«Христианство на Руси должно уйти в подполье». Свщмч. Дамаскин (Цедрик)

В казахских степях 60-летний епископ Дамаскин (Цедрик), пешком этапируемый в зимнюю стужу с места на место, многие километры нес на себе, закутав в свою верхнюю рясу, доходящего священника Иоанна Смоличева – своего духовного сына, прекрасного проповедника, ныне предельно истощенного и полубезумного от пыток, которым он был повергнут. Отстающих заключенных конвоиры просто пристреливали, и таким образом владыка спасал своему соузнику жизнь… Самому ему оставались считанные месяцы до мученической кончины.

Будущий священномученик родился 29 октября 1877 года в городе Маяки Одесского уезда Херсонской губернии и при крещении был наречен Дмитрием. Отец его был почтовым служащим. Помимо Дмитрия в семье подрастали ещё шестеро детей. Вместе с братом Николаем он избрал стезю служения Богу. Вместе они учились в Одесской духовной семинарии. Однако, из-за бедственного материального положения семьи Дмитрий не смог закончить ее и перевелся в Херсонскую учительскую семинарию, обучение в которой было бесплатным.

Проработав несколько лет учителем народной школы в городе Бериславе Херсонской губернии, он все же вернулся на прерванный путь и поступил на двухгодичные миссионерские курсы при Казанской духовной академии, начальником  которых в то время был архимандрит  Андрей (князь Ухтомский). Ректором же академии был епископ Антоний (Храповицкий). Последний оказал большое влияние на молодого миссионера, и тот принял монашеский постриг с именем Дамаскин в честь преподобного Иоанна Дамаскина.

Его служение началось в Забайкалье, где он заведовал Читинским миссионерским училищем и занимался духовным просвещением бурятов и тунгусов. При этом о. Дамаскин, желая углубить свое образование, стал слушателем на курсах Восточного института во Владивостоке. Окончив его, он отправился в Петербург, предполагая поступить на четвёртый курс восточного факультета университета.

В 1909 году будущий епископ принял участие в организованном в Москве протоиереем Иоанном Восторговым Съезде русских людей. В годы Великой войны о. Дамаскин добровольцем отправился на фронт и служил на Кавказе начальником врачебно-питательного отряда Красного Креста и отряда по борьбе с заразными болезнями. В 1917 году батюшка исполнял обязанности санитара и полкового священника 10-го армейского запасного полка на Юго-Западном фронте. За свою службу был удостоен двух аннинских крестов.

Демобилизовался о. Дамаскин лишь в мае 1918 года. Вскоре священник-фронтовик был арестован вместе с братом Николаем. О. Николая расстреляли, а о. Дмитрий чудом уцелел. В Киеве он поступил в духовную академию и стал насельником Златоверхого Михайловского монастыря. Образование вскоре пришлось прервать – Добровольческая армия отступила в Крым. Здесь ушедший с нею батюшка был возведён в сан архимандрита и назначен настоятелем Георгиевского Балаклавского монастыря. О. Дамаскин славился не только как вдохновенный проповедник, но и как певец. Он обладал прекрасным голосом и ещё во время служения на Дальнем Востоке некоторое время преподавал пение.

После оставления армией Крыма архимандрит Дамаскин остался со своими чадами. Два года спустя, во время обновленческого раскола, он выступил активным поборником истинного Православия. Советские газеты обвиняли его в ведении «черной работы». Исповедник дважды арестовывался, а в 1923 году был выслан из Крыма.

Прибыв в Москву, о. Дамаскин был хиротонисан патриархом Тихоном во епископа Глуховского, викария Черниговской епархии, с поручением временно управлять последней. Вскоре по прибытии к новому месту служения владыка вновь был арестован, а в 1925 году выслан уже за пределы Украины. В том же году он был арестован уже в Москве и приговорен к трём годам ссылки в Сибирь. Ссылку исповедник отбывал в Красноярском крае, где продолжал священническое служение. Жил он в глухой деревне, в полуразвалившейся избе, которую сам восстановил. От цинги спасался собственным огородом, от «казни египетской» в виде туч мошкары и гнуса – смазыванием лица дегтем по рецепту местных жителей.

Здесь епископ Дамаскин написал обличительное послание бывшему обновленцу митрополиту Сергию (Страгородскому), декларацию которого о сорадовании Церкви радостям богоборческого режима категорически отверг.

«Когда мы видим перед собою документ, принимающий на себя обязательство за целую организацию, первый вопрос, возникающий в нашем сознании, это вопрос о том, уполномочены ли нравственно и юридически лица, подписавшие документ—говорить от имени всей организации? – вопрошал владыка Дамаскин, разбирая Декларацию. — …Митр. Сергий—заместитель Местоблюстителя Патриарха, который, хотя и отделён от нас тысячами вёрст и стеною своего заточения, однако, благодарение Богу, ещё жив, является ответственным за Русскую Церковь перед Богом святителем и поминается во всех храмах Русской Церкви.

Говорят, ещё недавно, полушутя, митр.Сергий говорил о себе, что он—только «сторож» в Русской Церкви. Принадлежат ли эти слова митр. Сергию или нет, но они хорошо характеризуют то положение, которое ему по праву должно принадлежать в церковном строительстве.

Раз Местоблюститель жив, то естественно, его заместитель не может без соглашения с ним предпринимать никаких существенных решений, а должен только охранять и поддерживать существующий церковный порядок от всяких опасных опытов и уклонений от твёрдо намеченного пути.

Митр.Сергий, «сторож» Русской Церкви, не имеет права без санкции митр. Петра и сонма русских иерархов, и находящихся на свободе, и разбросанных по местам ссылок, декларировать и предпринимать ответственные решения, которые должны в дальнейшем определить жизнь церковного организма в каждой его клеточке.

Наличие при митр. Сергии, так называемого, Временного Синода не изменяет положения. Синод митр. Сергия организован совершенно не так, как предполагают постановления Московского Собора 1918г.. Он не избран соборно, не уполномочен епископами, и потому не может считаться представительством епископата при митр. Сергии. Он составлен самим митрополитом и является, собственно говоря, как бы его личной канцелярией, частным совещанием при нём. Кстати сказать, ведь даже и самая конституция Синода приписывает ему исключительно личный характер: с прекращением почему-либо полномочий митр.Сергия, автоматически падают и полномочия Синода.

Всё это говорит за то, что поскольку заместитель Местоблюстителя декларирует от лица всей Церкви и предпринимает ответственнейшие решения без согласия Местоблюстителя и сонма епископов,—он явно выходит из пределов своих полномочий.

Переговоры с митр. Петром и со всем русским епископатом несомненно должны были быть выдвинуты митр. Сергием, как предварительные условия возможности для него всяких ответственных выступлений.

Но дело обстоит еще хуже. Митр.Сергий действует не только без согласия епископата, но явно вопреки его воле. Кто в курсе трагической русской церковной жизни последних лет и кто внимательно вчитается в текст декларации, тот, конечно, увидит, что темы, о которых говорит декларация, вовсе не новы. Перед нами «пресловутые вопросы», по поводу которых в течение последних лет предлагали высказываться представители власти и ответственным руководителям церковной жизни, и рядовым работникам на ниве церковной, как единолично, так и коллективно.

Это четыре вопроса: об отношении к Советской власти, об отношении к заграничному духовенству, главное, об отношении к ссыльным и «нелегальным» епископам и, наконец, вопрос о форме церковного высшего управления в связи с автокефалией. Они именно и трактуются в декларации.

Множество епископов, а также и других церковных деятелей, определённо высказывались по поводу этих вопросов и вовсе не в духе декларации митр.Сергия. Митр. Сергий не может не знать об этом. Перед его глазами декларация Соловецких узников, которую можно считать наиболее полным и обоснованным выражением тех точек зрения, на которых стоит епископат и лучшая часть духовенства Русской Церкви.

Правда, отдельными группами духовенства, в отдельных епархиях делались попытки издания деклараций, приближающихся по духу к тому, что мы видим в «Обращении». Но эти попытки вызывали всегда наружное негодование и в среде епископата, и в среде влиятельнейшего духовенства. Они считались равносильными переходу в обновленчество и быстро ликвидировались с позором для тех, кто их предпринимал.

Митр. Сергий не может, следовательно, ссылаться на незнание воли епископата, на то, что трудно услышать его голос. Нет, голос этот звучал неоднократно и громко, и кто не считается с ним, тот делает это, конечно, не потому, что не знает, а потому, что не хочет. Митр.Сергий не хочет считаться с убеждениями своих собратьев-епископов, томящихся за эти убеждения в тяжёлых изгнаниях…

…Вступительная статья, предваряющая в «Известиях» декларацию, говорит о вынужденном «перекрашивании» долго упорствовавших «тихоновцев» в «советские цвета». Она противополагает им «дальновидную часть духовенства», ещё в 1922г. вступившую на этот путь, т.е.—обновленцев и живоцерковников. Статья эта, таким образом, определённо считает путь митр.Сергия проторённой дорогой обновленчества.

Для нас же важен один вопрос: мог ли бы митр. Сергий перед Крестом и Евангелием присягнуть, что то, что он пишет в декларации, включительно до «благодарности», есть действительно голос его убеждений, свидетельство его неустрашённой и чистой пастырской совести?

Мы убеждены и утверждаем, что митр.Сергий и его собратия не могли бы сделать этого без клятвопреступления.

А может ли кто-нибудь от лица Церкви, с высоты церковного амвона возвещать то, в чём он не мог бы присягнуть, как совершенной истине?

Великий русский писатель Достоевский говорил когда-то об иноках русских: «Образ Христов хранят пока в уединении своём благолепно и неискажённо, в чистоте Правды Божией от древнейших отцов, апостолов и мучеников, и когда надо будет—явят Его поколебавшейся правде мира. Сия мысль великая. От востока звезда сия воссияет».

Правда мира поколебалась.

Ложь стала законом и основанием человеческой жизни.

Слово человеческое утратило всякую связь с Истиной, с Предвечным Словом, потеряло всякое право на доверие и уважение. Люди потеряли веру друг в друга и потонули в океане неискренности, лицемерия и фальши. Но среди этой стихии всеобщего растления, ограждённая скалой мученичества и исповедничества, стояла Церковь, как Столп и Утверждение Истины.

Изолгавшиеся и истомившиеся в своей лжи люди знали, что есть место, куда не могут захлестнуть мутные волны неправды, есть Престол, на котором Сама Истина утверждает своё Царство, и где слова звучат не как фальшивая, не имеющая ценности медяшка, но как чистое золото.

Не от того ли потянулось к Церкви за последние годы столько охваченных трепетом веры, сердец, которые до этого были отделены от Неё долгими годами равнодушия и неверия?

Что же скажут они? Что они почувствуют, когда и оттуда, с высоты последнего прибежища отвергнутой миром правды, с высоты амвона зазвучат слова лицемерия, человекоугодничества и клеветы?

Не покажется ли им, что ложь торжествует свою конечную победу над миром, и что там, где мерцал для них светом невечерним Образ воплощённой Истины, смеётся в отвратительной гримасе личина отца лжи?

Одно из двух:или, действительно, Церковь Непорочная и Чистая Невеста Христова—есть Царство Истины, и тогда Истина—это воздух, без которого мы не можем дышать, или же Она, как и весь лежащий во зле мир, живёт во лжи и ложью, и тогда—всё ложь, ложь каждое слово, каждая молитва, каждое таинство.

«Кабинетными мечтателями» называет митр.Сергий тех, кто не хочет строить церковного дела по непосредственной указке ненавидящих всем сердцем веру людей, потому что ведь иначе нельзя понимать его неудобовразумительные слова—«закрывшись от власти».

Нет, мы—не мечтатели. Не на мечте, а на непоколебимом Камне воплощенной Истины, в дыхании Божественной Свободы хотим мы создать твердыню Церкви.

Мы—не мечтатели. Вместе с тем мы и не бунтовщики. Совершенно искренно мы отмежёвываемся от всякого политиканства и до конца честно можем декларировать свою лояльность. Но мы не думаем, что лояльность непременно предполагает клевету и ложь. Мы считаем, напротив, что политическая лояльность есть тоже, прежде всего, добросовестность и честность. Вот эту-то честную, построенную на аполитичности, лояльность можем мы предложить правительству и думаем, что она должна расцениваться дороже, чем явное, похожее на издевательство, лицемерие.

И кажется нам, что не мы, а митр.Сергий и иже с ним пленены страшной мечтой, что можно строить Церковь на человекоугодничестве и неправде.

Мы же утверждаем, что ложь рождает только ложь, и не может она быть фундаментом Церкви.

У нас перед глазами позорный путь «церкви лукавнующих»—обновленчества; и этот же позор постепенного погружения в засасывающее болото всё более страшных компромиссов и отступничества, этот ужас полного нравственного растления неизбежно ждёт церковное общество, если оно пойдёт по пути, намеченному деяниями Синода.

Нам кажется, что митр. Сергий поколебался в уверенности во всемогущество Всепреодолевающей Истины, во Всемогущество Божие, в роковой миг, когда он подписывал декларацию.

И это колебание, как страшный толчок, передастся Телу Церкви и заставит его содрогнуться. Не одно человеческое сердце, услыхав слова декларации в стенах храма, дрогнет в своей вере и в своей любви, и, может быть, раненое в самой сокровенной святыне, оторвётся от обманувшей его Церкви и останется за стенами храма…

…Над Церковью навис грозный призрак нового раскола!

С одной стороны будут они—«неуставшие» от своих изгнаний, тюрем и ссылок, обречённые на новые, ещё более страшные испытания. К ним присоединится всё наиболее стойкое и непоколебимое в церковных недрах. А с другой стороны —станут полчища «уставших» от постоянного колебания и переходов, «покаяний» и непрекращающейся неустойчивости. Они, эти «неуставшие», будут, вероятно, в меньшинстве среди духовенства, но, ведь Церковная Истина не всегда там, где большинство! И не всегда Она там, где административный церковный аппарат. Об этом свидетельствует история великих святых: Афанасия, Иоанна Златоуста и Феодора Студита.

Но к ним прильнёт и пойдёт за ними, ищущая правды, душа народа.

А большинство духовенства?..

— Жалкой будет судьба его.

Оторванные от живого общения со всем, подлинно творческим и непоколебимым в Церкви, тщетно стараясь заглушить голоса обличений, несущиеся из глубины ссылок и тюрем, закрывая глаза, чтобы отвратить от себя грозящий призрак страдания исповедников, будут они, эти «уставшие», лепетать заплетающимися языками слова оправданий и нанизывать дрожащими руками на цепь лжи и компромиссов всё новые и новые звенья, втаптывая в грязь честь белоснежной Ризы Христовой».

По истечении срока ссылки епископу-исповеднику было запрещено возвращаться в свою епархию. Тогда владыка Дамаскин обосновался в Стародубе. «Был у меня план остаться в сибирской тайге еще на 3 года, определенные мне после окончания туруханской ссылки… – сообщал он в одном из писем. — Сибирь показалась мне наиболее надежным убежищем в моем положении. Однако письма и телеграммы близких побудили меня изменить план и я сегодня выезжаю в г. Стародуб, Брянской губернии, куда «единодушно» приглашает меня духовенство. Ранее Стародуб входил в Черниговскую епархию. Склонило меня к поселению в России еще желание ближе познакомиться с положением, повидаться кое с кем».

По дороге исповедник задержался в Москве, где встретился с митр. Сергием, до христианской совести которого тщетно пытался достучаться.

Епископ Дамаскин отказался впредь поминать Заместителя Местоблюстителя за литургией и отверг приглашение митрополита Серафима (Чичагова), назначенного вместо беззаконно смещенного с петроградской кафедры митрополита Иосифа (Петровых) стать его викарием.

Владыке удалось через верных людей передать письмо отбывавшему ссылку под Тобольском законному главе Русской Церкви Местоблюстителю Патриаршего престола митрополиту Петру (Полянскому). Хотя последний не смог дать письменного ответа, но на словах передал свою солидарность с позицией не принявших Декларацию. «Извещаю вас, что дедушка Пётр предложил митрополиту Сергию распустить незаконный Синод свой, изменить своё поведение и принести покаяние перед Церковью и собратьями», — сообщал исповедник своим чадам.

В 1929 году епископ Дамаскин был арестован по доносу стародубского благочинного по делу «филиала Истинно Православной церкви» и приговорён к трём годам лагерей. На одном из допросов его спросили, какой церковной ориентации он держится. Получив ответ о непризнании митрополита Сергия, следователь заметил: «Пока вы не перестанете так рассуждать, не перестанут создаваться контрреволюционные дела против вас».

После отбытия срока на Соловках исповедник вернулся в Стародуб, где возглавил работу по объединению непоминающих. Владыка совершал тайные богослужения в окрестных областях, в том числе в Киеве, рассылал многочисленные пастырские письма, в которых обличал «новую церковную политику». В письме митрополиту Кириллу (Смирнову), ещё одному избранному Патриархом Тихоном Местоблюстителей и старейшему иерарху русской Церкви, с которым епископ Дамаскин познакомился во время красноярской ссылки, он писал: В письме к митрополиту Кириллу Владыка так оценивал сложившуюся ситуацию: «Совершается Суд Божий над Церковью и народом Русским… Совершается отбор тех истинных Воинов Христовых, кои только и смогут… противостоять самому Зверю. Времена же приблизились, несомненно, апокалиптические… Все наши усилия теперь должны быть направлены на установление прочных связей между пастырями и пасомыми… и по возможности исправить совершённый грех путём противодействия злу до готовности даже кровью смыть грех свой…».

Владыка поддерживал активную переписку практически со всеми вождями непоминающих и окормлял истинно-православных христиан не только на Украине, но и в Вятке, после ареста епископа Виктора (Островидова). Епископ Дамаскин был убежден, что в создавшихся условиях «христианство на Руси должно уйти в подполье». Он полагал, что усилия нужно сосредоточить на сохранении малого стада, благодаря которому ищущие души будут знать, что есть ещё «прибежище отвергнутой миром Правды, где мерцает Свет Невечерний». «Без суесловия и громких фраз, — наставлял Владыка, — создайте сначала малое ядро из немногих людей, жаждущих Христа, которые готовы претворять Евангельский идеал в своей жизни. Объединяйтесь для благодатного руководства вокруг достойных пастырей, и давайте каждый в отдельности и все вместе приготовимся для ещё более верного служения Христу… Несколько людей, объединенных такой жизнью, уже есть малая Церковь, Тело Христово, в котором обитает Его Дух и Любовь».

Вскоре исповедник был арестован вновь и сослан в Архангельск. Здесь в 1936 году последовал очередной, последний арест и этап в Карлаг.

В августе 1937 года епископ Дамаскин был обвинен в «антисоветской агитации и организации нелегальных сборищ» (под последними подразумевалось празднование в лагере Пасхи) и расстрелян 15 сентября. Место захоронения священномученика неизвестно. В одном из своих Пасхальных посланий владыка так наставлял своих пасомых:

«То беспросветное рабство, что ныне созидается под крикливыми и фальшивыми лозунгами, настолько противно христианскому понятию свободы, что нисколько не удивительно, если идеологи его так злобно восстали на все, что носит на себе печать свободы во Христе. Истинная свобода только там, где Христос, — потому-то Ленин и заявил о себе: «Христос — мой личный враг». В одном глубоко ошибаются враги Христовы, это в том, что эту свободу Христову можно уничтожить. Никак и никому этого сделать не удастся. Пусть они дезорганизуют внешний аппарат Церкви, пусть разрушат и осквернят наши святыни, пусть лишают куска хлеба и общечеловеческих прав миллионы верующих, пусть отнимают тысячи жизней в своих тюрьмах и ссылках — все это лишь больше и больше уясняет верующим, сколь драгоценна эта свобода духа во Христе и сколь превосходит она все человеческие измышления.

Никогда еще в мире не выявлялась такая злобность к христианству, какою проникнуто современное холодно-расчетливое культивирование ее и внедрение ее в опустошенные души и помраченные умы тысяч несчастных рабов XX века.

Это показывает, что наше время явно антихристово. Благовременно поэтому нам приготовить себя и ко всем тем скорбям, которыми необходимо будут ознаменованы эти мрачные годы (17 ст[их] 13 гл[авы] Апок[алипсиса] (Откровения), накануне буквального осуществления своего. И все же мы только не должны впадать в уныние или отчаиваться, а наоборот, должны благословлять за все Господа, ибо нам ясно указано (Апок[алипсис] 3, 10, 7 и др.), что ждет верных в те дни, и Господь сам определил (Лук. 21, 28), каково должно быть наше настроение тогда, т. е. теперь. Может быть, вы заметите мне, сколь мало пасхальна тема настоящего письма? Нет, именно благовременна ибо все наше упование, наша крепость, наше спокойно-решительное отношение к событиям и скорбям дней сих зиждется на факте Воскресения Христова. Христос Воскресший положил начало нашему воскресению; мы вместе с ним являемся победителями смерти и ада, через Него ждет нас воскресение для вечной славы с Ним».

 Русская Стратегия