Истинное православіе не имѣетъ ничего общаго съ морализаторствомъ, гуманизмомъ, пацифизмомъ, теплохладностью, толерантностью и прочими масонскими «добродѣтелями». Къ сожалѣнію, сегодня многіе под вліяніемъ толстовской философіи «непротивленія злу» воспринимаютъ эту великую древнюю религію въ качествѣ бабушкиной сказочки про добренькаго боженьку, который, сидя на облачкѣ небесномъ и махая ножками, учитъ всѣхъ одной сплошной «добротѣ» и «всепрощенію».

Начнемъ хотя бы съ того, что доброта по-христіански есть категорія очень и очень сложная. По большему счёту, добрыми считаются лишь тѣ дѣла, которыя совершены во имя Вѣры, остальныя же таковыми въ принципѣ не являются — внѣ зависимости отъ благихъ или дурныхъ устремленій самаго вершителя. Подобное пониманіе доброты особенно чётко выражено въ высказываніяхъ на сѣй счетъ Свв. Серафима Саровскаго и Игнатія Брянчанинова. Современному человѣку такая суровость и требовательность кажется чѣмъ-то ужаснымъ, однако, это фактъ — Православіе не знаетъ абстрактной морали, для него добро есть движеніе къ истинно Сущему, т. е. Богу, а зло — движеніе къ не-сущему, за которымъ скрывается діаволъ (конечно, добрые поступки безбожниковъ предпочтительнѣе злыхъ поступковъ, но не столь существенно, какъ кажется стороннему наблюдателю).

Весьма неоднозначно и отношеніе къ такому качеству человѣческой природы какъ гнѣвъ. Признанное одной изъ пагубныхъ страстей, оно тѣмъ не менѣе можетъ употребляться во благо даже и монахами — если направлено противъ бѣсовъ или собственныхъ пороковъ. Болѣе того, православная аскеза признаётъ неожиданную, на первый взглядъ, практику — использованіе одного порока во исцѣленіе другого. Въ аскетическихъ писаніяхъ Святыхъ Отцовъ часто можно встрѣтить примѣры того, какъ гордыней врачевалась распущенность, и наоборотъ.

Настоящее волевое христіанство охотно допускаетъ примѣненіе силы по отношенію къ супостатамъ и богоборцамъ. Порой имъ не гнушались и представители клира, въ томъ числѣ, и высшаго. Такъ, Св. Николай Чудотворецъ, столь почитаемый русскими христіанами, не счелъ чѣмъ-то зазорнымъ заушить еретика Арія, возводящаго хулу на Сына Божія. Бить богохульниковъ прямо велитъ ещё одинъ столпъ Православія — Св. Іоаннъ Златоустъ. «Если ты, — обращался онъ къ истинному христіанину, — увидишь, что кто-нибудь на улицѣ или на площади хулитъ Бога, подойти и сдѣлай ему внушеніе. Если нужно будетъ ударить его — не останавливайся… Если повлекутъ тебя въ судъ, иди и смѣло скажи, что онъ похулилъ Царя Ангеловъ, и если слѣдуетъ наказывать хулящихъ царя земнаго, то тѣмъ болѣе оскорбляющихъ Бога. Пусть узнаютъ распутники и развратники, что они должны бояться рабовъ Божіихъ» (О статуяхъ, I, 12).

Не всякое примѣненіе силы есть насиліе, а только такое, которое основано на личномъ произволѣ. Если же сила употребляется для защиты Божьяго дѣла, то такое ея употребленіе оправдано и освящено Церковью. Порой смиренные служители Господа ничтоже сумняшеся брали въ руки оружіе и били враговъ Вѣры и родной земли. Такъ поступали, напримѣръ, защитники Троицево-Сергіевой лавры во время польской интервенціи. Они придумали хитроумное и, мягко говоря, негуманное приспособленіе — связку направленныхъ въ разныя стороны желѣзокъ. Желѣзки эти, кидаемыя подъ ноги польской конницы, стали причиной смерти многихъ враговъ Православія и Руси. Въ ходѣ колонизаціи сѣверныхъ и восточныхъ земель русскіе монастыри зачастую становились крѣпостями и опорными пунктами колонизаторовъ, несущихъ варварамъ свѣтъ Христовой Вѣры и величіе Русской Имперіи.

Точно также въ періодъ смуты 1905-1907 гг. монахи Почаевской лавры создали особую вооруженную дружину Союза русскаго народа, которая отстрѣливала революціоную нелюдь по всѣмъ окрестнымъ мѣстамъ.

Конечно, каноническія правила запрещаютъ использованіе оружія свящнослужителями, однако, имѣютъ мѣсто быть особые случаи, когда примѣненіе силы необходимо.

Въ принципѣ, всё истинное христіанство (такое, какимъ его донесли до насъ Святые Отцы) прямо-таки пронизано воинскимъ духомъ. Сама Богореализація (соединеніе съ Богомъ) представлена здѣсь какъ брань — со своими пороками и бѣсовскими происками. Аскеза крайне схожа съ ратнымъ трудомъ. И воинъ, и аскетъ одинаково уходятъ изъ міра въ обстановку изолированнаго братства; и тотъ, и другой выдѣляются изъ другихъ особой строгой формой; и тотъ, и другой терпятъ лишенія. Схожа даже терминологія. «Монахъ подобенъ воину, идущему на брань, — писалъ Свъ. Ефремъ Сиринъ, — который отовсюду ограждаетъ тѣло своё полнымъ вооруженіемъ, трезвится до самой побѣды, и безпокоится, чтобы вдругъ не напалъ на него врагъ, и чтобы ему, если не приметъ предосторожностей, не попасть въ плѣнъ. Подобно и монахъ, если приводя себя въ разслабленіе, облѣнится, то удобно уловляется врагомъ; потому, что врагъ влагаетъ въ него нечистые помыслы, которые принимаетъ онъ съ радостію». Онъ же совѣтовалъ монахамъ: «Когда взойдетъ на тебя лукавая мысль; извлеки мечъ свой, то есть возставь въ сердцахъ страхъ Божій, — и посѣчёшь всю силу вражію. А вмѣсто воинской трубы употребляй Божіе Писаніе. Какъ труба звукомъ своимъ собираетъ воиновъ, такъ и Божіе писаніе, взывая къ намъ, собираетъ благіе помыслы, и приведя ихъ въ строй страхомъ Божіимъ, составляетъ изъ нихъ полкъ въ противоборство врагу: ибо помыслы наши, подобно воинамъ, сражаются съ врагами Царя».

Сходство между ратнымъ трудомъ и аскезой не случайно — оно имѣетъ сущностный, метафизическій характеръ. Воинское дѣланіе и подвижничество аскета одинаково направлены на мистическое преображеніе личности человѣка, предполагающее уничтоженіе стараго, ветхаго «Я». Оно, это «Я», подвержено порокамъ, предѣльно несовершенно, тлѣнно, оно удерживаетъ человѣка во мракѣ міра сего, въ трясинѣ «концентраціонной вселенной». Потому необходимо убить въ себѣ ветхаго человѣка, необходимо умереть — съ тѣмъ, чтобы воскреснуть въ новомъ, преображённомъ качествѣ, стать «Богомъ по благодати и усыновленію» (выраженіе Святыхъ Отцовъ). Такая задача стоитъ передъ всѣми, но аскетъ и воинъ рѣшаютъ её успѣшнѣе всѣхъ. Аскетъ, ушедшій изъ міра, какъ бы умираетъ для него, отсѣкая отъ себя всѣ страсти, питающія грѣховное ветхое «Я», насыщающія его гнилыми соками больного мірозданія. Воинъ тоже уходитъ изъ міра, изъявляя готовность погибнуть за высшія цѣнности (религію, націю, государство). Онъ отважно бросаетъ свое ветхое «Я» на алтарь побѣды, подвергая его смертельному риску. Этимъ онъ какъ бы говоритъ: «Если хотите и если сможете, то возьмите его, я взыскую болѣе высокаго и болѣе вѣчнаго». И не случайно въ средневѣковьѣ считали, что павшій на полѣ битвы сразу попадаетъ въ Рай, вѣдь отъ рукъ врага гибло ветхое «Я». (Конечно, не любая смерть даетъ «пропускъ» въ райскія кущи — нужно быть мученикомъ, погибшимъ за Вѣру и Идею, за то, что выше тебя «стараго»; нужно умирать не преисполненнымъ ненависти къ врагамъ, а присполненным любви къ Богу.)

Вотъ почему обидно наблюдать какъ пузатые и корыстолюбивые попы Московской лже-патріархіи (а такихъ «служителей» Христовыхъ в этой «организаціи» большинство) оскопляютъ христіанство, вытравливая изъ него вѣсь боевой, героическій духъ. Имъ подпѣваютъ различные «изслѣдователи» Православія, охотно разсуждающіе о пассивности и сверхъ-созерцательности Восточной Церкви, противопоставляя этому «дѣйственность», «активность», «соціальную оріентированность» католичества. При этомъ вольные или невольные адвокаты латинства не задаются вопросомъ, какимъ же образомъ «пассивное» восточное Православіе сумѣло создать двѣ величайшія въ мірѣ Христіансія Имперіи — Византійскую и Россійскую? Не обращается ими вниманіе и на то, что «активное» католичество умудрилось проиграть Реформацію и не сумѣло сдержать волну безбожныхъ буржуазныхъ революцій. Православная «созерцательная» Россія бросилась въ омутъ «прогрессивнаго» безумія лишь въ XX вѣкѣ — тогда, когда хрстианскій Западъ практически проигралъ уже всё, что только можно было проиграть.

Частенько въ доказательство «ущербности» Православія приводится «фактъ» отсутствія на христіанскомъ Востокѣ религіозныхъ, рыцарскихъ орденовъ, защищающихъ вѣру Христову мечомъ. Къ сожалѣнію, почти всегда такой «аргументъ» срабатываетъ, и виной тому современные православные мыслители, обезпокоенные преимущественно растолкованиемъ простѣйшихъ моральныхъ аксіомъ по типу — «воровать плохо и почему». Они не пошевелятъ и одной извилиной для того, чтобы вскрыть передъ православнымъ народомъ героическое и волевое содержаніе нашей вѣры, а вѣдь безъ осознанія его онъ проиграетъ міру сему. Дѣло вѣдь не въ формѣ, а въ содержаніи, не въ наличіи орденовъ (которые легко могутъ выродиться въ свою противоположность, какъ, напримѣръ, ордена храмовниковъ (тампліеровъ) и iезуитовъ), а въ готовности и способности сражаться и умирать за свою вѣру.

Впрочѣмъ, нѣкоторые изъ нынѣшнихъ «свѣтильниковъ православія» призываютъ не особо печалиться по поводу торжества силъ зла — вѣдь послѣ нашего земного пораженія скоренько настанетъ и Царствіе Небесное. Всё правильно, вотъ только вопросъ — войдутъ ли въ Царствіе сіе тѣ, кто не желалъ активно противодѣйствовать приходу антихриста?

Спрашивается — до какихъ поръ будетъ продолжаться игнорированіе орденскаго, волевого измѣренія христіанства? Да, христіанство не сводится къ однимъ лишь волевымъ усиліямъ, но безвольное христиіанство развѣ это христіанство? До какихъ же поръ оно будетъ восприниматьсяо какъ нѣчто женственное, старушечье, слащавое и приторно-слезливое? Не пора ли отказаться отъ абстрактно-гуманистическаго, космополитическаго по сути воспріятія цѣльнаго и суроваго ученія Христова?

Православное христіанство нельзя считать разновидностью масонскаго гуманизма, наоборотъ, оно враждебно ему во всемъ.

Намъ ещё только предстоитъ осмыслить въ полной мѣрѣ геройскій характеръ христіанскаго вѣроученія. Надо отнять христіанство у слюнтяевъ и фарисеевъ. Это — наша религія Истинно- Православныхъ воиновъ Христовыхъ.

 

источник: www.virtus-et-gloria.com