брежневе» об этих событиях вообще не говорится ничего, что само по себе удивительно для книги с ТАКИМ названием, написанной бывшим главным архивистом РФ.

Что ещё интересного произошло с конституциями республиканского уровня?

‒ С Конституцией РСФСР 1978 г. связана своя примечательная история. Там впервые появилось упоминание о русском народе, причём комплиментарное! А надо иметь в виду, что конституции РСФСР 1918 и 1925 гг. не содержали никаких упоминаний об этом народе. Согласно последней, «Российская Республика есть социалистическое государство рабочих и крестьян, строящееся на основе федерации национальных советских республик». При этом национальной русской республики в составе РСФСР не было, о ней тогда поговаривали лишь как о возможности ‒ и вот получилось, буквально, что это национальные меньшинства построили Российскую Республику совершенно помимо русских!

Следующая ‒ сталинская ‒ Конституция РСФСР образца 1937 г. была тоже очень смешной. В ней русский народ никакого упоминания не удостоился, зато уже в самом начале, в общих её положениях, упоминались машинотракторные станции, а также скот, птица и мелкий сельскохозяйственный инвентарь (ст. 6‒7) ‒ словом, предметы бесконечно более важные, нежели государствообразующая нация.

Нельзя притом не заметить, что в параллельной Конституции БССР упоминался белорусский народ ‒ во 2-й статье: там говорилось про «освобождение белорусского народа от национального гнета царизма и РУССКОЙ империалистической буржуазии». И в украинской Конституции 1937 г. в той же статье упоминался украинский народ, с теми же фразами про угнетение царизмом и русской буржуазией (украинской буржуазии то ли не существовало в советских понятиях, то ли она не угнетала). Прикольно, что хоть какие-то русские таким образом упоминались, но не в Конституции самой РСФСР, а в конституциях других республик, причём с отрицательной коннотацией. Впрочем, это было вполне логично, имея в виду, что главной фобией соввласти всегда был русский национализм («великодержавный шовинизм»): отсюда необходимость подавлять русское национальное самосознание, противопоставлять ему украинское и белорусское и поощрять их как «сравнительно безопасные» и даже в меру полезные.

Вообще, из десяти республиканских конституций, принятых разом как по команде в 1937 г., основной народ не упоминался лишь в двух: в российской и, как ни странно, в грузинской. Последнюю, несомненно, редактировал лично тов. Джугашвили, и в ней преамбула (а роль таковой везде играла 2-я статья ‒ о Советах как «политической основе» республики) существенно отличалась от всех прочих конституций (кроме РСФСР), написанных почти под копирку: а именно, в конституциях Грузинской СССР и РСФСР основной народ не упоминался, но при этом не было и проклятий в адрес царизма и русской империалистической буржуазии. Видимо, всё дело было в том, что (в случае РСФСР) пришлось бы говорить об угнетении русских русской империалистической буржуазией, а это звучало бы странно; у грузин же между царизмом, гнётом этой самой буржуазии и приходом соввласти случился промежуток в четыре года. Поскольку соввласть испытывала замешательство с определением того, на смену чему пришли Советы в Грузии и от какого угнетения её освободили, было решено поставить точку пораньше и про царизм с русской буржуазией в данном случае не говорить.

Таким образом, упоминание о русском народе появилось лишь в последней конституции РСФСР ‒ 1978 года, то есть в разгар брежневского застоя и никак не раньше. Оно звучало так: «Образование РСФСР обеспечило РУССКОМУ НАРОДУ, всем нациям и народностям Российской Федерации благоприятные условия для всестороннего экономического, социального» и всякого прочего развития. Несмотря на общую демагогичность фразы, русский народ был благодаря ей упомянут и выделен как особенный: в РСФСР есть русский народ и все остальные.

Что заставило на это пойти и кто подал такую мысль?

‒ Это неясно. Но это не могло быть сделано необдуманно: возвращение «конституционной субъектности» основному народу РФ и Союза ‒ дело довольно серьёзное. Причём Конституция РСФСР 1978 г. не называла РСФСР многонациональным государством ‒ таковым в ней именовался только СССР («союзное многонациональное государство»). Утверждалось, что «вся власть в РСФСР принадлежит народу» (ещё не «многонациональному»).

Когда же из российской Конституции исчезло это упоминание о русском народе?

‒ Эту операцию ‒ капитальную переделку конституционной преамбулы ‒ произвёл съезд нардепов РСФСР в декабре 1990 г. Впрочем, сия переделка была лишь отражением Декларации о государственном суверенитете РСФСР от 12 июня 1990 г. ‒ той самой, принятие которой празднуется с тех пор на государственном уровне. В этой замечательной декларации про русских не говорилось ни слова, зато сказано было, что РСФСР «есть суверенное государство, созданное исторически объединившимися в нём народами». То есть селькупы точно так же создали Россию, как и русские. Декларация 1990 г. расходилась с действовавшей Конституцией и, так сказать, «опережала» её. Декларации этой мы обязаны, среди прочего, и первым упоминанием о многонациональности РСФСР: «Носителем суверенитета и источником государственной власти в РСФСР является ее многонациональный народ».

Так вот, в июне 1990 г. принимается декларация о суверенитете РСФСР, а через полгода в декабре в соответствии с ней меняется республиканская Конституция. В результате упоминание русского народа было из конституции изъято, и получилось следующее:

«Статья 1. Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика есть суверенное государство, созданное исторически объединившимися в нём народами.

Статья 2. Вся власть в РСФСР принадлежит многонациональному народу РСФСР».

Как видим, в 1990 году РСФСР срочно переоформилась в подобие умиравшего Сов. Союза ‒ как созданная разными народами многонационалия, ‒ и официально приняла аксиому, диаметрально противоположную той, что была общепринята до 1917 года: а именно, вместо «Россия создана русским народом» (формула Ф.Н. Плевако) получилось «Россия создана исторически объединившимися в ней народами». Русские полностью потеряли «авторские права» в отношении России (при том что во времена Плевако под Россией понималась вся Империя целиком, а в 1990 г. всего-навсего РСФСР). По существу, «демократы» поздней перестройки вернулись к исконной «ленинской норме». По которой мы до сих пор и живём: в Конституции 1993 г. русский народ также был опущен.

Насколько Конституция была «живой» в правоприменении, или она имела лишь номинальное значение?

‒ В части политической она имела номинальное значение и была лишь прикрытием неограниченной власти Политбюро и Секретариата ЦК КПСС ‒ реального советского правительства (СовМин был правительством лишь номинально). В части неполитической она могла иногда выступать и реальным инструментом защиты прав, коль скоро это не входило в противоречие с фундаментальными интересами советского режима. Например, в 1940 и 1949 гг. Верховный суд СССР применял напрямую статью 131 тогдашней Конституции (обязанность граждан беречь социалистическую собственность) для того, чтобы компенсировать ущерб, понесённый человеком, спасавшим государственную собственность. Все известные примеры подобного рода, довольно немногочисленные, приводятся в книге «Судебная практика в советской правовой системе» под редакцией С.Н. Братуся (1975).

Последние изменения были внесены в российскую Конституцию недавно. Было много шума, но сейчас прошло уже время и можно сделать какую-то оценку. Что критично нового изменилось всё же в праве после того, как новые поправки вступили в силу? Нет ли такого, что шум был не вокруг самого содержания поправок, сколько вдруг самого факта изменения документа?

‒ Поправки были необходимы для того, чтобы продлить власть Путина на период после 2024 г. Все остальные поправки представляют собой дымовую завесу и понадобились только затем, чтобы обеспечить принятие этой, единственно важной, поправки. Мы живём в системе «мнимого конституционализма» (термин А.Н. Медушевского), когда формально закреплённые в Конституции положения реально не ограничивают власть, а настоящая власть в РФ только одна ‒ президентская. Их можно обойти, истолковать так или иначе, а если они уж слишком конкретны и определённы («не более двух сроков подряд»), то изменить поправками. И это не создаёт особых проблем. Шум вызвало упоминание о «государствообразующем народе», за которым некоторым почудился силуэт народа русского, что вызвало у одних раздражение, а у других (последних численно больше) ‒ неоправданные надежды на «обрусение» советоидной РФ. Но это упоминание тоже потребовалось лишь как приманка для мобилизации русских симпатий на поддержку поправок, о реальной цели которых я сказал.

Константин Арановский высказывал неоднократно особое мнение судьи при вынесении решений КС. Это позволяло получить другой взгляд на некоторые события, однако в 2020 году это право было исключено. Насколько это решение актуально для современной правовой системы? И насколько Конституционный суд именно в России в принципе может влиять на понимание и трактовки норм Конституции? 

‒ Конституционный Суд вполне может и даже должен влиять на понимание и трактовку норм Конституции. Проблема только в том, что и на сам КС можно повлиять не одними только юридическими аргументами. Устранение особых мнений (запрет их публикации) ‒ реакционная мера. Это просто возврат к советской традиции закрытости власти, который наметился с конца 90-х гг. В Российской Империи этого не было: в Сенате и Государственном Совете особые мнения при рассмотрении правовых вопросов были обычным делом, их наличие никто не скрывал, их содержание часто излагалось в Полном собрании законов. Самодержцы, даже крайне авторитарный Николай Павлович, не видели тут проблемы. Советская традиция радикально иная: монолитность, нерушимые ряды, единогласие. Все споры внутри власти должны скрываться. Это называется «не выносить сор из избы».

Что касается последнего и особливо нашумевшего мнения Арановского по поводу преступлений советской власти, после которого публикация особых мнений была запрещена, то очевидно, что Арановский занял объективно прогосударственную позицию, тогда как его противники ‒ наоборот. Почему? Дело в том, что если РФ не должна считаться преемницей «коммуно-советского» режима, на чём и настаивает Арановский, то она не должна непременно компенсировать что-либо жертвам его преступлений. То есть может компенсировать (в качестве меры поддержки своих граждан, пострадавших от советских преступлений), но не должна (не имеет юридической обязанности). Мнение Арановского государству элементарно выгодно. Но, поскольку наше государство советофильское и наследует красным, а не белым, то на Арановского спустили всех собак и набросились с обвинениями в «белогвардейщине».

Между тем, как верно заметил декан юрфака СПбГУ Сергей Белов в своём интервью «Коммерсанту», Арановский писал, что заявителям по делу, рассмотренному КС, «должна быть выплачена компенсация, но это не значит, что Россия должна признать вину за всё то, что было совершено советской властью». И далее Белов говорит, что у подхода Арановского «могут быть нежелательные последствия, где Россия в будущем могла бы произвольно решать, компенсировать ущерб или нет. Если же мы провозглашаем, что Россия — правопреемник СССР, то юридически ей можно предъявить требования по возмещению причинённого вреда» [стоит напомнить, что именно такая противогосударственная поправка о преемственности РФ от СССР была внесена Путиным в его последнюю конституцию, ст. 67.1. Будем ждать предъявления требований о возмещении вреда от пострадавших народов, прежде всего от бывших соцреспублик и от «братских» народов соцлагеря, ставших членами НАТО… ‒ МВН].

Словом, налицо престранный парадокс: Арановский указал способ, как юридически защитить государство РФ от материальных претензий, но наше великодушное государство, во имя преемства с СССР, на это не согласилось и отказалось от избирательного подхода: здесь компенсирую, а там не компенсирую. По государственной логике выходит, что компенсировать придется ВСЁ. Ну что же: с этим его, государство, можно только поздравить. Шизофреничность господствующего в нем советофильского сознания выразилась здесь вполне.

Что может в России стать основанием для изменения Конституции? Здесь вопрос связан вот с чем: Россия вышла из многих международных институтов, однако в Конституции есть норма о приоритете международных норм, хотя и в части, не противоречащей внутренним законам. Так вот, есть ли шанс, что в перспективе эта норма будет вычеркнута или, например, текст вычёркивать не будут, однако норма будут существовать только номинально?

‒ Напротив, приоритет в Конституции до сих пор отдаётся международным договорам над законами РФ. Часть 4 статьи 15 гласит: «Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью её правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора». Эта норма включена в ту часть Конституции 1993 г., которую нельзя поменять без принятия новой Конституции. Поэтому я прогнозирую, что все трудности (в смысле конфликтов международного права и внутренних законов) не повлекут принятия новой Конституции, а будут обходиться либо прекращением действия международных норм на территории РФ, либо таким судебным их толкованием и применением, которое приведёт их как бы в соответствие с внутренними законами. В условиях, когда реальное разделение властей отсутствует, это не представляет особой проблемы: своя рука ‒ владыка.

Источник

См. также:
Русский вопрос в СССР и в РФ: если кто-то еще не понял «почему»…
«Россия для русских» – или Россия для нерусских?
Член Конституционного суда РФ утверждает, что СССР ‒ «незаконно созданное государство»
О нелегитимной конституции РФ