Полвека прошло после мученической кончины адмирала Колчака. Сорок лет тому назад пережили мы похищение сатанистами генерала Кутепова… С первым не было у меня никакой личной связи, хотя именно с ним связан поворот, в нужном направлении, моей жизни. Когда свершился октябрьский переворот, я мгновенно уехал из Петербурга в Москву и на вопрос близких людей, что я намерен делать, отвечал ссылкой на ответ Сиэйса на вопрос, что он делал в начальный период революции: «Я существовал». Думалось мне, что надо незаметно переждать какой-то срок.. Тут же я получил предложение ехать к Колчаку, чтобы потрудиться по гражданской части в творимом им деле — и мгновенно снялся. Ехать можно было к нему только через Юг России. Там я, силой вещей, однако, и остался. С генералом Кутеповым у меня возникла личная связь, но и издалека не мог в моем сознании не запечатлеться образ адмиралом Колчака — во всей его исключительной привлекательности. Мягкая простота в подтянуто-деловой героичности — так, кажется, можно определить существо его личности. Некое поэтическое тепло исходило от него даже и в далеком отчуждении, но тут же вырисовывался стальной силуэт боевого вождя, сочетающего ничем не возмутимое личное мужество с, гением пронизанной, властностью. Нечто совсем иное являл собою генерал Кутепов. И в нем была простота — но она исчерпывала все: невозмутимая обыденная простота! Она покрывала все, она была ответом на все. И в этом своем свойстве Кутепов был в такой же мере неповторим, как в своей изящной изощренности неповторим был Колчак.
Анализ проблем, который британская журналистка Мелани Филлипс дает в своем интервью немецкой газете «Junge Freiheit», на мой взгляд, интересен, во многом правилен, но в то же время непоследователен. Хотя она и приходит к правильным выводам, ее позиция – это позиция наблюдателя, стоящего над происходящим. Эта позиция характерна для так называемых консервативных интеллигентов: кажется, мыслят в правильном направлении, но недомысливают, недоговаривают до конца и путаются. 
До настоящего времени в отечественной исторической науке сохраняется достаточно много «белых пятен», одним из которых остается вопрос о вооружении сибирских служилых людей XVII в. — казаков, стрельцов, пушкарей и некоторых других. Историков, занимавшихся изучением этой весьма многочисленной, а в первые десятилетия XVII в. и доминировавшей в Сибири категории населения, интересовали такие проблемы, как источники их комплектования, состав, динамика численности, хозяйственная деятельность, походы, вооруженные столкновения, войсковое самоуправление, взаимоотношения с администрацией [1-11 и др.]. Проблема вооружения при этом оставалась за рамками интересов исследователей. Возможно, это связано с тем, что изучение вооружения служилых людей Сибири XVII в. сопряжено с крайней ограниченностью, скудостью сведений. И прежде всего, сведений, которые содержатся в письменных документальных источниках и являются основной источниковой базой для изучения истории Сибири этого периода, что, собственно, не удивительно. Как неоднократно отмечалось историками, интерес современника направлен на фиксацию чего-либо необычного, особенного. В результате этого обыденные и привычные вещи и явления выпадают из сферы его внимания. Это замечание справедливо и для рассматриваемого периода: все повседневное, «стандартное» для людей XVII в. практически не отразилось в документальных источниках. Даже иностранцы (это касается и Сибири XVII в.) обращали внимание прежде всего на нечто особенное для них и потому интересное, в данном случае — на особенности вооружения, военного дела, отличные от военного дела в их странах [12. С. 4].
Пестрота политических партий, вызывающая рябь в глазах, утопическое доктринёрство и взаимоисключаемость предлагаемых ими путей развития приводили многих «государственно мыслящих людей» к убеждению, что политическую истину и оптимальную государственную стратегию бессмысленно искать в программах партий. Сам строй, основанный на межпартийном соревновании и отвлекающий энергию народа с культурного и экономического строительства на самодовлеющую политическую борьбу, вызывал реакцию отторжения у людей, считавших, что государственная власть призвана выражать не случайность временного успеха в конкуренции, а ценности, общие для всех граждан. Система, в которой «народная воля» один раз означает одно, а через 4-5 лет — нечто совершенно противоположное, несовместима с традиционным русским исканием правды во власти.
«То, что выставлено на продажу, становится грязным»